Мерикратор - Юрий Никитин
– На слуг?
Я поморщился.
– Ну что ты как-то слишком уж... Те, у кого больше возможностей, помогают тем соратникам, у которых возможностей меньше. На взаимопомощи и выросла наша цивилизация.
Черноклюв, безмятежно откинувшись на стенку в роскошном кресле, сказал миролюбиво:
– Программа запущена. Мы вот пьем кофе, а нас прет всё выше.
Бабурнин сказал с недоверием:
– В Госдуму пройдем?
Оба повернулись ко мне, я сказал нехотя:
– Боюсь, пройдем…
– Ещё как пройдем, – заявил Черноклюв с солидностью в голосе, – а что, кто-то готов попятиться?
Бабурнин смолчал, бросил на меня красноречивый взгляд.
– Мы как-то не готовы, – пояснил я. – Наша партия, если честно, это мечтания интеллектуалов. Мы даже над уставом работали месяц, а потом бросили!.. Не приучены ходить строем…
– Нужно перестраиваться, – сказал Бабурнин неожиданно жестко. – Если не мы, то кто?.. Остальные ещё хуже.
Я вышел на лоджию, она у меня тянется отсюда от спальни, улица хорошо освещена, перебоев с электричеством нет, первые этажи отданы под кафе, рестораны, шашлычные, закусочные, кофейни, кафетерии, бары, и везде полыхают ярко и зазывающе мастерски созданные рекламы, над которыми трудились больше и с огромным удовольствием специалисты высшего класса, это не какой-то экскаватор разрабатывать!
Народу на тротуарах почти столько же, хотя и понятно, толстяки больше сидели и лежали дома на диванах перед телевизорами. Теперь, когда их не стало, худым, как пошли упорные слухи, достаются их квартиры. Кому от покинувших мир родственников, кто-то дешево покупает у тех, кому досталось по две-три, так что радующихся снапперу больше, чем горюющим по усопшим толстякам, люди есть люди, и с мест они не сойдут, как заметил однажды Киплинг.
Странная реакция в обществе: с одной стороны жалость и сочувствие, люди гибнут, а с другой скрытое злорадство, дескать, а вот не надо было так разжираться, теперь нате!.. Не будет больше исков к транспортным службам, что у них дискриминационно узкие двери, не будут штрафовать владельцев кинотеатров, что сиденья не для их раскормленных жоп…
За спиной послышались шаги, с чашкой кофе к нам вышел довольный и сытый Черноклюв, кивнул на улицу.
– Такси стало меньше, заметили?
– Зато сколько «скорых»! – ответил я.
Пешеходы всё так же, как муравьи, двумя цепочками, часто заходят и надолго исчезают в этом множестве гостеприимно распахнутых дверей, всё привычно, только на проезжей части то и дело сигналят автомобили «скорой помощи». Говорят, под санитарные срочно переоборудовали даже простые «газельки», да и с ними не успевают госпитализировать всех заболевших.
Бабурнин из комнаты крикнул:
– Эй, народ! Посмотрите, что творится!
Мы с Черноклювом вернулись в гостиную, на большом экране телевизора, который я не включал уже несколько месяцев, идут репортажи уже не о снаппере, стал понятен, каждый знает, бояться или не бояться, а вот что творится в мире, это же Колизей с ареной на весь мир!
– Богобоязненный русский народ, – говорил громко и приподнято диктор, – всё терпит, ни одного открытого бунта, в то время как, смотрите-смотрите!... вольнолюбивая Франция бурлит от Бреста и до Марселя, Париж в огне, во всех городах горят оставленные на улицах автомобили, разбиты все витрины магазинов, а митинги протеста быстро перерастают в кровавые столкновения!
Черноклюв сказал с тяжёлым сарказмом:
– Вольнолюбивая… ага… А против чего протестуют?
Бабурнин предположил нерешительно:
– Наверное, против снаппера?
Черноклюв подвигал головой из стороны в сторону.
– Они всегда протестуют. То ли дело практичные немцы. Без проволочек и весьма организованно взялись формировать новые правительства и обновлять власти в федеральных землях. В Баварии, к примеру, уже шестой раз, в Саксонии восьмой, а в самом Берлине всё ещё стараются найти консенсус между партиями. А пока в стране всё дисциплинированно и демократично рушится, горит и пахнет. Шеф?
Я с кряхтением опустился в кресло, на балконе вроде бы продуло спину, а её работникам сидячего труда надо беречь особенно.
– Да вижу, – ответил я, – вижу. По ЕС вообще тьма. В Румынии грабежи, на Балканах сразу же дружно и с песнями пошли резать друг друга, но усмирять некому, хотя все штатовские военные базы уцелели, там почти никто не погиб от снаппера, но нет приказа вмешиваться. Правда, сами Штаты снаппер вычистил быстро и с удовольствием, осталось немногим больше трети населения!..
Черноклюв опустился в кресло рядом. Посмотрел было на кофемолку, но поленился заказывать, Оптимуса у меня ещё нет, а самому идти за чашкой лень.
– Не надо было разъедаться до свинского состояния, – буркнул он. – Зато элита уцелела?
– Вся, – сказал Бабурнин так гордо, словно это он её спас и сохранил. – Боюсь, Штаты выйдут из снаппера самыми обновленными и сильными. В их армии около трех миллионов человек, активно действующих около двух миллионов. Правда, в Китае чуть больше трех миллионов военных, но все они там же, в Китае, а Штаты охватили базами весь мир! К тому же на армию тратят девятьсот пятьдесят миллиардов в год, ни в одной стране и близко не подползли к такой цифре, хотя по затратам на армию Штаты занимают только двадцать шестое место в мире.
– Хорошо живут, – сказал Черноклюв недовольно. – Сказано, буржуи. У них даже пролетариат буржуйский. – А у нас как?
Бабурнин, который всегда во всем в курсе раньше всех, ответил с некоторой неохотой:
– Сместились со второго на третье, а некоторые считают, что даже на четвертое.
– Что так? – спросил я, хоть и без всякого интереса, примерно знаю тенденцию, а в таком случае можно и без цифр. – Алиса, сделай сахарного печенья!
Она ответила суровым голосом женщины в годах:
– Когда вы сдавали последний анализ на сахар?
– Гликемический у меня в порядке, – ответил я недовольно. – Делай, говорю!
Она сказала плаксиво:
– Это принуждение, злостный харассмент!.. Ваше досье для суда в Гааге растет!
– Я тебя возьму адвокатом, – пообещал я.
– О, тогда ладно, – сказала она милым щебечущим голоском. – Давно мечтала побывать в Гааге и посетить несравненный Маурицхёйс!.. Печенья сколько штук?
– Килограмм, – ответил я, – а штук сколько получится.
Бабурнин заговорил трагичным голосом:
– В Штатах на следующий год выделен на армию триллион долларов, а у нас, напротив, меньше, чем в прошлом году. Это недопустимо! Это какой-то хитрый план?
Я вздохнул.
– У нас
