Коммандер - Виктор Коллингвуд
— Так вот, о чем это я.… Да. Бабы. Они, как известно — дуры. И им оговорить другую женщину — ну вот совершенно ничего не стоит. Особенно если им она не нравится. Скажем, ведет себя чересчур вольно, мужья чужие на нее заглядываются, вот это вот все…
Теперь уже кивал не только герр Бейно, но и стражники, и подошедший деревенский ратман.
— А выявить ведьму, на самом деле — непростая задача. И если мы будем основываться на таких шатких доказательствах, как бабьи склоки, мы ничего не добьемся!
Лазарикус, похоже, заколебался, но все еще стоял на своем.
— Мы все доказали. Есть показания достаточного количества женщин. Осталось только сжечь ведьму, и моя задача будет выполнена.
Ах, вот в чем дело! Ему надо «сжечь ведьму», и можно ехать обратно в город. И сжечь ее надо непременно на месте — если он ее притащит в Оденельштадт, там могут ее забраковать. И отправится герр Лазарикус вновь шарахаться по деревням и весям.
— Значит так, любезный. Я, конечно, не инквизитор, но в допросах участвовал. Давайте-ка мы, скажем так, верифицируем ваши действия в этом деле.
— Простите? Не понял вас, — Помощник судьи от мысли о какой-то проверке его действий явно встревожился.
— У нас, конечно, мало времени, но, впрочем, его не так уж много и потребуется. Давай-ка, греби сюда всех этих фрау, что давали показания на нее, я им задам несколько вопросов.
— К чему все это? У вас есть полномочия?
— О, не стоит благодарности. Считайте это просто братской помощью. Мы же одно дело делаем, не так ли?
По лицу Лазарикуса было видно, что он думает не так, и даже ровно наоборот.
— Не вижу никакой необходимости… — начал было он.
— Конечно же, не видите! Не видите сейчас. А вот после повторного допроса вы посмотрите на дело совсем под другим углом. Уверяю вас! Итак, где они?
Лазарикус нахмурился.
— Я по-прежнему не вижу в этом никакого смысла. У вас нет никаких полномочий проверять мои решения!
— Боюсь, что вынужден настаивать. И если вы не согласны, я просто возьму эту женщину под свою защиту, как невинно пострадавшую, заберу с собой, и буду вынужден представить от ее имени жалобу в церковную конгрегацию.
Герр Бейно задумался. Удивительно, до чего некоторые люди боятся бумажного хода дел — когда начинаются жалобы, протоколы, разбирательства, акты, комиссии…. Видимо, они знают, как все происходит на самом деле, и не хотят участвовать в этом, оказавшись на месте своих «клиентов».
— Я приведу сюда свидетельниц, — неохотно заявил Лазарикус, — но только чтобы убедить господ рыцарей в том, что они ошибаются.
— Вот славно! Давайте их сюда.
Глава 6
Пара стражников пошла за вилланками. Они, разумеется, ошивались на площади, откуда их, всей крикливой толпой, и привели.
Фрау поставили по отдельности, чтобы они не могли друг с другом разговаривать, договариваясь о совместных показаниях. Пара стражников осталась присматривать за ними, чтобы невзначай не разбежались.
Первая тетка оказалась женой мельника. Низенькая толстая баба сразу показалась мне вздорной и очень глупой.
— Значит так, фрау… — Я развернул свиток с протоколом допроса. — Вы утверждали, что подсудимая, как ее там… Азалайса Швайнфельд, ага… ну и имена у этих вилланов, помилуй Свет! — что эта самая Швайнфельд занималась колдовством, морила скот и поклонялась демонам.
— Истинная правда, сударь!
— И что же она делала?
— Как это что? — Мельничиха сделала вид, что ей очень весело. — Вы смеетесь надо мною, сударь? Губила скотину, вот что!
— Как именно она это делала, добрая женщина?
— Ну как… — свидетельница закатила глаза. — Совала им что-то в морды, а скотина потом болела да мерла!
— А как болела скотина?
— Известно как, сударь. Вот, вроде, бычок живой-здоровый, и вдруг — перестает есть, худеет, тоска на него нападает, да и издыхает, в конце концов.
— Понятно, добрая женщина. А что же это она к чужим бычкам лезет, а ее никто и не остановит? Куда пастух смотрит, куда — подпасок?
— Так ее хозяева скотины и приводили, дескать, лечить она будет!
— Так ее к больной скотине приводил сам хозяин?
— Приводил, сударь, приводил. А она-то и стала пихать какие-то корни всем подряд, и больным и здоровым. Оттого многие и померли.
— Хм. Понятно. Все понятно с тобою, добрая женщина!
— Так мне идтить можно?
— Пока отправляйся-ка ты в подклет….
— Как? За что?
Баба страшно перепугалась.
— Да не за что. Пока не за что. А там видно будет. Давайте следующую.
— Мне нельзя в подклет! Мне поросят кормить надо!
— А у тебя и поросята есть? Хорошо, хорошо. Надо будет зайти, посмотреть. Следующая!
Охающую поселянку увели в келлер. Вторая свидетельница, высокая худощавая фройляйн средних лет, зашла в комнату уже с очень тревожным выражением на скуластом, обветренном лице.
— Ты Сайрин, из семьи арендаторов.
— Да.
— Не замужем.
Сайрин мрачно кивнула.
— Вы, любезная, утверждали, что обвиняемая Азалайс … — я открыл свиток с показаниями, ища нужную часть — так, где это…вот. Что она вступала в сношения с бычками на пастбище и в хлеву.
Она снова кивнула, с еще более мрачным выражением лица.
— Сударыня. Писцу затруднительно записывать в протокол ваши кивки. Отвечайте словами!
— Да, сударь!
— А потом эти бычки заболели…
— Так и есть!
— …а затем и издохли….
— Именно!
Баба немного приободрилась, и с вызовом смотрела на меня.
— А что при этом делал пастух?
— А что пастух?
— Ну, при стаде же был пастух, не так ли? Он позволял твориться этому безобразию?
— А пастух у нас сударь, то спит, то пьян, то на рыбалку сбегает. Оченно ненадежный человек этот пастух.
— Ну, вот когда ты это видела.… Кстати, когда конкретно ты это видела? В какой день?
— Две седмицы назад, на Фокиона Великого!
— И где был пастух? Спал?
— Спал, сударь.
— Правда?
— Истинный Свет, спал!
— А что же ты его не разбудила и не призвала к порядку? Ему же платит община? Сколько, кстати, ему платят?
— О, очень много мы ему платим! Десять фунтов муки, пять фунтов толокна, семь нёзелей* эля каждую седьмицу! А еще отрез сукна, сапоги и пять лангрских гротенов в конце года! А он, гад, молоко сцеживает и скотину колотит!
— Да, безобразие. Так, а чего он спал-то, чего ты его не разбудила! Ведьма скотину портит средь бела дня, а он спит?
— Да не успела я! Азка-то быстро все, фиють — и поминай ее как звали!
— Так все равно надо было разбудить пастуха! Рассказать что видела, чтобы впредь не спал! Ты разбудила его? Рассказала все?
— Рассказала!
— А он
