Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1983 год
— «Все люди сотворены равными, все они наделены Всевышним некоторыми неотъемлемыми правами...»
Он не успевает закончить фразу (между прочим, это начальные строки Декларации независимости), как ловким, отлаженным движением полицейские валят его на землю и волокут в стоящий неподалеку «черный ворон». Но человек передает свиток товарищу.
— «...в том числе правом на жизнь, свободу и стремление к счастью...» — читает тот.
Его тоже хватают и волокут в полицейскую машину.
Получается какая-то странная «игра»: участнику демонстрации дают сказать несколько слов и валят на землю или же сразу подхватывают и волокут к полицейскому автобусу. Существует, наверное, какая-то невидимая черта на асфальте, которую переступать нельзя. А демонстранты специально переступают ее, бросая вызов генералам и полиции — и тем, кто притаился за окнами этого огромного, похожего на каземат, здания, и тем, кто не дает им войти внутрь.
— Вооруженные силы США поддерживают реакционные фашистские режимы,— подхватывает очередной демонстрант. Он успевает прочитать несколько строк, затем полицейский сбивает его с ног.
— В стремлении к наживе, иллюзорному мировому господству они ставят под угрозу само существование жизни на земле,— звенит голос следующего, еще не скрученного сторонника мира.
Одних демонстрантов несут за руки и ноги, других волокут по земле, третьих ведут, выкрутив за спину руки. Идет, зажатый двумя «копами», Дэниел Эллсберг. Куртка распахнута, поседевшая на висках голова высоко поднята. Волокут пожилую женщину в черном платье и с букетом цветов в руке. Это мать одного из американцев, погибших в грязной войне.
Когда еще шел митинг, я заметил ее, прямую и скорбную, с самодельным плакатом на груди. На картонном листе наклеены два снимка одного и того же молодого человека. На первом он — улыбающийся, в штатском, на втором — в военном шлеме, насупленный. Фломастером написано: «Мой сын погиб напрасно».
Демонстранты снимают осаду Пентагона. Они уходят пикетировать Белый дом. Разъезжается полиция. Увозят шестьдесят арестованных.
Я возвращаюсь к тому же Арлингтонскому мосту, по которому утром приехал к Пентагону. По середине моста, как положено, потоком идут автомашины.
Город в рутинном течении своих дел, забот и занятий. Окончилась прошумевшая только что демонстрация сторонников разоружения. Но ведь когда-то и против вьетнамской войны выступали лишь сотни американцев. Говорил же сегодня Эллсберг, что последний день марша — это не конец, а начало нового взлета общественной активности миролюбивых американцев.
Вашингтон — Москва Геннадий Васильев, корр. «Правды» — специально для «Вокруг света»
Поморы с острова Грумант
В споминаю 23 апреля 1981 года, Москва, Институт археологии Академии наук СССР. С осторожностью, точно оголенный провод под напряжением, держу я в пальцах слайд, где запечатлена обугленная временем доска, на которой как будто ножичком Алексея Ивановича Инкова вырезано об их слабом духом артельщике: «Преставися мирининн от город!» Начальник Шпицбергенской археологической экспедиции кандидат исторических наук В. Ф. Старков делает доклад о результатах первых трех полевых сезонов.
— Сейчас известно более восьмидесяти памятников, — говорит он. — Самый северный из раскопанных нами находится на полуострове Брёггер, на берегу залива Конгс-фьорд, это под 79-м градусом северной широты, в четырех километрах от поселка Ню-Олесунн. При его раскопах было найдено более семисот предметов из металла, кожи, дерева, глины, бересты. Поморские могилы, кресты и дома есть и выше, под 80-м градусом. А в бухте Решерж, на северном берегу Бельсунна, выявлены и изучены остатки четырех жилищно-хозяйственных комплексов, в состав которых входили девять жилых помещений, шесть холодных клетей и баня. Это крупнейшее русское поселение из известных до сих пор на Западном Шпицбергене. Важным представляется и вывод о том, что обитание поморов на Шпицбергене носило регулярный и долговременный характер и что основной формой обитания поморов был поселок, а не одиночная изба-зимовье.
Почти два с половиной столетия отделяют сегодня нас от тех времен. Но мысль не устает тянуться, часто по крохам собирая факты, в темь веков, желая увидеть тамошнюю жизнь ясно и правильно.
Хранится в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде Сборник Новгородских и Двинских грамот XV века. И есть в нем «деяние» князя новгородского Андрея — послание к людям Двины и Студеного (Белого) моря. Писано письмо уставом. Буквы прямы, могучи, и несут они нам из семисотлетней давности напряжение жизни большой и горячей.
Послал князь Андрей Александрович «на море на ошан» три ватаги свои из Новгорода с атаманом Андреем Критицким и велит поморам давать «им корм и подводы, по пошлине, с погостов». А в конце грамоты заметил и для атаманов: что «как пошло, при моем отце и при моем брате, не ходити на Терскую сторону Ноугородцем, и ныне не ходить».
