Крах всего святого - Илья В. Попов
Едва он поравнялся с Бурым, как тот вдруг чихнул и зашевелился — Этьен замер на месте, боясь даже моргнуть, но через миг мужчина просто перевернулся на другой бок и захрапел еще пуще прежнего. Шаг, еще шаг, переступить через сухой лист, не споткнуться о камень… Этьен уже тянулся к сбруе, как вдруг чья-то крепкая рука схватила его за шиворот и хорошенько встряхнула. Спустя мгновение Этьен увидел перед собой лицо Северина, который присел перед ним на корточки, железной хваткой сжимая его плечи. Боги, да Этьен даже не слышал, как тот к нему подкрался!
— Далеко направился? — спокойно спросил Северин, глядя прямо в глаза мальчику.
— Я? Что? Нет! — произнес Этьен, судорожно пытаясь придумать что-нибудь в свое оправдание. — Я просто услыхал какой-то шорох и подумал, что… что… волки! Да, что волки думают задрать лошадей. Глядите, там вон их следы…
— Волки? — поднял брови Северин и задал неожиданный вопрос. — Ты когда-нибудь слышал о Костяной пустоши?
Этьен кивнул. Помнится, он читал о ней в одной из книг мастера Фернанда — бескрайнее море песка посреди Зафибара, рядом с которым расположились Арраканская империя, Маарун-Хазаш, Баррад и другие страны помельче. Пустыню населяли многочисленные племена полудиких кочевников, чья последняя орда пару сотен лет назад едва не погубила и Арракан и Визр; а еще средь песков притаились диковинные чудища, таинственные руины и могучие волшебники, скрывающиеся за барханами…
— Но вероятно, ты не знаешь о том, как кочевые народы поступают с рабами, которые пробуют сбежать, — продолжил Северин и похлопал по длинному ножу, что висел у него на поясе. — Они делают им надрезы на пятках и просовывают под кожу конский волос. Не смертельно, но весьма… неприятно. Для жизни это неопасно — с ним ты легко сможешь дотянуть до старости, но вот ходить, а уж тем более бегать… — он цокнул языком и покачал головой. — Понимаешь, к чему я клоню?
Этьен вновь кивнул и громко сглотнул. Северин разжал пальцы, крирпые скорее напоминали клещи и направился к костру. Этьен же, понурившись, улегся обратно, но так и не смог сомкнуть глаз — он все еще представлял, какого это, когда тебе режут ступню кривым длинным ножом, а потом… В конце концов, изрядно продрогнув, Этьен пересел поближе к костру, прямо напротив Северина, что смотрел в пламя, рассеянно поигрывая клинком.
Из-под его ворота выбивался довольно чудной амулет, подобно которому Этьен ни разу не видел — огромный змеиный клык украшенный серебром, продетый сквозь тонкую веревку. Видимо, глазел он слишком явно, так как Северин вдруг нарушил молчание:
— Зуб одной из змей, которых разводят жрецы в храмах Айша.
— Айш? — произнес мальчик. — Бог, которому поклоняются визрийцы?
— Великий Змей, Огнедышащий Ящер, Сотворитель мира и прочая, и прочая, — произнес Северин, оторвав глаза от пламени и подняв их на Этьена. — По легендам из пламени его родилось все сущее. Благочестивые айшайцы после смерти становятся чешуйками на его броне, служа своему богу даже в загробной жизни, а прочих — тех, кто посмел усомниться в могуществе небесной змеюке — он сжирает, пропускает сквозь себя и проглатывает снова, обрекая их тем самым вечные муки. Змеиный клык защищает хозяина от порчи и нечистой силы, даруя ему силу и волю. Бедняки довольствуются поделками из дерева, те, кто чуть побогаче — зубами обычных змей, но самыми могущественными талисманами считаются клыки тварей, что выращивают в храмах. Но змею не убивают, нет — она должна скончаться сама, и после этого с детства обученный жрец аккуратно достает зубы, плача при этом так сильно, словно хоронит собственное дитя.
Сняв с шеи амулет, Северин бросил его Этьену, который едва сумел поймать украшение. Рассмотрев клык поближе — длинный, согнутый, чуть желтоватый, и наверняка очень острый — он отдал его обратно и осторожно спросил:
— Так это поэтому вас прозвали ре… реме…
— Ренегатом? — усмехнулся Броди. — Не удивлен. Но меня нарекали куда более обидными именами. Ты можешь убить тысячу людей, сжечь сотню деревень или даже разрушить парочку городов — но если ты сделаешь это во славу одних имен, тебя назовут героем, во имя других — чудовищем. Но знаешь что?
Он вдруг бросил амулет прямо в костер и отправил вслед за ним плевок.
— Мне одинаково наплевать как на божков света, так и на дышащих огнем змей. По мне они стоят друг друга. Пусть разбираются сами.
Помолчав некоторое время, Этьен решился задать еще один вопрос, хоть и не был уверен, хочет ли он услышать ответ.
— Почему вы предали Раймунда?
— Предал? — Броди поднял брови и глянул на него сквозь танцующее пламя. — Я не присягал ему в верности, так что обвинять меня в предательстве несколько неверно. Мой поступок можно считать обманом, хитрой уловкой, расчетливым трюком, но никак не изменой. Я не имел ничего личного против твоего господина… бывшего господина, но нынешний король заплатит мне куда больше и сразу. Успех Черного Принца, скажем так, был броском в кости. А я не люблю надеяться на кого бы то ни было — даже на удачу.
— Так значит все дело в золоте? — протянул Этьен.
— Прости, что расстроил. Я давно не юноша, парень, — пожал плечами Северин. — Сколько еще я смогу держать в руках меч, пока кто-нибудь молодой и проворный не выбьет его из моих рук? Пять лет? Десять? Не больше. Одним ударом я обеспечил себя на всю оставшуюся жизнь.
— Но зачем вам я?
На этот раз Северин промолчал, вновь уткнувшись взглядом в трещащие ветки. Посидев еще некоторое время, Этьен отправился спать. Сон его был тревожным: он видел то огромного змея, бороздящего небеса и поливающего землю огнем, то Раймунда, который раз за разом сгорал в его пламени, то собственную мать, что молча смотрела на своего сына и качала головой, словно дивясь, какие испытания выпали на его долю… Казалось, он только закрыл глаза, как его растолкал Бурый и вот они наскоро поели и снова пустились в путь.
Солнце еще не поднялось в зенит, как они подъехали к каменному мосту, пересекавшему широкую бурную реку; стоял он на опорах
