Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1978 год
Чем выше мы поднимались по реке, тем меньше было воды. Мы уже могли, переступая с камня на камень, идти по руслу. Когда совсем замерзали руки у Бори, лоток брал я и промывал породу.
Наконец показалось солнце. Оно выплыло из тумана матовым шаром, как бы отряхнулось от сырости и стало раскаляться. От кедровника потянуло жирным запахом смолы. Окутываясь парком, грелись камни. Мы сразу стянули штормовки и подставили солнцу спины.
Чтобы обойти первый прижим, пришлось взбираться по десятиметровой каменной стенке. Поднявшись, мы увидели водопад. Туго и грозно шел поток, перед уступом ускоряя движение. Река обрушивалась с высоты и падала в глубокую чашу, выбитую в камне за сотни лет. Вода в ней была пронзительной синевы. Поверху над чашей остался от скалы-коренника мостик. Он перекинулся от берега к берегу и, кажется, подрагивал от тупого грохота воды.
Конечно, мы взяли шлих и здесь.
Безымянка стремительно неслась по огромным окатышам, выбивала в скальном берегу глубокие нити. Рискуя сорваться, мы пробирались по берегу, отыскивая проходы. Здесь никто до нас не ходил. Это точно. Кому была охота идти по этой дикой речке, где не водилось ничего живого. Сюда не могла зайти рыба, так как устье было перегорожено высокой галечной косой, не могли развиться и водоросли — слишком холодна была вода.
Около трех дня мы остановились на небольшой косе. Здесь лежал огромный валун тонн на сто весом. Наверное, таким его и выбросил древний вулкан. Ветры и паводки лишь обтесали бока. Набрав кедрового плавника, разожгли костер, вскипятили воду, заварили чай.
— Хорошо смазал — хорошо и поехал, — сказал Боря, отрезая ломоть хлеба.
Этот хлеб мы пекли сами. В кружке с сахаром разбавляли дрожжи. Когда они всходили, замешивали тесто в эмалированном ведре и вываливали его в кастрюлю-«чудо». Пекли либо на костре между двумя бревнами — надьями, либо на печке в палатке. Хлеб получался иногда лучше, иногда хуже, но есть было можно.
До основного прижима оставалось не более километра. Однако именно на этот километр мы затратили больше времени и сил, чем на весь путь. То вброд, то прыгая по камням, то залезая на скалы, то продираясь через заросли, мы все же дошли до снежников. Кое-где они накрывали речку, и вода тогда шумела глуше, тише, будто снег душил ее.
Идти по этим снежникам было рискованно. Провалишься, затащит — и поминай как звали. Приходилось забираться вверх и двигаться по самой кромке снежника, там, где кончались заросли и начинался снег. Конечно, и это было опасно: снежник круто падал вниз, заскользишь — и ничто уже не спасет.
Но вот мы подошли к прижиму. Нет, неспроста Лида предупреждала нас. Здесь реку сжимали две отвесных горы. Вверх они уходили метров на пятьсот. Без альпинистской техники мы не могли преодолеть их, чтобы обойти прижим. И Боря и я не раз ходили с альпинистами в горы. Пусть это были семитысячники, но они так не страшили, как эти вертикальные, гладко отполированные рыжие стены коренников.
Сразу пересохло во рту. Мы опустились на снег, стали сосать льдинки. Велико было желание проскочить через этот прижим. Начали прикидывать варианты. Можно было вернуться назад, где-то на пологом склоне подняться и пройти по гребню гор мимо этого прижима. Можно попытаться прорваться прямо по воде, потом обсушимся. Или вообще отказаться от этой затеи?
У самого среза потока мы вдруг обнаружили нечто вроде уступа. Раскинув руки, пальцами, вцепляясь в камень, шаг за шагом стали двигаться по нему. Уступ уводил выше и выше. А внизу бесилась река, громыхала камнями, пенилась осатанело, набрасывалась на стенки прижима. Как точно назвали предки такие места — «убойные»... Теперь мы поняли, что и прорваться прямо по воде было бы невозможно. Река просто-напросто выплюнула бы нас, как тряпичные куклы. Одна надежда на эти ступеньки. Шаг... еще шаг...
Боря шел первым. Его сапоги были на уровне моих глаз. Я хорошо видел, что ступеньки сужались. Сначала умещалась ступня, потом половина. Из-под подошв сыпались мелкие камни и, даже не булькнув, исчезали в потоке. Вниз мы старались не смотреть, как нельзя смотреть, когда идешь по карнизу крыши. И все же почему-то неудержимо тянуло отцепиться от камня, откинуться навзничь и упасть в воду.
От напряжения руки и ноги стали неметь. Можно выдержать еще минуту, от силы две, но, как далеко простирается этот прижим и доведут ли до цели эти ступеньки, мы не знали.
