Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен
К несчастью, на производстве был еще партком, и там сидела задерганная женщина лет сорока, которая так же, как и все секретари парткомов в то время, не знала, каких перемен еще надо было вечно недовольному начальству. Получив дозу адреналина в обкоме партии, она спешила поделиться ею с комсомольским секретарем. Тогда на слуху было: «Партия сказала надо, комсомол ответил – есть!» Надо было «улучшить, углубить, вдохнуть новую струю, по-новому взглянуть и перестроить».
«Есть», – уныло отвечал Славка, собирал актив и петушился из последних сил, догадываясь, что ему уже давно никто не верит.
Назревал бунт. Как по заказу именно в эти месяцы развалилась окончательно Славкина семья и обиженная супруга в отместку и по настоянию своих родителей накатала на Славу жалобу… в партком. Устало и покорно Славка выслушал очередные упреки старших товарищей. Было очевидно, что наступили черные денечки.
Как он все это выдержал – не понимаю. Помню, как он признавался мне в то время, что самый тяжкий день для него на неделе – воскресенье. Потому что за ним приходил понедельник. Удачно совпало, что как раз именно в это время у меня случилась история с обкомом комсомола и я сочувствовал другу глубоко и искренно. В субботу мы встречались с ним у него дома, жарили куренка и напивались в дым.
Последняя попытка спасти положение была жалка. Славка пригласил свой актив к себе в гости по случаю 8 Марта, и меня заодно, чтоб разбавить ядовитую женскую массу. Так поступали в то время многие начальники. Совместная пьянка сближает, срезает острые углы. Выпускает пар, одним словом. Согласился я неохотно. Еще свежи были собственные воспоминания о комсомольской карьере.
В гостиной за накрытым столом я увидел восемь пар внимательных девичьих глаз, которые не обещали ничего хорошего. «Ну-ну, – говорили они. – Попробуйте ребята, а мы посмеемся». Славка суетился, предлагал тосты, рекомендовал меня как холостяка с ленинградской пропиской. Старался, похоже, он один. Пили, как было принято, много, шутили вынуждено, молчали мрачно. Даже изрядно нагрузившись ликерами и ромом, все чувствовали какую-то фальшь в нашем якобы сближении. Девчонки переговаривались между собой, курили дешевые сигареты. Никто не пытался меня соблазнить, а это самый плохой признак. Мне приглянулась некая Оля, девица откуда-то из-под Иванова, точнее привлекли внимание ее ноги в черных чулках (голову не помню). Ноги то сдвигались, то раздвигались, то укладывались одна на другую, наконец поднялись и пересели. Потом была музыка, танцы, холодный, заснеженный двор, остановка трамвая, чей-то голос: «Да он же совсем пьян!» – и, наконец, родная парадная с запахом мочи и долгожданная дверь, в которую никак не втыкался ключ.
На следующий день мы гуляли с другом по Петроградской. Говорили о пустяках, потом Славка вдруг сказал выстрадано:
– Стараешься, стараешься, а в ответ…
И тут голос его дрогнул. Я посмотрел сбоку – Славка плакал.
Дураки мы были с ним набитые! Куда лезли? Зачем?
Между прочим, вспоминается в связи с этим одна реальная история, популярная в узких партийных кругах. Был на предприятии секретарь парткома – мужчина средних лет, умный, образованный, порядочный и ужасно совестливый. Работе отдавался полностью. В партию верил безоговорочно, жену любил всем сердцем. Когда в партии с приходом Горбачева завелась измена, он мужественно терпел, когда изменила жена с близким другом – повесился у себя в кабинете на люстре. Правда, говорят, и пил он в последнее время сильно. Мука смертельная была в его глазах в последние денечки.
Бог спас Славку. И меня спас. Но, как всегда, вместо благодарности мы пеняли на судьбу.
Славка ушел. И с работы, и из семьи. Началась новая глава его жизни. У меня продолжалась старая, и конца-краю ей было не видно.
Глава 45. Тяжело
Я начал бухать по-черному. Именно тогда, когда пьянству в стране объявили решительный бой. Что бы теперь ни говорили об антиалкогольной компании, я свой камень в Горбачева не брошу. Россия спивалась стремительно. По сути, это был массовый запой. Пили назло, пили от тоски и безысходности, с куража, со скуки, с больших денег и на последнюю копейку, пили, потому что привыкли, но главным образом потому, что душила наполненная лозунгами и призывами, пустота. Бессмысленность рождается, когда пропадает цель. Так устроен человек, и никто не в силах это изменить: цель человек должен выбирать сам. Пусть самую пустяшную, глупую, но свою. Судьба – капризная особа. Она бунтует, когда ее втискивают в прокрустово ложе. Она хочет свободы. Пусть при этом сломает себе шею. Пусть ее ждет горькое разочарование. Это во сто крат лучше, чем прямая и безопасная дорога в могилу.
Упертые коммунисты были уверены, что в зоопарке лучше, чем в джунглях и до последнего пытались убедить народ, что сытая жизнь в клетке слаще, чем на воле, где опасностям нет конца. Оказалось, что не так. Для меня, например, лучше быть безработным, чем сидеть в тюрьме по 209-й статье за тунеядство. Я не смогу стать счастливым, если мне запретят быть несчастным. Я не смогу помочь ближнему, если меня к этому принуждает не совесть, а надсмотрщик с нагайкой.
Я хочу лечь на скамейку, наподобие американского бродяги, и смотреть в небо.
«А ты работай!» – скажут мне. – «А не хочу!» – отвечу я. – «Но ведь сдохнешь?!» – «Не ваше дело!»
«Нет! – отвечают коммунисты. – Это наше дело! И ты будешь работать, вражина, из-под палки. А чтоб труд не казался повинностью, будешь ходить каждый год на демонстрацию 1 мая в знак солидарности с трудящимися всех стран!»
«Ну и пусть, – скажет очередной лох нашего смутного времени, которому уже насвистели в уши про сказочные советские времена ностальгирующие пенсионеры. – Подумаешь, демонстрация, схожу!».
Конечно, сходишь! Куда ты денешься? Тебя мучают неправильные мысли? Что ж, есть хорошие специалисты, которые вправят тебе мозги. Тебе зябко, хочется кушать? Тебя накормят, оденут и укроют от непогоды! Ты завистлив? Посмотри вокруг – все равны! Чему
