Что-то между нами - Юлия Резник
Рыжая сбрасывает звонок и, отшвырнув от себя телефон, сжимается в комок.
– Сука! – всхлипывает в таком отчаянии, что даже у меня подгорает.
– Тук-тук, – обозначаю я свое присутствие, постучав о косяк. – Проблемы?
Вскидывает ресницы. Смотрит с неприязнью. Ну, а как ей еще смотреть, если я, похоже, причина всех ее несчастий? Интересно только, почему она с Милкой любезничала. Потому что та не с пустыми руками пришла? Так должна понимать эта Эмилия, кто ее подарки оплачивал.
– Вы? Неожиданно.
Ага. Значит, мой вопрос в игнор? Так дело не пойдет.
– Почему же неожиданно?
– Потому что мы все вроде бы обсудили. Или… нет? – настороженно вскидывает брови. Эй, ну ты чего? Подхожу ближе. Эмилия Милкиными подарками брезговать, по всей видимости, не стала. На ней свободные легкие брюки и футболка, но привлекает меня не это, а ее заплаканные, совершенно больные глаза. Неестественного светло-зеленого цвета. Хорошо не во времена инквизиции живем, м-да.
– Сколько денег в сумке было? – беру быка за рога.
– Какая разница?
– Хочу компенсировать.
– Зачем? – И вижу ведь – ее недоумение совершенно искреннее. Эта девочка явно не ждет ничего хорошего от жизни. Что неудивительно, учитывая то, как она у нее складывается.
– Затем, что могу.
– Вам совесть покоя не дает?
– Думаешь, она у меня есть?
– Братки из девяностых, когда все улеглось, церкви строили. У людей с деньгами какая-то своя логика. Думают, могут все этими деньгами заткнуть, от всего отмыться. Простым смертным этого не понять.
Пиздец. Прицельно бьет. Попадает.
– Вот и не пытайся, – ворчу. – Так что? Скажешь, о какой сумме речь?
Эмилия теребит в руках край футболки, словно прикидывая в уме, чем она рискует, если скажет как есть.
– Много. Три тысячи долларов.
– Ну и че ты их таскала с собой? Не надежнее ли было держать их в банке?
– Не надежнее, – тут же ощеривается, уходя в глухую оборону. – Не могу я… в банке.
– Да ты не пыли, – психую. – Так бы перевел прямо сейчас. А нал я тебе где возьму?!
Смотрит недоверчиво, набычившись. Ладно. Это я могу понять. Сам ведь никак не догоню, на кой мне эта свистопляска. А уж рыжая вообще в непонятках. Приходит дядька из списка Форбс и, как фея-крестная, ништяками заваливает. Я-то от души. Но с ее опытом в голову точно всякая хрень лезет. Может, думает, я ее на органы пущу. Вот веселье.
Лижет губы. Проходится длинными пальцами по дешевым фенечкам на запястье. И опять я вижу легкое смущение, которое она очень быстро заталкивает под маску цинизма.
– У меня на счетах арест. Стоит каким-то деньгам капнуть – тут же списывают в счет долга.
– Кредит невыплаченный?
– Микрозайм, – отводит взгляд.
– Дура!
– Эй, дядя, знаешь что? Не надо меня лечить! Ты ни черта, понял, ни черта… обо мне не знаешь.
Открываю рот, чтобы поставить соплячку на место (какой я ей, на хрен, дядя?!), но схлестнувшись с ней взглядом, с усилием сглатываю вертящиеся на языке резкости.
– Микрозаймы – это наебалово, Эмилия.
– Жизнь вообще – сплошное наебалово, Роберт Константинович. Мы это с вами еще при первой встрече вроде бы прояснили.
Ну да. Когда я ее «осчастливил» тем, что она за несколько дней из потерпевшей в виновницу аварии превратилась. Чувствую себя мудаком. И самое интересное, что я сам это для себя выбрал. Мог бы уже забыть сто раз. И забить.
– Ладно, на что, говоришь, деньги были?
– На учебу.
– Учебу? – вскидываю брови и этим окончательно допекаю Эмилию.
– Представьте себе. Даже у таких, как я, могут быть цели в жизни.
– Хм… Извини, дерьмово прозвучало…
– Ну почему же? Люблю прямоту. В конце концов, для меня не секрет, что такие, как вы, думают о простых смертных.
– Ладно. Деньги будут. Это не проблема.
– Зачем вам это?
– Рву шаблон, Эмилия. Что скажешь? Получается?
Молчит. И смотрит, смотрит… С таким недоверием, что мне тошно становится. Она же возраста моей дочери. Откуда этот взгляд?
– Не надо денег. – Неожиданно сникает. – Я уже профукала сроки оплаты. Вчера был последний день. Все.
– У тебя контракт в универе?
– Типа того. Обучение в школе Майкова.
– Это, кажется, какой-то фотограф? – хмурюсь, почесывая щетину.
– Лучший из ныне живущих. Желающих у него поучиться – тьма. Конкурс бешеный. Наверняка на мое место уже кого-нибудь пригласили.
Эмилия обхватывает себя за предплечья и отворачивается, с тоской глядя в окно. Сейчас Миля кажется маленькой-маленькой, и похрен, что она с меня ростом. Морщусь, дернув плечом в попытке ослабить давление в груди.
– А ты, значит, конкурс прошла?
– Опять сомневаетесь?
Ох, как качественно она меня выбешивает. Просто на пятерочку.
– Если да – вопрос с Майковым я беру на себя. Арест… Сколько ты должна, кстати?
– Двести.
– Арест со счетов снимут. Долг я погашу. С работой что?
– Ничего, нет ее больше, – шепчет. – Но это не проблема. Я найду. Вы что, правда с долгом поможете?
Ну, вот. Хоть одна нормальная девчоночья реакция! Вот-вот, кажется, заплачет. Зеленые глаза от слез становятся совсем прозрачными. Смотреть в них неприятно. В их отражении я сам себя не узнаю. Мне не нравится, что я вижу.
– Сказал же, – пожимаю плечами. – На будущее постарайся никуда не влипать. Потому что ты права, жизнь – дерьмовая штука. В следующий раз никто не поможет.
– Я знаю, – сглатывает. – И тот кредит я не брала. Это мать.
Она, конечно, могла мне соврать, но зачем? Я киваю, испытывая какую-то ненормальную горечь за этого, по сути, ребенка.
– Дерьмово.
– Ага.
– Ну, ладно. – Кошусь на часы, – Поеду я. Если по здоровью что-то будет надо…
– Вы и так сделали больше, чем нужно.
Да. Это так. Можно с чистой совестью валить.
– Тогда прощай. Под машины больше не бросайся, – криво улыбаюсь.
– В следующий раз – если только наверняка.
А… Это типа черный юмор. Кручу у виска пальцем и выхожу. На какой-то идиотской ноте прощаемся. Впрочем,
