Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
А вот рожечники продолжали исчезать. К 30-м годам XVIII века их уже нет ни в Москве, ни в окрестных селах. Несмотря на строжайший, грозивший всеми карами приказ Анны Иоанновны, их удалось разыскать для потешной свадьбы всего только четырех, да и то «в летах». Гусельники же к этому времени останутся только в числе придворных музыкантов. Городские переписи забудут об этой профессии.
Но все-таки самым удивительным было то, что никогда, ни в какой связи с органистами или духовиками в документах не называлась Немецкая слобода. А ведь это с ней, и только с ней, принято связывать появление в Московии всего «западного», значит, и этих инструментов.
Легенда о Немецкой слободе
«Общеизвестно, что...» — без этой формулы не обойтись, обращаясь к хрестоматийной истории Немецкой слободы. Действительно, слишком известной, слишком заученной со школьных лет.
Общеизвестно, что существовала слобода весь XVII век. Что селили в ней всех приезжавших в Москву иностранцев. Что составляла слобода свой особый, старательно отгораживаемый от московской жизни мирок. Что предубеждение против «немцев» было слишком сильным и контакты с москвичами всегда могли для них оказаться опасными. Что, наконец, близость к слободе помогла в свое время Петру познакомиться и освоиться с запрещенным Западом, да и не только Петру.
Все так. Но как быть, если на самом деле на протяжении почти всего XVII столетия Немецкой слободы, той самой, на Яузе, неподалеку от села Преображенского и любимого дворца Петра, попросту... не существовало? Сгоревшая дотла в пожарах 1611 года, она оставалась пепелищем вплоть до 1662 года.
Как быть, если среди 200 тысяч жителей, которых насчитывала Москва в середине XVII века, было 28 тысяч иностранцев, и ведь это до восстановления Немецкой слободы? Могла ли седьмая часть города оказаться за эдакой китайской стеной и где такая стена проходила?
А чего стоят одни сохранившиеся в городских документах челобитные с просьбами ограничить то число иностранцев в центре Москвы, особенно английских купцов, — не хочется русским купцам с ними тягаться, — то их число в отдельных районах.
Никаких мер по челобитным не принималось. Да и какие могли быть меры, когда в основном законодательном документе времен Алексея Михайловича — «Уложении» — глава XVI прямо гласила, что внутри Московского уезда разрешен раз и навсегда обмен поместий «всяких чинов людей с московскими же всяких чинов людьми, и с городовыми дворяны и детьми боярскими и с иноземцами, четверть на четверть, и жилое на жилое, и пустое на пустое...». А ведь, помимо всего остального, эта глава утверждала, что владели этими землями иноземцы...
Больше того. Городские документы свидетельствуют, что жили иностранцы по всей Москве, селились в зависимости от рода занятий — где удобней, где удавалось купить двор. И это одновременно с тем, что «немецкие» — иноземческие — слободы существовали еще задолго до XVII века, разбросанные по всему городу и никакими стенами или заставами от него не отделенные. Между нынешними улицами Горького и Чехова (Тверской и Малой Дмитровкой) располагалась испокон веку слобода собственно Немецкая. У Воронцова поля — Иноземская, которая еще в 1638 году имела 52 двора. У старых Калужских ворот (нынешней Октябрьской площади) — Панская. На Николо-Ямской — Греческая. В Замоскворечье — Татарская и Толмацкая, где издавна селились переводчики. А в появившейся после взятия Смоленска Мещанской слободе, где селились прежде всего выходцы из польских и литовских земель, уже в 1684 году — через 12 лет после основания — насчитывалось 692 двора.
Посольский приказ подробно отмечал приезд и выезд из Московии каждого иноземца, и, судя по его делам, ехали в Москву охотно — и по приглашению на царскую службу, и по своей воле. Не говоря о хороших условиях, богатых заработках, была еще одна важная для того столетия причина, из-за которой тянулись со всех сторон в русское государство, — его известная по Европе веротерпимость.
Тогда как отзвуки религиозных войн, постоянные столкновения между католиками, протестантами, лютеранами, кальвинистами, магометанами наконец делали для многих невозможной жизнь в родных местах, русское правительство интересовалось только профессией. Хорошему мастеру никто не мешал жить по-своему.
