Кромешник. Том 1 - Dominik Wismurt
— На том свете прощенья просить будешь. Поверь, оно тебе понадобится.
— А… — только хотел произнести, как бабка перебила.
— Сюда иди, — махнула она костлявой рукой, и я как телок на привязи сделал два шага вперед.
Показалось, словно что-то толкнуло в спину, да так и продолжало пихать до тех пор, пока я не оказался у кровати Стефании.
Вблизи бабка казалась ещё страшнее. Потрескавшаяся кожа, запавшие глазницы, ссохшиеся губы и зловонный запах наводили на определенные мысли.
— Времени мало осталось. Сил больше терпеть нет. Придется тебе самому во всем разбираться. Не научу. Закончился мой срок. Успеть передать бы… Кхе-кхе-кхе.
— Чего передать? — наклонился к бабке, которая тут же ухватилась за ворот моей куртки и дернула вниз.
— Слушай внимательно, — прошамкала она наполовину беззубым ртом.
Отшатнулся, но вырваться из цепкой хватки не смог. Несмотря на болезнь, держала старуха крепко, не намереваясь выпускать меня из своих когтей.
Вот ведь, старая…
— Так, погоди, баба Стефа, давай-ка я сначала тебя напою, накормлю, переодену, бельё поменяю, а потом поговорим, — выдал я, разжимая скрюченные пальцы и оглядываясь вокруг в поисках чашки или бутылки с водой.
Довели бабку. Что это за соседи такие?
Понятно, что никому не хочется ухаживать за больным человеком, но можно было скорую вызвать или участкового врача, в социальные службы, опять же, обратиться. Ежу понятно, что старуха не в состоянии проживать одна. Определили бы болезную сначала в больничку, а затем в какую-нибудь богадельню. Всё лучше, чем здесь.
— Пустое. Мне уже ничего не поможет. Одного жду — освобождения.
Теперь бабка ухватила меня за руку, чуть выше локтя и дернула вниз.
— Слушай внимательно. Сила, что я тебе передам, очень древняя. Её много кто забрать пытался, да только шиш им да маленько. Даже здесь в деревне охочие имеются. Опасайся пуще всего Авдотьи. Она лютая завистница, да и злобы в ней, как сажи в печи. Пока в силу не войдёшь, не связывайся. На дом оберег наложен, со злым умыслом сюда никто не войдет. Здесь ты в безопасности, а вот в другом месте… Кхе-кхе-кхе, — опять закашлялась Стефания, — Будь осторожен. Не встревай в конфликты и на кромку не лезь в неурочный час. К комнате, что напротив, седьмая половица от окна. Тайник. Достань и никому не показывай.
— Баба Стефа…
— Молчать! Не перебивай! — рявкнула родственница, — Никому не доверяй. Понял?
— Понял, — согласился покорно.
А что я ещё мог сделать?
Стоял как идиот, слушал бред старой маразматички и покладисто кивал головой, как болванчик.
— Эх, ничего ты не понял, — сокрушенно произнесла Стефания, — Был бы кто достойный с задатками, чтобы принять мой дар, отдала не раздумывая. Теперь вот, такому раздолбаю достанется, который и знать-то не будет, что с ним делать, но всё лучше, чем той же Авдотье. Кха-кха-кха, — закашлялась старуха и растянула губы в жуткой улыбке, — А ты ведь неспроста приехал, — погрозила она скрюченным указательным пальцем с длинным, наполовину обломанным ногтем, — Уверена, если бы петух жареный в жопу не клюнул, сюда не пожаловал. Случилось небось что?
Вот ведь, старая…
— Случилось, — не стал лукавить, — Жену убили. Меня подозревают в преступлении.
А смысл скрывать?
Бабка с кровати не подорвётся и в полицию сдавать не побежит. Не потому — что не захочет, а потому — что просто-напросто не сможет это сделать из-за своего состояния. Да и нужен я ей. Пропадет одна, горемычная.
— Как убили?
— Вот так, в жизни всякое случается.
— Я не про то, бестолочь. Что ты мне зубы заговариваешь? Каким образом её убили?
— Не имеет значения. Баба Стефа, — поглядел на побледневшую старуху, — Не разговаривали бы много, вам отдыхать надо.
Я видел, как тяжело даются слова Стефании. Она словно выталкивала их изнутри с невероятной силой.
— На том свете отдохну, если дадут. Хотя, вряд ли, не с моим даром. Нагрешила много. Придётся отвечать.
— Баба Стефа, давай-ка водички.
Пока старуха говорила, успел налить воды в маленькую чашку с острым носиком и поднес ко рту болезной, но старуха резко махнула кистью, выбивая её из моих рук.
Вода выплеснулась в разные стороны, а чашка с громким стуком полетела на пол, разбиваясь вдребезги.
Не знаю, каким образом, но я умудрился порезаться.
Бабка тут же схватила мой кровоточащий палец, и проворно дернув на себя, впилась в него зубами, словно пыталась отгрызть.
— Ох ты ж, старая! — отпрянул назад, возвращая себе конечность, с раздражением глядя на бабку, — Сказала бы, что есть хочешь, мигом приготовил и накормил. Зачем меня-то ждать?
— Аха-ха-ха, — рассмеялась Стефания каркающим смехом, слизывая с губ оставшиеся капли крови.
— Не бойся, я людьми не питаюсь и кровь не пью, чай не вурдалак.
«Ага, не вурдалак», — подумал я, с опаской косясь на сумасшедшую бабку, — «Глотнула кровушки, и лицо сразу порозовело, словно клюквенной настойки грамм сто за раз тяпнула».
— Ты лучше про жену расскажи. Ничего подозрительного возле её тела не заметил?
— Эм-м, — растерялся на мгновение от быстрой смены темы, — Да вроде, нет.
Далась ей смерть Светланы. Не надо было ничего говорить. Ляпнул с дуру, теперь придётся расплачиваться.
— Не вроде, а вспоминай.
— Да какая разница! — вспылил я, — Давайте уже заканчивать этот балаган. Пора приступать к делу. Где у вас одежда и свежее постельное бельё?
Насчёт свежести я сомневался, но всё лучше, чем то, на котором лежала старуха.
— Ты НЕ слу-ша-ешь, — протянула Стефания, а на меня навалилась такая тяжесть, что стало трудно дышать.
Пришлось ухватиться за спинку кровати, чтобы устоять на ногах.
— Вот, так-то лучше. ВСПОМИНАЙ, — показалось, что голос старухи зазвучал со всех сторон одновременно, проникая глубоко в мозг и заставляя вернуться в события двухнедельной давности.
Вот я вхожу в комнату, не раздеваясь падаю на кровать, обнимаю жену, чувствую липкую влагу, включаю свет…
— Ум-мм, не-е-т!
— Вспомнил? — хлесткой пощечиной вернул меня в реальность всё тот же скрипучий голос.
— Угу, — тяжело дыша, словно загнанная лошадь, пробормотал в ответ, — Рядом с кроватью и около тела Светы были разбросаны какие-то пожухлые листья.
— Какие?
— Да откуда я знаю!
— Форма у них какая была? Кха-кха-кха, — закашлялась Стефания, а на её лицо вернулся землистый оттенок.
— Трилистник, кажется, — подумав произнес я.
— Крестовик значит. Занятно. Это кто же у нас такой прыткий? Скажи спасибо, что быстро умерла твоя благоверная. Не мучилась, а могла бы…
— Да откуда вы…
— Не за ней он приходил — за тобой. Ты, Алёшка, последний в нашем роду,
