Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин
– А чего у него слово «Украина» неправильно написано, товарищ полковник? – спросил Титов.
– Почему неправильно? – повернулся к бойцу замполит.
– Ну половина букв по-русски, а буква «и» не по-русски?
Скачков одернул за глупый вопрос Титова, но тот уже вышел из строя и ждал ответа. Замполит подошёл вплотную к сержанту и сказал ему тоном ниже:
– Да там вся Украина наполовину русские, а наполовину нет. А теперь встать в строй, товарищ солдат.
– Ну тогда мне ясно, кто у нас начальник продовольствия, – пошутил Макеев.
Роты вернулись на свои позиции. Приближалась ночь, озаряя небо редкими вспышками осветительных ракет. Снайперы смотрели в прицелы на невысокие сопки у подножия хребта, на город, находящийся в низине, и поля, засеянные кукурузой. Позади остались станицы и сёла, варенье и соленья, которыми угощали гражданские. Ночи становились холоднее, чувствовалось приближение зимы. Лужи к утру обросли тонкой коркой льда. Хлеб в машине прапорщика Калядина подмерзал, а к обеду становился мокрым и невкусным. Солдаты обжаривали его на костре, после чего ходили с чёрными губами и зубами, но довольные и сытые.
На Терском хребте у военнослужащих впервые появились бельевые вши. Пехота не мылась с того момента, как покинула казармы полка. Форму кипятили, но безрезультатно. Медики подали заявку на химические спецсредства. Нужна была обработка спальных мешков и обмундирования. Пехоте пообещали выдать шампунь, который уничтожит насекомых раз и навсегда. На этих обещаниях борьба с ползучими тварями закончилась. Чесались все. От снайпера Чунги до командира роты. Титов, сидя голышом на месте наводчика, огнём зажигалки атаковал неприятеля между швами своих брюк. Уделяя особое внимание тому месту, куда прячется его хозяйство, он прожёг небольшую, но заметную дырку. Его мат слышали бойцы снаружи, оперативно покидая периметр. Молодые боялись попасть под горячую руку сержанта. Титов, хищно щурясь, вытащив голову из башни наполовину, высматривал себе жертву. Вернее, подходящий размер брюк. Но никого в радиусе видимости, за исключением офицерского состава, он не нашёл.
Правда, его взгляд зацепился немного на брюках ротного.
– Ты чего там засел, Титов? – окликнул его командир.
– Я подшиваюсь, товарищ капитан, – соврал он, снова закрывая за собой люк башни.
Так проходили дни и ночи, без особых происшествий, пока во втором взводе не пропал солдат. Он покинул позицию в полном обмундировании среди белого дня. В ходе следствия особым отделом было установлено, что с сослуживцами конфликтных ситуаций он не имел. Позже его разбухшее обезглавленное тело выловили в реке, оно прибилось течением к берегу. «Вроде он, а вроде не он», – задумчиво говорили бойцы второго взвода на опознании. Но когда произвели осмотр кителя с внутренней стороны, нашли его личный номер, пробитый хлоркой ещё в части. Боец оказался наш. Сержантам дали нагоняй в целях профилактики, и трагический случай быстро забылся, как и всё на этой войне.
Скачкову объявили, что скоро он вместе с машиной убывает в Толстой-Юрт. Там разместился Тамбовский ремонтный батальон. Титова оставляют на позициях, потому что сержантский состав в полку на вес золота. Даже такой бесперспективный. Ефима отправили в пехоту от греха подальше. В сопровождение и в помощь механику ротный, по всей видимости, выделил самого ненужного солдата. Им оказался молодой боец по кличке Тошиба. Парень был коренным уроженцем Башкирии, за что она, то есть Башкирия, наградила его невероятным мужеством и непоправимым идиотизмом. Его непропорционально огромная голова странным образом держалась на худой шее. Вечно грязный обладатель редких чёрных волосков на подбородке с горем пополам мог изъясняться по-русски. Две прорези вместо глаз на крупном лице маскировали его повседневное состояние. Когда Скачков смотрел на него, то не мог определить, спит боец или бодрствует. Титов смеялся такой рокировке, но Саня его уверил, что по приезде в рембат лично займётся внешним видом Тошибы.