(Другое дело, что для самих москвичей все выглядело совсем иначе Православная церковь своих позиций уступать не собиралась. «Чужих» церквей в центре города строить не разрешалось. В иноземческих слободах тоже принуждены были обходиться своего рода молельными домами, безо всякой внешней декорации богослужений, без колоколов и музыкальных инструментов, особенно органов. И уж во всяком случае, речи не могло быть об иноверческой проповеди. Появившийся в Москве с этой целью известный на всю Европу и повсюду преследовавшийся мистик и «духовидец» Кульман из Бреславля был сожжен в срубе вместе со своим товарищем купцом Нордманом в 1689 году за то, что «чинили в Москве многие ереси и свою братию иноземцев прельщали».)
Кто только не жил в Москве! Англичане, итальянцы, датчане, французы, греки, шведы, голландцы, немцы, персы, турки, татары и считавшиеся почти своими, несмотря на все войны, кончившиеся и продолжавшиеся, поляки. Зато круг профессий был значительно более ограничен.
С самого начала столетия постоянно требовались военные специалисты. Затруднений с приглашением их на русскую службу не было, поскольку после только что закончившейся в Европе 30-летней войны осталось их без дела много. Приезжали строители, архитекторы, инженеры, врачи, музыканты и очень редко художники, даже прикладники. Так же сложился состав и Новонемецкой слободы на Яузе, иначе — на Кокуе.
На две трети состояла вновь отстраивавшаяся слобода из офицеров. Ремесленники селились в Новонемецкой слободе очень неохотно. Художников и музыкантов не было совсем, как не было, впрочем, и органов. Местных жителей это не смущало. Они вполне удовлетворялись услугами городских музыкантов.
Что ж, фактов собиралось так много, что оставалось признать: легенда о Немецкой слободе проверки ими не выдерживала...
«Еще не знаем — уже знаем». Между этими рубежами естественно укладываются знания изо всех почти видов наук, кроме истории. Для исторической науки возникает еще одна, промежуточная ступень: как будто знаем. Доказанность факта и, следовательно, вывода из него по мере развития науки становится проблемой все более сложной и острой. «Общеизвестно, что...» — этого мало. Откуда известно, как, каким образом установлено, чем именно подтверждено и доказано — иначе в канву знаний неизбежно начнет вплетаться легенда. Путешествие в прошлое только тогда и может стать настоящим путешествием, если в нем «общеизвестное» будет документально установлено, выверено без малейших поправок на домысел и догадку. Если все будет соответствовать действительности, отделенной от нас столетиями, послужившей почвой для бесчисленного множества фантазий и легенд и все же возрождающейся перед нашими глазами в своем подлинном бытии.
Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА), фонд Министерства юстиции, «Перепись московских дворов в 1620 году», «Переписная книга г. Москвы 1638 года», «Переписные книги г. Москвы 1665—1676 годов».
Н. Молева, кандидат искусствоведения
Арктика и Антарктика
Ледовый караван
Это был обыкновенный рейс Дудинка — Мурманск, сделавшийся, однако, уникальной экспедицией-экспериментом. Впервые взломали панцирь Арктики в январе. Пять ледоколов во главе с атомоходом «Ленин» провели четыре, транспорта — «Индигирку», «Пушлахту», «Палангу» и «Памир».
Флотилии помогали летчики, связисты, гидрологи, ученые Арктического и Антарктического института. Однако задержки все-таки случались. «Остановились всем караваном в ожидании рекомендаций ледовой разведки» — таково было содержание большинства радиограмм, отправляемых из Карского моря.
Отныне доказана возможность зимних рейсов по Северному морскому пути, а это означает, что решена серьезная народнохозяйственная задача — в северных портах не будут залеживаться на зимний период никель, медь, уголь, лес. Наконец, собраны и научные данные, которые помогут исследователям в их работе над ледовым прогнозом.
«Беринг» в Беринговом море
«Беринг» — это название первой советско-американской экспедиции. Она вела работы в феврале — марте этого года. Собственно, исследования еще не закончены, хотя участники — команды и научный состав двух кораблей советского «Прибоя» и американского «Стейтен айленд», трех самолетов и двух вертолетов — разъехались по домам. Еще предстоят совместные совещания, обмен материалами наблюдений, подведение итогов.
