Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год
Юрий Кузнецов
Салака с брусничным вареньем
Не сразу до меня дошло, отчего это Иоханнес вдруг заскучал, замкнулся в себе и стал сторониться. Давно уже между краем моря и солнцем — широкий просвет, мы успели обойти несколько банок, а рыбы взяли самую малость.
Обрадовавшись Хели, девушке из Пярну, хорошо знавшей остров Рухну, где я бывал, совсем некстати пустился я в праздные рассуждения: вспоминал, как тамошние рыбаки вот на таких же двух деревянных рыболовных ботах — малом и большом — хорошо брали салаку и как потом в гостях у островитян я ел свежезажаренную рыбу с брусничным вареньем...
— Ei lahe, не идет, — говорила уже который раз Хели тихо и вкрадчиво, так, будто не подтверждала, а успокаивала Иоханнеса.
Старый рыбак перевел взгляд с удаляющихся поплавков на Хели, а потом, рассеянно оглядев палубу с поблескивающей рыбой, уставился на темнеющий вдали остров. Заговорил, и тоже тихо, по-эстонски. Непонятно было: то ли он отзывался на слова девушки, то ли говорил сам с собой. А я, зная лишь условия лова на этом северо-восточном побережье острова Хийумаа, мог предполагать, что Иоханнеса заботит ветер. Он дул с берега, но не был таким сильным, порывистым, каким нам казался.
Холодную пелену над серым пространством воды будоражила и разрывала на скорости наша эрбешка, и влажный дождевой воздух, разлетаясь в стороны, лупил нас по лицам, раздирал одежду.
— Он говорит... надо немного ветер, — услышал я за собой рыбака, самого улыбчивого на боте, но до сих пор не проронившего ни слова.
Почувствовав, что я рад ему, хочу спросить о чем-то, он сказал:
— Меня зовут Эндель.
Эта несвойственная эстонцам поспешность расковала меня и, кажется, придала моему вопросу шутливый тон.
— Скажите, Эндель, а что, если рыбы больше не возьмете сегодня?
Прежде чем ответить, он плутовски скосил глаза на Иоханнеса.
— Разговор будет.
Мне показалось, его облику придавала бравость шестигранная фуражка, с форсом надвинутая на правую бровь... И если бы в это время Иоханнес, слышавший нас, в ответ на подзадоривающие слова Энделя не шепнул мне, что это сам капитан бота, то я по-прежнему считал бы капитаном другого рыбака, того, чьи руки держали штурвал.
Он, третий и последний член экипажа — его звали Роланд, — стоя в дизельном отсеке, по пояс торчал над кормовой надстройкой, и по тому, как с его сухого аскетического лица не сходила ирония, я понял, что он слышал весь палубный разговор. Он лишь изредка оттуда, с высоты своего мостика, подавал какую-нибудь реплику...
Но каждого из них: и Энделя и Роланда — когда они работали у борта, перебирали сеть, — можно было бы принять за родного брата Иоханнеса. Все трое плечистые, на обветренных просоленных лицах маленькие, посеревшие от долгого глядения в море глаза. У всех сильные рабочие руки.
Берег постепенно разбухал, ширился и вдруг стал разделяться на две цветовых полосы: желтая песчаная над водой и еще выше — темная полоса леса. Остров уже не казался плоским, как издали, а в глубине леса открывалось пространство, где виднелись белые башни строений. Стали проступать силуэты судов у причалов, мимо которых мы утром уходили в море. Наш бот несся, высоко задрав нос, и вся выловленная рыба, скатившись к кормовой переборке, обнажила часть палубы.
Хели, невысокая девушка, укутанная в стеганку и затянутая поверх оранжевой штормовкой рыбака, сидела перед Айном, молодым человеком со шкиперской бородкой. Он, с непроницаемым лицом восседая на ящике, держал на вытянутых руках мягкую кожу, сложенную вдвое, в которую Хели осторожно укладывала трепещущую рыбу, да так, чтобы ее спинной плавник оставался открытым. Затем она брала одну из оранжевых пластмассовых бирок, нанизанных на тонкую леску, и пришивала ее к плавнику рыбы. Айн по маркировке на кожаной «обложке» определял ее длину, а Мерле — тоже из группы Хели, — выглядевшая на холодном сыром ветру совсем еще девчонкой, заносила в свою тетрадку данные о рыбе.
Нетрудно было догадаться, что все это делается для изучения путей миграции здешних рыб.
— Хели, — спросил я, — кому-нибудь уже попадалась в сети ваша рыба?
— Попадала. Соседи сообщили о рыбе, которую мы пометили неделю назад, когда первый раз выходили в море.
— Какие соседи? — не понимал я.
— Это с западной стороны Хийумаа, — вступил нехотя в разговор Иоханнес. — Там тоже наши рыбаки есть.
— Но так близко, наверное, неинтересно. — Я решил было разговорить скорее Иоханнеса, чем Хели. Но мое замечание привело в растерянность только ее.
