Танец Грехов - Павел Калашников
Она почувствовала, как сталь впивается в её грудь,как швы на платье рвутся и как её губы касаются его губ. Стало жарко, онаначала вздыхать и плакать, но её никто не слышал. Весь мир сузился до этой комнаты,до холодных стальных пальцев, до ухмылок и усмешек Однорукого. Она почувствовалаего касания, ахнула, но уже ничего не могла сделать.
Мир растворился, сознание помутнело, миражи смешалисьс реальностью. Какая я неудачница, дура, глупая и наивная дура, горькодумала Кристина, растворяясь во тьме. Мира больше не существовало, боль,копьём, проникла в неё, и она обхватила руками своё лицо, громко разрыдавшись.
«Спаси, — говорила Кристина и видела перед собойголубоглазого юношу, со скорбным, удручённым лицом, — спаси меня! Я не хочуоставаться одна… в этой темноте…»
Мрак оплёл её своими щупальцами, и никто не пришёлей на помощь.
Эпилог
Лихорадка не отпускала. Тени плясали свои жуткиетанцы вокруг него, голоса переливались от стонов, полных боли, к шепоткам, отскрежетания трёхглавого чудовища, до голоса, громыхавшего как молния. Проклятиялились на него водопадом.
Снова ему снился этот сон. Вокруг тени, пахнетгнилью, разложением, дерьмом и смертью. Он шагает по узкому переулку, тянетруки к дрожащему свету, но солнце окрашивается кровью и тело рвут на части. Онотбивается, пытается выдавить глаза, плачет, но чёрная жижа льётся из него,словно вода. Тело прошибает озноб, глаза закатываются от импульса боли,холодные и чёрствые руки обступают его со всех сторон и душат, душат, лишаявоздуха.
— Отдай то, что нам принадлежит, — говорят они. Ихформы, их лица, их голоса меняются так быстро, что он и моргнуть не успевает. —Отдай его, отдай!
Человек, на нём татуировки, они змеями ползут по егомощному телу. Язычник! В руках клинок, которым можно рассечь плоть врага, новместо человеческой головы, смеются и перекликаются между собой три сгнившихмумии.
— Уйди, демон! Уйди!
Но демон лишь смеётся, щёлкает квадратными зубами итени увлекают в первородный мрак. В бездну, из которой не выбраться. Клинокрастворяется, а смех, злой и едкий смех не утихает. Они, все они — жертвы, отданныево славу демонам и богам, плачут кровавыми слезами и молят о том, чтобы ихвырвали из плена.
— Я НЕ МОГУ! — кричит он, сбрасывая их мёртвыепальцы со своего измученного тела, — НЕ МОГУ! Пустите меня, выродки…
Снова коридор. Мрак, искрящийся тенями. Поднимаясь,нужно осмотреться. Они могут поджидать его, они разорвут его душу, если не бытьбдительным.
— Парень, иди вон отсюда! — кричит одна тень изамахивается чем-то вроде тесака.
Рефлексы. Он хотел броситься на врага и сбить его сног, но вместо этого рухнул на колени и выплюнул на пол чёрную, густую жижу.
— Выродок! Это одержимый, вызывайте Христовы Клинки!
Когда он открыл глаза, мрак не спеша отступал.Солнце раскрасило небосвод в яркое оранжевое зарево, предвещая свой восход.Рядом лежат тела — четыре, нет, пять. Лица их будто искупали в серной кислоте —ожоги, оплавленная кожа и кости, свернувшийся от жара язык.
Пахнет свининой. В животе пусто, совсем пусто и онпотянул руки к мертвецам, но вовремя опомнившись, отпрянул и заполз в угол.
«Где я?»
Он закрыл глаза, всего лишь на секунду. Холод жалилруки и ноги, въедался глубоко под кожу. Ничего, скоро мороз прекратит мучения иможно будет закрыть глаза. Снова в доме, в тепле. Вот мать, отец, сестра. Лица,их лица! Мёртвые, холодные.
— Иди к нам, — говорит мать.
— Ступай, — повторяет отец.
И только сестра огораживает его. Нет, нет, бежать.Но куда? Кто он теперь? Безликий, пустой, оставленный на произвол судьбы. Лесане приютили его, последнее что помнил человек, который когда-то звался ВикторомЗверевым — это то, как он выбрался из лесов, но встретил теней. Попытка сложитьзащитный барьер — а потом вспышка и он без памяти оказался совсем в другомместе.
Трущобы города, такие густые и нищие — самое местодля такого как он. Теперь снилось солнце, тёплое и мягкое. Голова чистая иясная, никого, кроме него нет. Нет духов, норовящих разодрать его личность намелкие части. Нет демонов, нет теней, что лишают день ото дня его разума.
Последнее яркое воспоминание, из мира прошлого —прощание с Одноруким. Дела были паршивые, но эта чёртова лихорадка быласпокойнее. Его вырвало всего пару раз и трясло, но такой дикой боли, жара иголосов в голове не было. Но после того, как чёрные чащи Язычника увлекли его,минута за минутой болезнь пожирала его. Голоса пели жутким хором, а Кинжал Душ…Ох, этот чёртов кинжал, он так смотрел на него, облизывался, скалил чёрное, каксама ночь, лезвие и говорил: «Убей. Убей их вех. Убей. Убей. Убей».
Нет, всё это галлюцинации. Кто-то должен привестиего в чувство — это точно. Они, эти чёртовы инквизиторы, ублюдки в церковныхрясах, обязательно будут искать его. Полоса теней, что тянулась за безликимскитальцем наведёт их на след.
Вспышка. Боль. Голоса.
— Жрите уже… — прошипел слабый голос, который какбудто шёл откуда-то издали. Голова слишком тяжёлая, чтобы ей двигать.
— Ты гляди-ка, живой, — прохрипела тень рядом.
— Уму не верится, — сказала другая тень. — Перебитьтридцать Клинков, впитать в себя столько серебра и выжить… Нам попался чудныйтрофей. Кому его скормим?
— Ты его ещё попробуй в Цепи возьми,
