Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8
Луна была полноликой, собаки, в изобилии бежавшие за нами, радостно лаяли и крутили хвостами, где-то невдалеке с высокой крыши нудно пел о своем муэдзин, скрепа в руках брата Ивана, так и не снявшего скафандр космонавта, сияла в сизом свете – в эту минуту мы все были счастливы и умиротворены. Похмелье, конечно, будет тяжелым, как надгробная плита, но мы все преодолеем. Планида наша такая – всё всегда назло врагу преодолевать, тут уж ничего не попишешь…
Критика
Лев Аннинский
Родился 7 апреля 1934 года в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Выбора профессии не было – был выбор специальности, каковою стала русская литература. Еще в 8-м классе, с первых сочинений, Лев решил заниматься ею и только ею.
Как ни странно, первая его собственная публикация оказалась в жанре карикатуры. Рисунки были напечатаны в университетской многотиражке и в газете «Московский комсомолец». Первый текст, прошедший в печать, появился в той же университетской многотиражке осенью 1956 года. Это была рецензия на знаменитую публикацию того времени – роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Дальше последовала череда «редакционных коллективов» и изматывающая тяжба за каждое слово в каждой публикации. С тех пор у Л. Аннинского вышло порядка двух десятков книг и тысяч пять (!) статей. Однако наиболее значимым из всего написанного он считает тринадцатитомное «Родословие», составленное для дочерей и не предназначенное для печати.
Перу Льва Анненского принадлежат книги: «Ядро ореха. Критические очерки» (1965), «Обрученный с идеей. («Как закалялась сталь» Николая Островского)» (1971), «Василий Шукшин» (1976), «Тридцатые-семидесятые; литературно-критические статьи» (1977), «Охота на Льва (Лев Толстой и кинематограф)» (1980, 1998), «Лесковское ожерелье» (1982, 1986), «Контакты» (1982), «Михаил Луконин» (1982), «Солнце в ветвях (Очерки литовской фотографии)» (1984), «Николай Губенко» (1986), «Три еретика. Повести о Писемском, Мельникове-Печерском, Лескове» (1988), «Culture’s tapesty» («Гобелен культуры») (1991), «Локти и крылья. Литература 80-х: надежды, реальность, парадоксы» (1989), «Билет в рай. Размышления у театральных подъездов» (1989), «Отлетающий занавес. Литературно-критические статьи о Грузии» (1990), «Шестидесятники и мы. Кинематограф, ставший и не ставший историей» (1991), «Серебро и чернь. Русское, советское, славянское, всемирное в поэзии Серебряного века» (1997), «Барды» (1999) и другие, а также циклы статей в периодической печати, программы на радио.
Лев Александрович – знаток литературы, признанный критик, изучает процесс во всем его многоликом единстве.
Краеугольные вопросы
…По ходу чтения «Российской матрицы»
В. Никонова.«У славян как народа земледельческого и оседлого соседские связи оказались сильнее родственных, которые больше характерны для народов кочевых, скотоводческих и разбойных».
Вячеслав Никонов. «Российская матрица».Однотомник Вячеслава Никонова «Российская матрица» – краеугольный камень в бесконечно угловатую стену нашего самопознания. И по весу тома, и по объёму. Около тысячи страниц изрядного формата (24 на 17) и убористого шрифта (80 печатных листов). Плюс 36 страниц примечаний (две с половиной сотни ссылок на авторитеты исторического знания всех времён и народов) – огромное количество цитат, подтверждающих или развивающих точку зрения автора, уже ставшего знаменитым в читательских кругах.
О чём речь?
О том, к какому типу цивилизации отнести Россию. О том, как российская цивилизация менялась на протяжении тысячелетия. О том, откуда она взялась. И куда денется.
20 глав собраны в три части: I – Россия; II – Советский Союз; III – Российская Федерация. Все 20 глав не перечисляю; выборочно: «Империя и нация», «Война и мы», «Россия и западная система», «СССР и западная система», «Россия в мире» («Мягкая сила» и «Русский мир»).
Чтение захватывающее, утверждающее, озадачивающее. С первых же страниц.
На первых страницах (на первой сотне страниц) речь идёт о том, почему российская матрица должна была возникнуть в данной географической среде и исторической судьбе.
Среда и Судьба
Сначала о среде.
