Я подарю тебе новую жизнь - Кира Муромцева
Мне стоит только протянуть руку, и она вновь окажется в моих объятиях. Всего полшага, но она права: больше я не имею никакого права находиться столь близко.
— Пошёл ты, — рычит она, словно раненый зверь и щеку обжигает пощечину, которую, как бы то ни было, я действительно заслужил.
6.2. Яна
«Бежим с тобой по лужам, бывало и похуже.
Мы оба не сдаёмся, не бойся — мы прорвёмся!»
Юлия Савичева — Не бойся
Яна
— Пошёл ты, — неосознанно размахиваюсь и бью Сергея ладонью по лицу, даже не пытаясь сдержать клокочущий внутри меня гнев.
Никто не вправе осуждать меня. Тем более он. Тем более сейчас, когда как я вновь начала чувствовать хоть что-то, кроме опостылевшего холода. И все это благодаря маленькому мальчику, который за пару часов сделал то, что мой муж, после смерти нашего сына, не смог сделать и за год совместной жизни: заставил меня хотеть жить.
Обезумившей фурией подлетаю к машине бывшего мужа и открываю пассажирскую дверь:
— Тима, пойдем. Сами доберемся.
— Яна, не глупи — окликает меня Сергей, но оборачиваться у меня нет никакого желания.
Пусть катится к лешему со своими нотациями, «заботой» и тщедушными попытками якобы помочь, когда его об этом не просили. Я не сумасшедшая и прекрасно понимаю, что кража ребенка уголовно наказуема, но и оставить Тиму в квартире с буйным папашей я бы сама себе не позволила.
Упоминание о произошедшем, отзывается саднящей болью в щеке. С*кин сын умудрился ударить, прежде чем Тимка повис на его локте, не давая папаше обрушиться на меня с кулаками. Хорошо хоть собутыльники у него оказались гораздо более адекватными и смогли его удержать, благодаря чему у нас и получилось сбежать почти что целыми и невредимыми.
Крепко держа Тимофея за руку, боясь отпустить его даже на секунду и ликуя, что он вопреки всему не делает попыток вырваться, я упрямо продолжаю идти вперед, стараясь как можно скорее укрыться от прожигающего спину взгляда бывшего супруга.
— Это твой муж? — поинтересовался Тима.
Всё это время пока мы ехали в машине Тимка сидел молча и с некой опаской наблюдал за Сергеем, то и дело напрягаясь, когда его взор останавливался на нашем отражении в зеркале.
— Бывший, — уточнила я, на ходу доставая из сумки мобильный телефон, чтобы вызвать нам такси до дома. Благо в отличие от меня, современный смартфон с легкостью может определить моё местоположение, так как убегали мы, не разбирая дороги, да и потом, уже оказавшись в одной машине с Сергеем, я не слишком обращала внимание, каким маршрутом он нас везёт.
— Мне так не показалось, — замечает дитя. — Он любит тебя.
— Глупости, — раздраженно фырчу я. — Он женится.
— Ну и дурак, — констатирует Тима, пожимая плечами.
Хмыкаю, удивляясь с детской непосредственности и улыбаюсь, глядя на серьезного и собранного ребенка.
— Почему это?
— Ты добрая. И первая, кто защитил меня от бати.
Едва сдерживаю себя, чтобы не зарыдать и прикусываю губу, разглядывая грязное детское лицо, и эту его дурацкую, надвинутую на глаза, шапку с которой он кажется не расстается, и лохматую засаленную челку.
Натянуто улыбаюсь до боли в жевательных мышцах и присаживаясь у его ног, прижимаю напряженное детское тельце к себе, потакая древнему, как сама жизнь, материнскому инстинкту.
И пусть ученые всех стран мира твердят, что пресловутого инстинкта не существует. Что у людей и вовсе нет никаких инстинктов. Одно я всецело знала — это мой ребенок. Мой и точка. Без каких-либо оправданий и обреченных на провал попыток меня образумить.
— Ты чего? — прищурился Тима, отодвигаясь от меня.
— Ничего. Прости, пожалуйста, — отстраняюсь, чтобы и дальше не пугать ребенка своим напором и, как ни в чем не бывало, произношу, украдкой вытирая мокрые от непроизвольно набежавших слез, щеки. — Вот и наше такси.
— Да ладно, — буркнул, отмахнувшись от меня Тимофей и засунув руки в карман куртки, побрел в подъехавшему автомобилю с желтой шашечкой на крыше, смурно поздоровавшись с водителем.
Ему было три, когда он лишился материнского тепла и заботы. Три, когда отец стал беспробудно пить и я уверена, бить ни в чем неповинного ребенка. И думая об этом, единственное, что мне хочется сделать, это вернуться и задушить подонка голыми руками. Просто за то, что обычные объятия ничего кроме страха и непонимания у семилетнего ребенка больше не вызывают.
Присаживаюсь рядом, продиктовав водителю адрес и отворачиваюсь к окну, отмечая про себя, что машина Сергея, которую я так старательно игнорировала, но она все равно молчаливо следовала за нами по пятам, уезжает.
Возможно, он прав. Нельзя украсть чужого ребенка. Да вот только если он не чужой?! Ведь за краткий миг нашей встречи, я успела прикипеть к Тимке. И я чертовски боюсь, что это вновь обернется новой трагедией, после которой шанс остаться в живых будет равен нулю.
«Он любит тебя» — насмешливо повторяет слова Тимофея внутренний голос.
Наша любовь была яркой и обжигающей. Но потухла так же быстро, как и разгорелась. Просто вместе со смертью нашего сына, всё вдруг рухнуло и развалилось. И оказалось, что «нас» уже давно нет. И лишь Сашенька был тем суперклеем, что держал эту шаткую конструкцию, которую мы по привычки все еще называли: «семьей».
— Приехали, — оповещает таксист, вырывая меня из размышлений.
Расплачиваюсь и пытаюсь помочь Тиме выбраться, но он старательно игнорирует мою руку и снова закрывается в себе.
Тихонько вздыхаю, понимаю, что кажется действительно немного перегнула палку и направляюсь к подъезду.
Нервы скручиваются тугим комком, и с каждой ступенькой руки начинают подрагивать. Моя обитель впервые за три года впустит кого-то еще, кроме меня. Мой личный зал скорби и памяти, где каждая вещь все еще хранит след Саши. Каждая безделушка и даже маленькая зубная щетка с ручкой в виде динозавра, возле зеркала в ванной комнате.
Я так и не смогла убрать лишнее. И не позволяла притрагиваться Сергею к этим вещам, чтя их как что-то святое и неприкосновенное.
— Ого, — вырывается у Тимофея, как только мы оказываемся на пороге моей квартиры.
Взгляд ребенка тут же прикипает к фотографиям на стенах и он с любопытством маленькой обезьянки, позабыв снять свои грязные ботинки, шлепает по ламинату, оставляя черные следы после себя.
Я скидываю обувь, снимаю кофту, страшась новых вопросов, которые непременно созреют в детской голове.
Вот я одна на берегу Черного моря. На мне летящее белое платье, волосы развеваются