— Ну... — Она напряженно смотрела на палубу, где несколько рыбешек, отбившись от остальных, хватали ртом воздух. — Может быть. Пусть рыба ушла недалеко, но это подтверждает правильность нашей методики... Нам надо знать, куда она идет, чтобы знать, в каких местах исследовать корм, планктон, какие делать прогнозы...
— Но рыба даже не успела вырасти, — упрямо и нелепо настаивал я, чтобы привлечь внимание Иоханнеса.
Старый рыбак, уловив, что вот-вот на него обрушатся мои вопросы, отвел глаза и, иронично оглядев цинковые ванночки и ведерки ученых, побрел по палубе.
Но его странный, снисходительный взгляд заметил не только я. Руки Хели застыли на кромке ведерка: она задумчиво смотрела вслед Иоханнесу, пока тот не скрылся в носовой выгородке бота. «О чем она думала?» — мелькнул вопрос, но в следующую секунду меня уже занимала другая мысль. Вот на боте встретились два разных человека — девушка и старый рыбак. Он смотрит на рыбу как на товар, она же каждый раз с какой-то особой осторожностью выпускает помеченную рыбу в ванночку, и ее лицо светится тихой радостью оттого, что ее рыбы снова уйдут в море.
Я хотел было прямо спросить у нее, как все-таки относится Иоханнес к их делу, но, помня ее смущение, спросил совсем о другом: отчего это она сегодня, охотно поддерживая разговор о Рухну, острове, лежащем в стороне от здешних вод, ни словом не обмолвилась о Хийумаа, у берегов которого мы ходили?
Девушка заметила мое замешательство и, все еще думая о чем-то своем, ответила мне:
— Хийумаа я еще не знаю. Неделю как приехала, сразу попала в Суурсадам к рыбакам... А вы как? — спросила она, принимаясь снова за работу.
Для меня остров Хийумаа оказался настолько велик, что состояние, которое я испытывал в самолете, увидев остров сверху, исчезло тут же, как только мы оказались на земле. А потом, в автобусе, пока долго добирались до Кярдла, «столицы» острова, и вовсе потерял всякую надежду исходить его своими ногами, как это сделал в свое время на Рухну.. В Кярдла я пробыл до вечера и в ожидании поездки в Суурсадам, к рыбакам, коротая время, бродил по городу. Вот тогда-то, глядя на внушительные административные строения, я начал забывать, что нахожусь на острове. Но когда я решил было добраться до Суурсадама пешком и, остановив встречного, спросил, найду ли я в Большой гавани Лййва Иоханнеса, вдруг на меня нахлынуло утерянное чувство: море где-то рядом„.
И вот почему. Человек, напряженно подумав, ответил: «Это далеко. Он живет в теревне». — «В теревне?» — переспросил я, делая так же, как и незнакомец, упор на букву «т», и вдруг осознал: на островах я встречал у эстонцев такое произношение этого слова... Обрадовавшись этому чувству, я не успел удивиться как своему вопросу, так и тому, что Иоханнеса знал весь остров. Ноги снова вернули меня на центральную площадь. Здесь я выбрал новую улицу, но, дойдя до конца, опять оказался в лесу. Прислушался и в который раз поймал себя на мысли, что жду шума моря в верхушках сосен.
Наконец неожиданно одна из петлявших улочек привела меня к берегу моря с крупными валунами. Море, кроткое, тихое, ударило в лицо атласной синевой. Движение воздуха, казалось, едва ли могло погасить пламя зажженной спички...
Что бы там ни было в этот день, на следущее утро, чуть свет, в Суурсадаме мы уже встретились с Иоханнесом. В помещении бывшего портового склада он собирался на промысел: облачался во все рыбацкое. На мои вопросы он отвечал неторопливо, как бы согласуя слова с движениями, которыми совершал привычный обряд экипировки. И эта уверенность в нем привлекала. Натянув на ноги резиновые сапоги, Иоханнес попросил меня подождать его у ворот порта, указал на двухэтажное строение и сказал:
— Пойду будить Хели, она рыбу мерить будет.
Об Айне и Мерле он ничего не сказал. Хотя, как выяснилось, и приехали они сюда, на Хийумаа, вместе с Хели, и жили в одном общежитии. Возможно, думал теперь я, старый рыбак из всех троих молодых людей признавал только Хели.
Как только последняя рыбешка из ведра была отмечена оранжевой биркой и оприходована в тетрадке Мерле, девушки бросились к теплу — в крытую носовую выгородку. Иоханнес сидел в одиночестве у железной печурки, на которой в облаке пара сушились парусиновые рукавицы. И хотя девушки сразу уселись на лавке напротив, рыбак инстинктивно сдвинулся с места в самую узость носа судна, где в плавном лекальном полете встречались доски обшивки. Тепло от жаркой печи быстро оживило девушек, и они, тихо пошептавшись, стали приставать к Иоханнесу, чтобы тот немного порассказал им о Хийумаа.