А Терская сторона — это Кольский полуостров. И не велено ходить туда княжеским ватагам новгородцев ни на промысел, ни за оброком оттого, что в этом XIII веке еще нельзя было тревожить терских переселенцев, потому как испокон веку поощряли государи смелых землепроходцев, расширяющих и осваивающих границы княжеских владений, поощряли тем, что освобождали их от государственных тягот и не ограничивали ничем их свободу. До поры до времени, разумеется.
Однако на том же море Студеном, на Соловках, к 1429 году монахи уже сгоняют простых поморов силой и угрозами «с острова сего, Богом предназначенного к обитанию иночествующих», как выражается архимандрит Досифей. Так что через тридцать лет «Соловки с моря окiаня» закрепляются за монахами жалованной Новгородской грамотой, а в 1471 году в списке Двинских земель указываются поселки уже и Терского берега: Карела Варзугская и Умба.
Проходит сто лет — и тянут сюда руки уже царские, боярские блюстители власти, не менее чем монастырщики, нахрапистые и вооруженные.
И снова отрываются от насиженного места, и идут люди в неизвестность, на Север, на море, на острова, туда, где свободнее для души и для промысла; причем идут не всякие люди, а духом крепкие, жадные как до труда, так и до воли, и глубоко миролюбивые не по трусости, а по натуре. Таковы поморы.
В грамоте великого князя Иоанна Васильевича от 18 декабря 1546 года узнаем мы, что люди Каргополя и окружных волостей покупают соль... «у моря у Поморцев». И это, вероятно, первое письменное свидетельство такого определения.
А жизнь на Русском Севере к середине XVI века и на самом деле достигает расцвета.
Возьмем дневники и показания Стивена и Уильяма Бэрроу. Эти английские мореплаватели, встретившиеся с поморами в 1557 году, рассказывают о том, например, что мезенцы Беломорья все как один шли в июне к Печоре «на ловлю семги и моржей» и оказались удивительными мореходами. Они ловко вывели английское судно из гибельного тумана, другой раз их двадцативесельные карбасы, идя по ветру, опережали английский ведущий корабль и время от времени поджидали англичан, приспуская свои паруса. Оказалось, что поморы поразительно мудро предвидели погоду и учитывали приливные и отливные течения. На Кигоре же (п-ов Рыбачий) в день св. Петра, то есть 29 июня, собиралось к русским «по случаю торга» много людей: и карелы, и лопари (саамы), и норманны, и датчане, и голландцы — и «дела их тут шли прекрасно»; причем тогда же говорили русские англичанам и о Большом Камне (Урал) и о Новой Земле.
От тех же англичан можно узнать и некоторые имена простых поморов шестнадцатого столетия. Это Федор и Гаврила из Колы (Мурманск), Кирилл из Колмогор (Холмогоры под Архангельском), кормщик Федор Товтыгин и беломорский кормщик по прозвищу Лошак.
И неудивительно, что в 1576 году датский король пытается воспользоваться мореходными знаниями одного из русских кормщиков — поморского навигатора Павла Никитича из Колы. «Известно нам стало,— пишет король,— что прошлым летом несколько тронтгейских бюргеров вступили в Вардё в сношения с одним русским кормщиком Павлом Нишецом, живущим в Мальмусе (Мурманск) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня (11 июня) плавающим в Гренландию». Недаром, значит, именно тогда же и возник известный проект оккупации Русского государства с севера. Чтобы захватить Московию и обратить ее в имперскую провинцию, по расчетам одного из шустрых западноевропейцев, «достаточно 200 кораблей, хорошо снабженных провиантом; 200 штук полевых орудий или железных мортир и 100 тысяч человек; так много надо не для борьбы с врагом, а для того, чтобы занять и удержать всю страну».
Голландские экспедиции, посетившие в конце XVI века Новую Землю, стремятся оголландить на ней все устные поморские названия, тем более что на картах Московии очертаний Русского Севера тогда еще не было. А не было-то потому, что Русский Север не представлял «в эти годы ничего спорного». И в том, что встречаемые часто голландскими мореходами и на Новой Земле, и на Шпицбергене следы промысловой деятельности поморов — обработанные моржовые туши и клыки, навигационные кресты — не что иное, как следы русских, а не норвежцев, кто-кто, а голландцы, между прочим, не сомневаются. И не сомневаются хотя бы потому, что, скажем, и через того же приказчика Строгановых, сбежавшего в Голландию, Алферия Брюнеля, хорошо знали, какие — узкие, длинные, хоть и быстроходные, да негодные для плаваний во льдах — лодки у норвежцев и какие — кургузые, орехообразные, без гвоздей шитые и приспособленные к льдам (даже с полозьями) — лодки у русских. Так что, когда норвежские рыбаки выше Ян-Майена, в крайнем случае выше Медвежьего подниматься и не собирались, русскому зверобою, воспитанному на Беломорских торосах, ходить по Ледовитому океану к Елисею (Енисей), к Малому Ошкую (Шпицберген) или на Новую Землю было в обычай.
