Инквизитор - Борис Вячеславович Конофальский

Волков отпил вина, он заметно волновался. Волновался так, как не волновался уже многие годы, даже когда его производили в корпоралы в армии. То волнение, которое он испытывал перед боем или схваткой было совсем другим. Он сидел и практически видел свой герб на щите. Он еще не знал, что там будет изображено, и какие будут цвета. Но он знал, что у него будет герб. И это было волшебно.

— Я сам займусь подготовкой церемонии. Церковь у нас маловата, но мы сделаем все, как положено. У нас есть десять дней, мы все успеем.

Волков встал.

— Барон, мне нужно выйти, обдумать, прийти в себя.

— Идите, Яро, идите, скажите Ёгану, чтобы позвал мне швею. И скажите мне, какой бы герб вы хотели.

Солдат спустился вниз, во двор. Какое-то время стоял под моросящим дождиком, приходил в себя, а потом пошел в донжон, где встретил управляющего Крутеца.

— Пойдемте со мной, — коротко бросил он и пошел на конюшню.

Вскоре они сидели верхом на лошадях около виселиц, что стояли на центральной площади в Рютте.

— Вы знаете, кто это? — Спросил солдат, указывая на труп Соллона хлыстом.

Молодой управляющий Крутец прекрасно это знал, это же было очевидно, но он не стал задавать вопросов, а ответил:

— Да, господин коннетабль, это бывший управляющий.

— А знаете, за что его повесили?

— Знаю, господин коннетабль. Он воровал у сеньора.

Волков протянул молодому человеку контракт:

— Барон подписал ваш контракт. Держите и помните, за что повесили Соллона.

— Господин коннетабль, — юноша схватил бумагу, он был растроган, — я никогда, никогда не нанесу барону такого оскорбления. Я всегда буду с ним честен.

— Запомните эти слова, — сказал солдат.

Ночью солдат долго не мог заснуть. Ворочался. И дело было не в храпе Ёгана и не больной ноге. Он мечтал, мечтал о гербе. Нет, он не мечтал он его представлял, думал, как будет он смотреться на щите. И как щит будет смотреться привязанный к луке седла. И как будут смотреться Еган, верхом, следом за ним, и с оружием, и в его цветах. Он знал, что как только герб будет на его щите и верный человек будет при нём, никто больше не посмеет ему тыкать. Сон его сморил глубоко за полночь. А вот выспаться ему не удалось. Свет только стал сочиться в окна, как в дверь начали тарабанить:

— Господин, господин, — неслось из-за двери.

—Ёган.

— Встал уже, — сказал Ёган, идя к двери и отпирая её.

На пороге стоял стражник, если не испуганный, то уж точно обескураженный.

— Ну что там у вас опять стряслось? — Спросил Волков, садясь на кровати.

— Господин, — произнёс стражник, с трудом переводя дыхание после бега, — висельник пропал.

— Что? — Не понял солдат?

— Стефана колченогого с виселицы украли.

— А Соллон висит?

— Висит, а ведьминого сына нету.

Волков сидел молча думал, остальные ждали его решения, не произнося ни слова. Сейчас больше всего на свете ему хотелось откинуться в подушки и лежать под теплой периной, придумывая себе герб, но он был коннетаблем, человеком, который отвечал за всё вверенном ему феоде. И он произнёс:

— Ёган — лошадей, монах — поможешь одеться, а ты, — он кивнул стражнику, — беги за сержантом.

— Так сержант ещё с ночи на пожарище, — отвечал стражник.

— На каком ещё пожарище? — спросил Ёган.

— Так ночью трактир сгорел.

— Как сгорел, а почему нас не разбудили? — продолжал допрос Ёган.

— Сержант не велел, говорил, что коннетабль ещё хвор после ранения.

— Трактир весь сгорел? — С надеждой в голосе произнёс монах.

— Весь, — радостно как-то сообщил стражник, — вместе с конюшнями, и амбаром, один забор остался, да и тот погорел малость.

— А люди не погорели? — Спросил Волков.

— Вроде нет.

— Ясно, иди. Ёган, монах чего ждёте, одежду, коня мне.

Соллон висел, как поужено, выгнув шею и склонив голову на бок. На другой стороне улицы ещё дымились головёшки бывшего трактира, да по ним ползали толстые работницы из трактира, собирая то, что не сгорело. Но Волкова горелки не интересовали, он разглядывал конец верёвки, на которой висел Стефан.

— Срезана, — констатировал сержант.

— И часто у вас такое бывало? — спросил солдат.

— Первый раз вижу, чтобы висельников воровали. — Правда, до вас мы людишек не много, чтобы вешали-то. В основном кнутом да клеймом учили, а вешали не часто. Одного, другого за год, но ни разу у нас их не воровали.

— И кто же мог это сделать? — задумчиво произнёс солдат.

Ёган, Сыч, сержант и монах молчали.

—Ну! Есть мысли?

— Может он… — сказал сержант.

— Кто? — спросил Ёган.

— Вурдалак, мы у него слуг-то переловили, вот он и взял колченогого, чтобы нового слугу себе сделать.

— А как он их делает? — Спросил у сержанта Ёган.

— Сначала вроде как укусит, а кровь им пить самим не даёт. Даёт только трупы за собой доедать, — отвечал за сержанта монах, так как тот, только открыл рот и молчал, обдумывая ответ, — но это я так за книгой домысливаю, в книге про это ничего нету. Просто книга говорит, что обратил и всё.

— Трупы доедать, — Ёган поморщился и передёрнул плечами, — фу…

— Не брал его вурдалак, — сказал Волоков подумав, — он Соллона бы взял, а не этого плюгавого.

— Это значит, — продолжал тему вурдалака Ёган, — кровушку пить он им не даёт, а даёт после себя объедки доесть, тот значит ему свежей человечины, он ему только объедки, эх и у мёртвых значит, правды нет.

— А раз не вурдалак, то кто мертвяка снял? — Спросил сержант.

Монах глянул на солдата, как будто искал разрешения, тот не заметил его взгляда, он думал, и тогда брат Ипполит произнёс:

— Может ведьма, если она ещё жива, конечно.

— Так сдохла же она, — напомнил сержант.

— А девчонка Агнес, когда в шар глядела, сказала, что жива она, — ответил ему Ёган.

— Да, — подтвердил монах, — так и было, Агнес сказала, что ведьма шар вернуть хочет и сына. Вот сына и вернула.

— Ведьма? — Не верил сержант. — Да она ж хилая, попробуй сам, брат монах, висельника закоченелого с земли-то поднять.

— Сержант, — сказал Волков, — найди мне эту Агнес. Ко мне ее. Я в замке буду.

— Да, господин.

В донжоне, у самого входа, Волков увидел две большие бочки. Еще вчера их тут не было.