Беседы палача и сильги - Руслан Алексеевич Михайлов
— Казнил — поправил я.
— Одно и то же…
— Нет — не согласился я — Я не выношу приговор. Это делает судья. Он решает судьбу преступника, он держит его жизнь на ладони. И если его вердикт смерть,… то уже не изменить ничего. Если не я — придет другой палач. И выполнит приговор.
— На Высшем Суде такие отговорки не примут.
— Откуда тебе знать? — парировал я.
— Жизнь священна. Прервавший ее — грешен. Великий грех, что не смыть никаким покаянием.
— Я не силен в диспутах о вере и грехах — прикрыл я глаза, ощущая сонливость, что вполне понятно — после столь сытного обеда и большого кубка вина, что я осушил стоя и в несколько больших глотков.
Вино мне преподнесли жители Луноры. В благодарность за быстроту, неожиданность и правильность моего удара. Давняя традиция таким образом благодарить палача за хорошо проделанную работу. И за милосердие. Ведь можно и придержать руку, дать жертве ощутить всю полноту чудовищной боли.
Феникл умер слишком легко. Не ощутил почти ничего. Краткая вспышка боли, быстро приближающаяся к лицу земля, а затем милосердная темнота и все. Он не заслужил такой легкой смерти. Но раз уж были подозрения на душевный недуг — я сделал поблажку и дал ему умереть легко. И жители меня отблагодарили. Да, он убийца, подлый и жестокий убийца. Но он здесь свой. Один из них. Они преломляли вместе хлеб, пили пиво, радовались успешным родам и скорбели о умерших. Он здесь свой…
— Прости — вздохнула Анутта.
Я тихо рассмеялся и покачал головой. Заглянув в ее недоумевающие зеленые глаза, пояснил:
— Не подумай, что я не хочу об этом говорить, потому что меня страшат беседы о неминуемой смерти и о том, что я предстану пред Высшим Судом, что незамедлительно упечет меня в огненную тьму Раффадулла. Вовсе нет. Просто эта тема немного скушна… и давно уже нещадно избита.
— Ладно… тогда просто расскажи о работе странствующего палача…
— Ну… тогда меняем мою историю на твою. Я расскажу тебе о жизни палача, а ты мне о жизни сильги. Мы оба странники и оба понимаем ценность дорожной беседы. Это будет почти честно.
— Почти?
— Ну, услышанную от меня историю ты запишешь в свою толстую книгу и в ней еще немало чистых листов, как я успел заметить. Затем, когда передаешь книгу сестринству, другие сильги, а может и еще кто-то, смогут прочесть историю про палача. Ведь так?
— Да — после краткого раздумья, кивнула сильга — Смогут. Но ведь и ты можешь кому-то рассказать историю услышанную от меня. Рассказы чаще всего передаются устами, а не при помощи гусиного пера испачканного в чернилах.
— Со временем устная повесть обрастает множеством придуманных деталей и перестает быть достоверной — парировал я удар.
— А книга может сгореть в огне или размокнуть в реке еще до того как я доставлю ее в сестринство. Тогда как людская молва и дальше будет носить над реками и полями мою историю.
— Хорошо — покорился я, решив не продолжать спор, могущий оказаться бесконечным — при равных по уму спорщиках так обычно и случается — Тогда слушай. Хотя должен сразу разочаровать — нет в нашей работе ни капли того мрачного очарования, что обычно ей приписывается. И палачи не купаются в крови своей сотой жертвы, не вымачивают в ней инструменты, не совершают прочих диковинных и порой мерзких обрядов, что приписывает нам столь восхваляемая тобою людская молва. И нет, не имеем мы дарованного королем права возлегать с приговоренной к смерти женщиной. Мы просто выполняем свою работу на совесть, а возложена она нас лишь по одной причине — никто ее делать ни за какие деньги не намерен. Боятся. Мало кто решится пресечь чужую жизнь вот так…
Странствующие палачи это издержки веры в Светлую Лоссу, что не приемлет убийства — за редким исключением, где каждый муж будет прощен, если обороняет родной дом от убийц, насильников и прочих. Каждый будет прощен, если защищает собственную жизнь, ибо жизнь есть великая ценность дарованной Лоссой и защищать ее надобно, ибо таким даром пренебрегать никак нельзя. Борись за жизнь! Борись на смертном ложе, борись на ратном поле, борись, борись!..
Всегда будет прощен и солдат, что не имеет собственной воли, что вынужден покоряться приказу старших и разить врагов насмерть. Убийство по случайности — тут уж никто не виноват. Как обвинить того же бродячего кузнеца из чьей усталой мокрой руки ненароком выскользнул молоток убивший старушку? Такое может случиться даже с праведником — каждому известна история про восходящего к храму праведника, оскользнувшегося, сорвавшегося с узкой горной тропы, упавшего и убившего своим падением другого праведника. Праведник от горя хотел разбить голову о камень, но снизошедшая Светлая Лосса утешила его и пояснила — нет в случившемся его вины…
Можно смело прервать жизнь человека заболевшего узороморьем — страшной заразной напастью, при которой на коже больных проявляются очень необычные красивые узоры. Когда узоры накрывают большую часть тела заболевший резко слабеет, а затем начинается столь страшная боль, что от нее нет спасения. Лекарства от узороморья не существует. Болезнь известна долгие века и за прошедшие столетья не удалось спасти ни единого зараженного. Мучительная агония длится днями. И поистине куда милосерднее убить, чем позволять безвинной душе корчится в страшных муках.
И все. Лишь в этих случаях Светлая Лосса дает послабление. Лишь в этих случаях причинение смерти не является великим грехом наказываемым отправкой в огненную тьму. А огненная тьма Раффадулла… как говорят сестры Лоссы страшней того места во вселенной не существует.
Поэтому лишь некоторые безумцы решаются на то, чтобы убить. Наемные убийцы, отпетые разбойники, верящие лишь в золото наемники, просто безумцы или же ревнивые мужья и жены. А еще палачи. Причем именно последние грешат больше всего.
Пусть они получают плату за пролитие крови, что приравнивает их к наемникам. Но убивают изо дня в день, убивают постоянно, убивают до глубокой старости, в то время как уцелевшие в боях наемники рано уходят на покой. Хотя и тем не замолить страшный грех смертоубийства ради корысти.
Но…
Палачи совсем другое дело. Они не просто убивают. Зачастую они причиняют приговорённым столь страшные страдания, что те от боли сходят с ума. И это возводит грех палачей истязателей на еще более высокую ступень.
Но и смерть жертвы еще не конец. Часто палачи «оскверняют» останки — отрубают головы, конечности, разрубают торс, вспарывают животы и крючьями вытаскивают внутренности, обрубают уши и
