Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1978 год
— Мужей выбрали хороших, — просто отвечает она. — Работают хорошо, о детях заботятся.
— О своих тоже? — спрашиваю я, зная, что мужчина здесь обязан заботиться только о племянниках.
— И о своих тоже. Теперь, — говорит Халима, — многое меняется. Не скажу, что все к худшему. Хорошо, что отец стал ближе к детям.
Да, время берет свое, и у старой хозяйки большой семьи, главы клана, как видно, появляются другие взгляды на семейные отношения...
Мы заходим в школу. Сидя на длинных скамейках перед учителем, ребятишки внимательно слушали рассказ об островах Индонезии. Пришпиленная к стене палочками географическая карта изображала большой мир. Эти ребята уже знали, что он состоит не только из Западной Суматры, где живет народ минангкабау, но и из материков, тысяч разных островов, многих десятков стран. Они уже знали, что по-разному живут люди в мире. Я смотрел на смышленые лица мальчишек и девчонок и думал, что им предстоит увидеть очень многое, о существовании чего не подозревают не только их родители, но и сам датук Джемал, хранитель традиций и обычаев, возможно, один из последних священноучителей народа минангкабау.
Настала пора покидать гостеприимную Куат Гбату. Нас тепло провожает вся деревня, несут скромные подарки: кто несколько бананов, кто жареный батат, кто маленькие рисовые лепешки, в которые запечены крошечные, с мизинец, рыбешки, вроде нашей уклейки. Старый Джемал говорит на прощание, что, если нужно будет узнать еще что-нибудь о минангкабау, «приходи в любое время».
— Далеко, — говорю, — ходить до вас, почтенный учитель. Ты знаешь, где я живу: тысячи и тысячи километров.
— Ничего. Садись на пароход и плыви. До Паданга доплывешь, а тут уж совсем рядом.
Я соглашаюсь: если будет надо — так и сделаю...
Обратно, в Букиттинги, нас вез тот же неунывающий Марантанг, специально приехавший за двумя пассажирами в деревню Куат Гбату. Он-то и предложил сделать небольшой крюк, чтобы посмотреть каучуковую плантацию. Я согласился.
Свернули в сторону и через некоторое время оказались возле сравнительно большого участка, похожего на старую лесопосадку. По совету Марантанга мы вылезли из его таратайки и направились в глубь плантации, надеясь встретить кого-нибудь из работников. Метров через триста действительно показался человек, устало шагавший с большим железным бидоном за плечами между рядами деревьев по густо заросшей сорной травой земле. Время от времени он снимал со ствола сделанную из половинки кокосового ореха чашечку с набежавшим в нее драгоценным соком и, не глядя, выливал содержимое через плечо в бидон. Часто чашечки оказывались почти пустыми. Тогда человек что-то говорил тихим голосом, будто упрекая дерево за скупость.
Мы подошли к сборщику каучука, поздоровались и задали традиционный вопрос о том, как идут дела.
— Дела, спрашиваете? Не очень хорошие дела. Видите, — показал он кивком головы на заросшую травой плантацию, — ни одного молодого деревца. Все это посадил мой отец лет, пожалуй, тридцать назад. Когда-то были доходы, а теперь хорошо, если удается свести концы с концами.
Вытерев рукавом стираной-перестираной рубахи пот со лба, а ладони о штаны сплошь в рыжих колючках, он взял сигарету, помял меж заскорузлых, покрытых темным засохшим соком гевеи пальцев и, будто забыв о нашем присутствии, повторил:
— Совсем старые деревья. Раньше чашечки наполнялись соком раза в три быстрее. Лет десять назад, бывало, шел на плантацию с радостью, зная, что будет удачный сбор, а теперь идешь и думаешь: скоро придет конец. Совсем старые деревья, — тяжело вздохнув, произнес он еще раз.
— А почему вы не посадите новые?
— Новые? А деньги где взять? Знаете, сколько надо, чтобы обновить плантацию? Ого! Мне и не снится столько. Без денег один я не смогу — сил не хватит расчистить все, что тут разрослось. Скоро даже надрезы на деревьях делать будет невыгодно. Придется, наверное, продавать участок.
Загибая пальцы на одной, а потом и на другой руке, хозяин плантации перечислял, что бы он сделал, будь деньги: в первую очередь расчистил бы землю, вырубил старые, уже отслужившие свой век деревья, посадил бы молодые саженцы, купил бы опрыскиватель, удобрения...
— Э, — заключил он, — да что зря говорить, когда нет лишней рупии. И, наверное, уже и не будет.