– Так, ребятки, сегодня заступаете в «секрет». Молодёжь на КП полка забрали, у них подготовительные курсы. Титов, если ты ус нёшь, – посмотрел на него Макеев, – я приду и тебя расстреляю. В семь утра вас сменит Бригадир и Гера.
«Секрет» пехоты располагался на стратегически важном участке дороги, в зарослях орешника. Под опадающими листьями ноября пряталась надоевшая склизкая чеченская земля. Красоту золотой осени здесь никто не заметил. Всё внимание человека было занято предметами выживания. Место, где дорога резко уходила в поворот, не просматривалось с позиций взвода. Деревья и густая растительность по бокам идеально вписывались в условия для засады обеих враждующих сторон. Окоп, оборудованный под «секрет», с лёгкостью вместил бы ещё пару солдат, но командир взвода решил иначе. Он просто снабдил военнослужащих пулеметом и «мухой».
Совсем рядом из-за пригорка доносился пугающий вой шакалов. Скачкову он напоминал плач маленьких детей. Ещё разведчики рассказывали ребятам, что и боевики умеют так общаться друг с другом, когда крадутся к нашим позициям. Лица парней были покрыты чёрной копотью благодаря соседству с горящей скважиной. Чтобы не было так страшно, Титов воткнул в уши наушники и попытался включить плеер.
– Слышишь, дизель где-то работает, а, Серёга? – вполголоса спросил у напарника пехотинец, удобней укутавшись в палатку.
– Слышу и чего? – отозвался Титов, кусая во рту севшую батарейку.
– А ничего, выкинь свой приемник, мы в «секрете» сидим или где?
– Так нас ведь не видно в темноте, – оправдывался Серёга.
– Какой же ты тупой, Титя. Вот прилетят сейчас «муха» или «шмель» из-за кустов на твою Земфиру, и конец и ей, и нам.
– Ладно, ладно, завёлся уже. Не работает у меня плеер. Может, наши возвращаются?
– А ты выйди на дорогу, узнай да сигарет стрельни. Вчера разведка в деревне БТР новенький нашла, на башне краской свежей – символика Ичкерии. Понимаешь, я к чему? БТР по-любому у наших отжали, а отжимать они умеют. Ведут себя как на гражданке, суки.
– И чего они с ним? – отреагировал заинтересованно Титов.
– Да ничего, подорвали и всё, – прошептал напарник, свернувшись калачиком на бронежилете.
– Вот я понять не могу, Скачков, чего воюем-то? – заводит тему, отгоняя сон Серёга.
– За Лермонтова мстим, Сосок. Кстати, по преданиям казаков, он в Червлённой на ночь останавливался. Стих написал или колыбельную – это мне зампотех рассказывал.
– А его что, тоже «чехи» убили?
– Нет, но нам ведь только повод нужен был, чтобы войска опять ввести.
– Не верю, чтобы из-за Лермонтова так Грозный бомбили. Это ж как его стихи любить нужно, – оценив шутку, засмеялся Титов.
– Ну а если всерьёз, – продолжил Саня, – то не нужно было им на Дагестан лезть.
На первой пониженной сквозь сумерки медленно и уверенно ползла на сопку боевая машина пехоты. Шла тяжело, с выключенными фарами и бойцом на «ребристом». Человек, привыкнув к темноте, различая опасную дорогу, держал водителя за шлемофон рукой, поворачивая его голову на поворотах. Так осуществлялось управление техникой с выключенными фарами.
– Что-то на броне народу мало. В десанте, что ли, сидят? – заметил Скачков, опуская уже чуть было не взведенную «муху».
– Может, позиции заняли, окопались. А если оно так, то скоро весь полк подтянется, опять на марш встанем.
– Как надоели эти марши, – недовольным голосом проговорил Скачков, – тебе повезло, сидишь себе в башне, радиоволны ловишь.
А мне пыль в лицо и выхлоп в рот.
– Кто на что учился, Саня. Ты механик, я командир. Смертоносный экипаж, однако, – подбодрил друга Титов.
БМП прошла в трех метрах от «секрета» бойцов, окутав их сизым облаком выхлопа. Ночь, постепенно уступая утру, ушла. Она забрала