Безграничье пространств, отсутствие чётких границ. Холод…
«Россия – самая северная и самая холодная страна в мире. Две трети её территории покрыты снегом две трети года… Москва – весьма тёплое место по российским меркам – является самой холодной столицей мира (соревнуясь за этот титул с Оттавой и Улан-Батором)… На широте Москвы, скажем, в Канаде почти никто не живёт: все крупные города южнее. Континентальный климат предопределяет огромные перепады температур…»
Как сказывается на характере жителей «вызов дождей и морозов»?
Надо быть готовыми к неожиданным броскам в пространстве – соответственно броскам климата.
Есть куда бросаться? То ли это спасение, то ли проклятье.
«Расстояния – наше проклятье» (Александр I).
«Только расстояния и существуют в России» (Кюстин).
«Из-за мороза в России мало кому хотелось задержаться, а тем более жить» (Клаузевиц).
«Беспредельность среды обитания порождала такие черты русского национального типа, суть которого передаётся трудноопределимыми понятиями: «неуёмность», «бескрайность», «неподатливость», «своевольность»… Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли: та же безграничность, бесформенность, устремлённость в бесконечность, широта» (Бердяев).
Всё точно, не поспоришь.
Другой сюжет, подстерегающий русского человека в его немерянном пространстве, – коварство земли, точнее, почвы, ещё точнее – пашни.
«Считается, что цивилизация начинается тогда, когда зерно воспроизводит себя как минимум пятикратно, тогда значительная часть населения может освободиться от необходимости производить продовольствие и обратиться к другим занятиям»… Например, в Англии. Но не у нас. «У нас короткое время полевых работ не оставляло места для новаторства и экспериментов: один неверный шаг, потеря нескольких дней – и впереди маячит голод… Хозяйство русских крестьян базировалось на сжатом цикле полевых работ, предполагало способность к тяжёлому и героическому труду, в течение короткого сельскохозяйственного сезона, когда крестьянам приходилось работать на износ… Возможно, именно от страды и произошло слово «страдание»…
А после страды?
«Шесть-семь месяцев в году земледелие невозможно из-за погодных условий. Крестьяне мастерили мебель и домашнюю утварь, пряли, шили одежду, заготавливали дрова, ходили за скотиной, что создавало тип разносторонне развитого, выносливого, энергичного, но необязательно готового к постоянному труду человека…»
«Россияне действительно способны на кратковременные героические усилия больше, чем на систематический труд».
«Умелому и трудолюбивому человеку с «золотыми руками» прощалось и пьянство, и непорядочность, и даже воровство».
«Загульные формы релаксации – ив минуты, и в долгие зимние месяцы отдыха…»
«Исключительная стойкость к ударам судьбы: люди веками одинаково готовы и к подаркам природы, и к бедствиям. И готовы, как Феникс, восставать из пепла».
Абсолютно точная парадигма! Согласен с каждым словом. По этим сюжетам российского самоосознания у меня нет вопросов.
Вопрос есть по третьему сюжету который связан с государственным и культурным устроением этой земли.
Русь – на стыке Европы и Азии – в этом «проходном дворе» человечества (охотно подхватываю у Никонова этот образ).
Строить что-нибудь на проходном дворе – значит откуда угодно ожидать «прохожих», в том числе и незваных. Спасение от них – наши огромные расстояния и плохие коммуникации, а также леса и болота – с севера, с запада. Хуже дело обстояло с южными рубежами. Там «на равнинах, тянущихся от Монголии до Карпат, безраздельно властвовали воинственные кочевые племена… Кочевники были исключительно хорошо подготовленной и приспособленной к любым трудностям кавалерией», и им никто не мог противостоять на поле боя. «Борьба с кочевником, половчанином, злым татарином – самое тяжёлое историческое воспоминание российского народа…»
Первое, что хочется сделать, читая эту экспозицию, – уравновесить мотивы сторон. То есть выслушать и другую сторону. Что такое «тысячелетнее и враждебное соседство с хищным степным азиатом» (Ключевский) – мы знаем. Но какой представлялась этим азиатам попадавшаяся на их пути череда оседлых городов – знаем ли? не поискать ли ответа у Льва Гумилёва?
Так вот мои вопросы Вячеславу Никонову: а мы, нынешние россияне, – не потомки ли также и тех кочевников? Поскреби нашего пахаря – не сидит ли в нём казак? И как оказалось соседство сильнее кочевого разбоя в истории нашего Отечества? И как соседские связи перешли в связи родственные?