Он надел лямки бидона на плечи и пошел вдоль рядов деревьев, что-то произнося тихим голосом. Может, продолжал разговор с нами, а может, укорял старые деревья за скупость.
Этот случайный недолгий разговор прояснил мне сразу многое из той сложной проблемы Индонезии, которая связана с каучуком. Миллионы людей на Суматре и Калимантане, на Яве и Сулавеси в прямом смысле зависят от этого невзрачного на вид дерева, чей сок, вытекая белой струйкой из надреза в коре, превращается потом не только в покрышки автомобилей и самолетов, в резиновые перчатки и изоляцию проводов, но и в настоящие слитки золота для тех, кто владеет гигантскими плантациями гевеи. Много разных трудовых операций совершается на каучуковых посадках: рыхление почвы, высадка молодых деревьев, борьба с вредителями, прополка, надрезка коры, сбор латекса — так называется сок гевеи. И всюду нужны рабочие руки, да такие, чтобы они умело и проворно работали. Только в последней стадии, связанной с производством каучука, сотни тысяч индонезийцев уже не принимают участия: в стадии дележа доходов. Крупнейшие мировые монополии «Гудьир», «Юниройял», «Гаррисон энд Кроссфилд» прибрали к рукам в Индонезии самые подходящие для каучуконосов земли и, опираясь на капиталы, технику, грамотные кадры, повели дело с размахом. Куда нашему случайному знакомому тягаться с объединенным капиталом. Тысячам и тысячам владельцев мелких участков грозит разорение, потому что все чаще оказывается, что затраты выше выручки от продажи каучука.
Позднее я встретился с одним из директоров американской «Юниройял». Он не скрывал удовлетворения тем, что компания, чьи плантации во времена Сукарно были национализированы, теперь вновь вернулась из-за океана на благодатную землю Суматры, рассказывал, что «Юниройял» намерена в ближайшие годы совершить рывок вперед.
— Таковы наши суровые законы, — улыбаясь, говорил он. — Идти только вперед.
— А что будет с мелкими владельцами плантаций? Их же очень много, они погибнут, не выдержат конкуренции с вами.
Директор развел руками.
— К сожалению, их слишком много...
До Букиттинги добираемся к вечеру: повезло с автобусом. Я иду в гостиницу «Денаи», а Расидин — в сурау, ибо жены у него пока нет.
— Завтра приду провожать, — говорит он. — Отдыхай лучше, — потом, помолчав немного, спрашивает: — Ты решил не связываться с автобусом? Ну и правильно. Поедешь поездом. Часов пять. Всего сто кило (1 Кило (индонез.) — километр.). Интересные места увидишь...
Рано утром прибегает Расидин.
— Скорее, поезд вот-вот отправится. Я уж уговорил задержать его.
— Но ты же говорил, что поезд позже?
— У нас тут все может быть. Собралось много людей — можно отправлять раньше. Кто опоздал, завтра уедет. Ничего не изменится.
Спешим на вокзал, где нас встречает сам начальник станции в белой форменной фуражке.
— Туан, я вам оставил хорошее место, у самого окна, — радостно приветствует он нас.
Я вежливо благодарю и торопливо лезу в первый из двух вагонов, из которых состоит весь наш состав. У одного вагона нет правой стенки. Скорость поезда чуть больше, чем у пешехода, а в гору даже меньше, что позволяет пассажирам садиться или спрыгивать на ходу и идти рядом, держась за поручни. Поезд трогается. Долго машу рукой Расидину, пока паровозик, пыхтя и свистя, как мальчишка, засунувший пальцы в рот, не заворачивает за гору.
Прощай, страна минангкабау, где настоящее встречается с прошлым.
М. Домогацких
Огненные слезы неба
Придерживая сумку индукционного датчика, Андрей Костылов еле поспевал за стремительно бегущим Олегом Телициным. Сочные стебли желтых одуванчиков с хрустом лопались под тяжелыми рифлеными ботинками. Мохнатые черные шмели, напудренные пыльцой пчелы, нерасторопные бабочки в испуге разлетались перед ребятами...
«Поломка!» — мелькнуло в голове. Но что-то радостное в беге ребят сразу заставило отказаться от этой мысли. «Неужели находка?! Так скоро?!»
Всего два часа назад отправил я разведчиков к Главному кратеру, и вот они здесь, взволнованные, раскрасневшиеся. Не дожидаясь вопросов, Олег протягивает руку, и на его ладони мы видим разноцветный, блестящий пузыристый камень. Импактит! Я увидел его впервые, но узнал сразу, как старого знакомого. И все же не верилось, что теоретические измышления, еще два часа назад бывшие математической вероятностью, вдруг из призрачной возможности перешли в реальное, весомое существование...
