Тамбовский изгнанник - Татьяна Анатольевна Нурова
— Ну да, ну да, — подумал Никита, — одно дело несколько дней в лесу в палатке или охотничьей избушке, а потом домой в благоустроенную квартиру или здесь, ему ведь теперь постоянно нужно добывать дрова и воду, а то иначе он просто не выживет.
Это ему еще повезло, что морозов сильных нет, а вот скоро колодец замерзнет и где он воду то брать будет, но это все потом, а сейчас печь топить нужно, пока он тут не околел. Пока быстро двигался, да таскал все в дом вроде тепло ему было. А уже в доме Никиту снова морозить стало, купание в Москва — реке, тоже ему даром не прошло, и толком подлечится не успел, торопился уехать чтоб еще с ним не сотворили кроме купания. Предупреждают только раз, а его хотели убить, если б не его закалка охотника, он бы не выплыл никогда. Никиту всего аж передернуло, как он вспомнил черную ледяную воду над головой и боль в легких горящих огнем. Никита достал из сумки топор и стал расщеплять полено на лучины. За окном уже было темно, а свет свечи мрак почти не разгонял, холодный дом играл тенями, давил на непрошеного гостя, выгонял его, холод и грязь давили безнадегой. Костерок из лучин вспыхнул в печи и дом тут же наполнился тяжелым сырым дымом. Никита от неожиданности глотнул дыма и натужно до боли в легких закашлялся, и слезы хлынули ослепляя его.
— Ой как плохо, — испугался Никита, — если труба забита я здесь сегодня же или замерзну, или от удушья умру, — заговорил он сам с собою, пытаясь успокоится и найти выход, печка точно рабочая, значит, что он не так делает. Открыл входную дверь настежь на терраску и стал торопливо осматривать печь, — вот дурень, да здесь же несколько заслонок, ругал он себя громко.
Он их все быстро по открывал и печь сразу же ровно загудела, и стала ощутимо нагреваться.
— Ну, вот дело пошло, — обрадовался Никита, с потеплевшей печью сразу стало уютнее.
Одно ведро он приготовил под мойку полов, плеснул в него воды, огляделся стащил с топчана какую — то тряпку и стал убираться в доме. И хоть сам еле уже держался на ногах от усталости, но тряпкой елозил споро, а что делать, — в такой пыли даже одну ночь невозможно провести. Нашел закаменевший веник у порога, обмел паутину, протер все поверхности, оставив жирные разводы, здесь еще мыть и мыть. Но сегодня необходимо хоть как-то пока грязь прибить. На полу тоже высыхая, потянулись грязные дорожки, видимые даже при таком освещении, но дышать сразу стало легче и стало как-то уютней что ли, или не так ужасно. Теперь это уже был не брошенный дом, а просто пока неопрятный. Никита стал доставать из сумок привезенные вещи, — пара кастрюль, веселенький чайник, разнокалиберная пестрая посуда смотрелись инородно в грязной избе, как и новое постельное белье. Не распакованный комплект белья резал глаза яркими цветами на сером старом топчане, закрытым каким-то тряпьем. Консервы сложил в угол, крупы на стол пока, вдруг мыши объедят, а выкидывать или подъедать за ним он не мог, Никиту даже передернуло от брезгливости.
Никита прислушался и почувствовал, что в доме еще жив Домовой, и он очень сердит. Брошенные в старых домах хозяевами, домовые умирают, мучительно, долго. А этот выжил видимо, потому что старик присматривал за домом, но был сильно обижен на людей. Никита почувствовал, что этот домовой верой и правдой служил бывшим хозяевам, а они бросили его, и за долгое время одиночество и обида заполнила его до краев.
— Выходи, дух дома, знаю, что ты живой и обиженный, но пакостить тебе не позволю, я теперь здесь хозяин, — произнес Никита строго.
Решив про себя что Домового сразу же нужно окоротить, если он начнет пакостить Никита с ним не сладит, слишком слаб он воевать с домашним духом, а значит нужно сразу поставить того на место, даже руганью и угрозами, если не признает.
— Да какой же ты хозяин то, — из-под печки выполз замурзанный донельзя старичок, грязный и неухоженный, как и дом.
— Твой хозяин мертв, а старик дал мне ключ от дома, поэтому я новый хозяин, — повторил Никита строго, — и ты ведь уже понял, кто я такой и шалостей от тебя не потерплю. — Так что решай, будем жить дружно, или я проживу и без Домового.
— Экий, ты прыткий, — тут же обиделся Домовой, — знаю я тебя Никитушка, твоя слава впереди тебя бежит, а что делать, мне тоже не выбирать хозяина, так что сживемся лучше.
Никита только горько вздохнул, у Домовых свои способы все узнавать, и его дурная слава и сюда докатилась, но лучше уж он будет с ним общаться, а то один в глуши с ума сойдет. Первое время Никита мечтал о смерти, что бы вот так сразу получить покой, даже как-то стал думать наложить на себя руки. Но понял, будет еще хуже, он мучается сейчас, а если он покончит с собой, будет только хуже, — вечные муки не сказка он это точно знал, лучше уж отмучиться здесь на земле, да попробовать искупить то что он совершил.
Дом стал потихоньку прогреваться, сразу запахло плесенью, сыростью, протухшим тряпьем, но все равно приятно, хоть такой есть у него теплый угол и хорошо бы было чтобы его отсюда не погнали, как из других мест. Идти Никите не куда, никто его не ждет и никому он не нужен. Теперь, несколько дней нужно хорошо топить, что бы дом просох и прогрелся, но хоть успел столько сделать за сегодняшний вечер. Никита сутки не ел почти, все в дороге, и гнал он сюда без остановок, но сил что — то готовить уже не было, он быстро выпил горячего чая, (чайник то он сразу поставил на плиту), подкинул дров, и плотно закутавшись в новое одеяло сразу же уснул, — как провалился в такую приятную темноту. Утром проснулся от холода, вчера вырубился и не закрыл заслонки, печь прогорела и давно остыла, а дом, нетопленный много лет плохо держал тепло,
