Родиться заново - Татьяна Фомина
«Нельзя, Надя, так открыто пялиться на своего пациента!» – делаю себе строгий выговор.
Кажется, я начинаю понимать, почему большинство врачей, если не сказать – абсолютно все, отказываются проводить операции близким людям. Очень сложно полностью отключиться и оставить холодным своё сознание. По крайней мере со мной происходит это сейчас. Сочувствовать совершенно чужому человеку – это одно, а тому, кто достаточно долго занимал твои мысли – уже совсем другое. И если я хочу, чтобы Алексей полностью восстановил утраченное здоровье, нужно взять себя в руки и стереть из головы, что когда-то я засыпала с мыслями о нём. Вот глупая.
Вопрос с общением мы всё-таки разрешили. Простые ответы, вроде «да» или «нет» можно получить от обычного кивка головы. Главное – правильно задавать вопросы. Но мне хотелось, чтобы и Алексей «говорил». Как выяснилось, не на все вопросы Лёша мог ответить. И мне пришлось написать на листочке «не знаю», чтобы расширить варианты ответов.
Я сменила постельное бельё, загрузив его в стиральную машину, убрала всё лишнее в ванной и на кухне, чтобы Алексей случайно не запнулся, накормила его ужином и налила сладкий чай. Оказывается, Лёша сладкоежка, и я сделала себе пометку купить ему что-нибудь к чаю. Оставив включённым свет на кухне и в ванной, чтобы не оставлять в полной темноте, пожелала спокойной ночи и ушла домой, пообещав, что вернусь рано утром.
Однако дома меня ждал сюрприз в лице моей мамы.
– Надя, ты где была?
Я совершенно забыла про верхнюю одежду, и позднее появление в таком виде выглядит немного странно, учитывая, что подружек в нашем доме у меня нет.
– И где Вальтер? Я думала ты с ним «загулялась». – Мама пристально рассматривает мой внешний вид.
– Вальтер у Алексея, – отвечаю на более лёгкий вопрос.
– Вот как? – хмурит брови мама. – А я ему косточек привезла.
– Мам, ну какие косточки?!
– Обыкновенные, говяжьи. Они явно лучше той гадости, которой ты его кормишь.
– Мам, эту, как ты говоришь, «гадость» Вальтер не особо-то и ест.
– Только не говори, что ты уморила собаку голодом! Сама ничего не ешь, и бедному Вальтеру, наверное, досталось. Точнее – ничего не досталось.
В этом вся мама. Главное, чтобы все были сыты. Я так подозреваю, что тётя Рита ещё и поэтому забрала её к себе, что мама очень любит готовить, и готовит всегда помногу. Что с тремя сыновьями тёти Риты лишним никогда не будет.
– Нет, мама. Голодом Вальтер не страдал, даже со мной. Я ему кашу варила.
Мама на секунду теряет дар речи.
– Ты. Варила. Кашу? – В маме явно пропадает актриса.
Только к её намёкам, что её дочь останется незамужней, потому что даже яичницу не умеет жарить, и любой мужик со мной быстро протянет ноги, я уже привыкла.
– Да, – отвечаю, игнорируя мамин сарказм. – Её даже Юлька ела.
А если честно, то я ужасно рада, что мама начинает «возвращаться» в себя. Так что, пусть смеётся, называя меня неумехой, сколько угодно. Это намного лучше, чем пустой, бессмысленный взгляд, обращённый в никуда.
– Бедная Юлька! Но ты мне зубы не заговаривай. Я спросила: «Где. Ты. Была?»
И мне пришлось рассказать маме об Алексее и о том, что я, вроде как, устроилась на работу. Слушать молча у мамы не получилось. Она всегда принимала близко к сердцу даже боль совершенно незнакомого человека, а тут сосед.
– Так может не стоило его оставлять одного?
– Мам, я не знаю. Но мне кажется, он не в восторге от моего присутствия. Пусть немного «отдохнёт» от меня.
Почему-то я боялась как раз обратной реакции, что мама будет категорически против, но оказалось всё наоборот.
Глава 7
Будильник я завела на семь часов, но вместо него меня будит мама. Посмотрев время на телефоне, я ужасаюсь: пять тридцать!
– Мама, – стону я, падая обратно на подушку.
Видимо она привыкла у тёти Риты вставать с петухами, но я-то тут при чём? Хотя я уверена, что даже петухи в это время спят!
– Вставай! Нечего валяться! Вдруг там Алексею надо что. Я вот тут сала кусочек небольшой привезла, Рита положила. Так ты хоть ему отнеси. И это, Надюш…
– М-м? – я всё ещё пытаюсь урвать несколько минут сна, обнимая подушку.
– Ты не будешь против, если я опять уеду? Так, по-хорошему то, и здесь надо, но я Рите обещала уже… Неудобно будет.
– Не-а, – шепчу сонно, не совсем понимая, что она пообещала, но смекаю, что будить меня тогда будет некому.
– Надя! – звучит очень громко, и я резко поднимаю голову.
– Что? – таращу на маму глаза.
– Вставай! – командует безжалостная родительница.
– Я встала, – заявляю гордо. – Только не проснулась.
– Ты даже не слышала, что я тебе говорила!
– Мам, я всё слышала: ты – в деревню, сало – Алексею. Правда я умница? – На всякий случай проверяю в уме, правильно ли я назвала, а-то мало ли…
– Умница, – подтверждает мама. – Надюш, я вот что вспомнила. Помнишь, когда у папы болела голова, он минуту давил стержнем на подушечку среднего пальца.
– Ну? – Я, конечно, умница, но понять к чему это сейчас, пока не могу.
– Может, стоит сделать это и Алексею?
– Думаешь, у него болит голова?
– Вот чему вас только учат? – вздыхает мама. – Голова тут ни при чём. Точнее, боль. В подушечках пальцев находится очень много нервных окончаний.
– Мам, это я знаю.
Вот теперь я окончательно проснулась.
– Попробуй сделать ему такой массаж на каждом пальце. Хуже точно не будет. Может, и рука «оживёт».
Вот как объяснить маме, что для того, чтобы «ожила» рука нужно, чтобы головной мозг не блокировал эти самые нервные импульсы. Я хоть и не невролог, но на снимках МРТ не смогла увидеть, где могла быть локализация блока, в том числе и на речь. Насколько я помнила из курса анатомии, центр, отвечающий за речь, находится ближе к лобной доле. Возможно, именно в этом месте идёт какое-то сжатие, и именно поэтому Лёша не может говорить. Ведь саму речь он
