Измена. Паутина лжи - Екатерина Янова
Мне ведь теперь именно это и предстоит – вернуться в общество как бы полноценной особью, способной всем доказать, что я бесчувственный биоробот, готова выполнять свои социальные функции, не нарушая покой других и их установки о “нормальности”.
Говорить то, что от меня хотят услышать, делать то, что положено, а внутреннюю боль, свою разворочанную душу спрятать от всех подальше. Даже от собственного мужа, которого я теперь практически ненавижу.
Почему так? Почему общество устроено настолько несправедливо? Почему какие-то посторонние люди должны решать, кого мне любить, кому помогать? Почему они считают, что лучше ребёнку вырасти без родительского тепла и заботы, но не отдать малютку безумно любящей её женщине, пусть и не биологической матери?
Знаю, это все риторические вопросы. Но от них очень тяжело.
Машина останавливается около нашего подъезда. Я сижу, не в силах пошевелиться. Я не знаю, как войти в стены, которые наполнены моими несбывшимися надеждами.
Чувствую, Дан тоже нервничает.
– Юль, – сглатывает он. – Там дома…, – замолкает.
– Тоска. Чёрная, беспросветная тоска. Да?
– Да. И… Ты просила не трогать ничего…, – мнётся он.
Резко поворачиваю к нему голову, прожигая злым взглядом. Открываю дверцу авто и бегу по ступенькам в нашу квартиру, уже понимая, что он меня не послушал.
Как он мог! Сволочь! Я же просила!
– Юля, стой, – догоняет меня Дан уже на лестнице.
– Не трогай меня! Дай ключ! – требую яростно.
Отмыкаю дверь, влетаю в прихожую, бегу в детскую. Застываю на пороге в полном шоке.
В нос забивается запах гари. Посреди комнаты натыкаюсь на чёрное прогоревшее пятно в ламинате. Осматриваю в немом шоке комнату.
Нет ни кроватки, ни занавесок, ни игрушек. Ничего! Пусто! Выжжено!
Розовые обои в грязных разводах.
– Ч-что это такое? – обнимаю беспомощно себя за плечи, потому что в моей душе тоже загорается пожар.
– Юль, прости меня, – слышу сзади голос Данила. Он кладёт руки мне на плечи. – Прости. Я знаю, ты просила ничего не трогать. Но тогда уже поздно было. Я … прости. Меня накрыло сильно. Ты ещё без сознания лежала. А мне отдали её, и … я её похоронил сам, а потом. Не справился со всем этим. Юль… Я не выдержал. Нажрался в хлам, и всё разнёс тут … Чуть пожар не устроил. Плохо помню… Спасибо, сосед всё потушил.
Он ещё что-то говорит, но я уже не слышу. Меня накрывает как в первый день. Как будто я только что узнала… Он её похоронил… Он её видел, а я нет. Может быть, поэтому я не могу до сих пор поверить.
Сползаю бессильно по стене, задыхаясь. Хочется кричать, биться в истерике, но сил на это нет, я просто понимаю, что опять в тупике. Я это не вывезу, я не переживу. Грудь рвёт от невозможности сделать новый вдох, эта жуткая, уродливая картинка плывёт, удушающий запах гари забивается глубоко в нос и горло, в душе тоже всё выжжено, самые счастливые воспоминания измазаны сажей.
– Юль, Юленька, дыши, – встряхивает меня Данил. Глаза у него перепуганные, – Юля, чёрт возьми.
Тащит меня куда-то, в лицо мне летит ледяная вода.
– А-а-а, – делаю шумный вдох, а потом ещё много коротких, рваных, как будто за мной гонится кто-то.
– Юлька, не пугай меня так, – просит Дан, притягивает меня к себе в объятия, а я просто не имею сил сейчас вырываться.
Застываю ледяной статуей в его руках, мы вместе оседаем на пол, он усаживает меня на колени, гладит по спине и волосам, приговаривает что-то ласковое, но все звуки долетают, как сквозь толщу воды, не доходя до сознания.
В мозгу пульсирует одна мысль: “Он её похоронил. Похоронил. Похоронил”.
– Где ты её похоронил? – спрашиваю вдруг, резко выпрямляясь.
– Юль, – замирает его рука на моей спине. – Не надо, а? Давай выбираться из этого всего.
– Где. Ты. Её. Похоронил? – спрашиваю жёстко, повышая голос на последних словах.
– На родительской даче, – вздыхает Дан. – Под старой берёзой.
– Отвези меня туда.
– Юль…
– Я сказала, отвези.
– Хорошо, – вздыхает он. – Поехали.
Глава 9.
Мы едем на дачу. Это около сорока километров от города, в дачном посёлке.
Домик там старый, в нём давно никто не жил. Мы с Даней после смерти его матери все собирались привести дачу в порядок, но руки так и не дошли. Хотя этот дом нам по-своему дорог, да и природа здесь отличная.
Но теперь дому точно не суждено ожить. Он всегда будет для меня печальным местом.
Я плаваю в какой-то прострации, меня мелко трясёт внутри. Понимаю, что я всё ещё не готова принять… И да, наверное, Даня в чём-то прав, и Лидия Ивановна говорила об этом, что мне нужно окунуться в своё горе с головой, прожить его, выплакать, выстрадать, а потом уже смотреть вперёд.
Через некоторое время машина останавливается, я выплываю из своего чёрного ступора.
Медленно выхожу, открываю скрипучую калитку, бреду по запущенному, заросшему травой двору. Обхожу покосившийся дом. Слышу, Данил молчаливо следует по пятам. Мне хочется, чтобы он оставил меня одну, но я чувствую, он не захочет, а на споры у меня нет сил.
Подхожу к старой берёзе в конце двора. Здесь трава выкошена, а под деревом вижу небольшой холмик свежей земли, и маленький аккуратный крест.
Смотрю на него и чувствую, как слёзы бегут по щекам всё быстрее, кислота внутри поднимается с новой силой, в грудь как будто кто-то кол забивает. Оседаю рядом под пудовой тяжестью, которая давит на плечи.
И такая пустота внутри, такая невосполнимая потеря, что хочется завыть раненой волчицей.
Обнимаю себя за плечи, а слёзы все льются и льются, из груди вырывается некрасивое рыдание. Прикрываю рот рукой, не хочу шуметь, но как справиться со рвущими чувствами, не знаю, хватаю воздух, снова всхлипываю.
Чувствую, как рядом садится Данил. Накрывает мою руку, поворачиваюсь к нему и натыкаюсь на такой же полный слёз и отчаяния взгляд.
Тону в нём, потому что все чувства там, на дне этого взгляда, мне очень знакомы, они слишком остро резонируют с моими.
Наша боль сливается