Боря остановился. Прижим круто заворачивал, и он пытался рассмотреть, что там дальше. Но ничего не увидел, долго стоял, раздумывая.
— Нет, удовольствия на миг, калекой на всю жизнь, — наконец вымолвил он.
Пятясь как раки, двинулись обратно, ощупывая дорогу ногами. И когда спрыгнули на снежник, долго не могли прийти в себя. По спине ползли мурашки. Как близко, совсем рядом, просто и жутко шла смерть!
А озеро всего в километре... Хуже всего идти, да не дойти. Получилось, как говорится, пошли по шерсть, а воротились стрижеными.
— Ладно, — махнул рукой Боря, — не принимай близко к горлу.
Уже уходило солнце. На зубцах гор загоралось красноватое пламя. Темнел кедровник в обрывах, и громче кричали чайки на утесах, вставала белая луна.
Боря достал карту и аэрофотоснимок. Ему не давала покоя мысль об озере. С другой стороны хребта и прижима бежала речка Озерная. Там мы скоро должны быть. Попытаемся пройти по ней. Значит, не все потеряно.
Но напряженные последние маршруты и нашествие медведей на время отодвинули мечту увидеть непонятное озеро, которое эвенки издавна обходили стороной.
Окончание следует
Евгений Федоровский, наш спец. корр.
В сводке погоды — SOS
«Лучшего момента не будет», — молнией мелькнула мысль у Бухтиярова. И в ту же секунду, как во сне, он наотмашь ударил немца тяжелым остолом. Второго удара нанести не удалось. Дико взвыв, боцман свалился с нарт и растянулся на снегу; пистолет выскочил из его руки и отлетел далеко в сторону. Бухтияров спрыгнул с остановленных нарт, но, увидев, что моряки на берегу обернулись на крики, вскочил обратно, свистнул и погнал упряжку к реке. Собаки с ходу выскочили на лед, но, не пробежав и двадцати метров, с визгом исчезли в черной воде... Бухтияров успел скатиться с нарт у самой кромки проломившегося льда и теперь в бессилии смотрел на закипевшую пузырями воду, на широкую гладь тонкого, как стекло, льда, который он должен был преодолеть. «Эх, лыжи бы...» — подумал он и пополз, заскользил по льду, упруго прогибающемуся под ним.
Истошные крики заставили его оглянуться: у самого берега по пояс в воде, окруженный битым льдом, стоял боцман. Он грозил кулаком и что-то кричал. Из потока слов Григорий уловил только одно: «Цурюк!» — «Назад!»
Григорий услышал под собой треск, и холодная, вода иглами кольнула живот, грудь. Он быстро перекатился в сторону и, не обращая внимания на крики и проклятия боцмана, быстро пополз дальше. Мысль, что вместе с упряжкой, возможно, погибли и коды радиосвязи, придала Бухтиярову уверенность. От радости он чуть не вскочил на ноги, чтобы быстрее добраться до берега, но треск пружинящего льда заставил его снова раскинуть руки и ноги. «Спокойно, Гриша, спокойно, — говорил он вслух, не замечая, как из-под ногтей капала кровь, оставляя на снегу выпуклые ровные кружочки, похожие на цветы тундровой камнеломки. — Что будет с ребятами, если не доберешься?» Думая об участи зимовщиков, он торопливо полз и, когда до берега оставалось совсем немного, вскочил на ноги, тремя прыжками достиг земли и упал, зарывшись лицом в колючие искры снега.
Сухой, отрывистый треск, совсем непохожий на треск льда, заставил его глубже вжаться в снег. С того берега группа моряков била по Григорию из автоматов. Из-за дальности огонь был неприцельным, но фонтанчики снега поднимались совсем близко от него. «Надо уходить к спрятанной упряжке, пока они не притащили ручные пулеметы», — подумал Григорий и, пригнувшись, побежал вдоль берега, но отчаянный вопль остановил его. На середине реки, хватаясь за переворачивающиеся льдины, барахтался человек в черной пилотке с белыми кантами. «Никак боцман? Эх, салага! — кольнуло чувство жалости. — Надо же, за мной погнался. Наверное, приказали...»
Люди на том берегу, сбившись в кучу, смотрели, не двигаясь, на тонущего человека, а тот неожиданно приподнялся над битым льдом и, погрозив толпе кулаком, исчез в темной воде. И странно — Бухтияров не испытывал удовлетворения от гибели человека, которого он всего несколько минут назад собирался уничтожить. Григорий устало произнес: «Нашел же себе смерть в реке, о которой в своей Германии никогда и не слышал».
Уже добравшись до холма, Бухтияров увидел в небе желтую ракету; тотчас же в ответ ей над морем взвилась вторая, такого же цвета. Озадаченный этими сигналами, Григорий быстро зашагал к собакам, которые, увидев его, залились радостным лаем.
