Ты под моей кожей - Екатерина Котлярова
За всё время обучения и стажировки во Франции не было ни дня, чтобы я не вспоминал о своём голубоглазом ангеле. Смотрел на смазанную фотографию, которую сделал украдкой, и чувствовал себя ненормальным. Одержимым. Считал дни до возвращения домой.
Но когда я вернулся в Россию, Ксюша и Никита уже покинули детский дом. Директор не поддавалась никаким уговорам и наотрез отказалась говорить адрес проживания малышки. Кроме имени о своей девочке я не знал ничего. И даже при огромном желании я не мог найти её в городе. Каждый день вглядывался в лица проходящих мимо девушек, надеясь встретить Ксюшу. Замирал, когда видел отдалённо схожие черты лица. Но всё не то. Не те глаза, не те губы, не та улыбка.
Чтобы выкинуть из головы девушку, грузил себя работой. Приходил в ресторан самым первым и уходил самым последним. Работал без выходных. Пахал, как лошадь, чтобы прийти домой и, завалившись в кровать, тут же заснуть крепким сном. Чтобы не видеть снова голубые глаза и смущенную улыбку.
Накопил достаточно денег, чтобы купить двухкомнатную квартиру на окраине Москвы.
И в первый же день встретил её. Не разобрав толком вещи, по привычке, заложенной отцом с детства, вышел на утреннюю тренировку на стадион.
Когда увидел одинокую худенькую фигурку, которая приближалась ко мне, в груди что-то ёкнуло. Будто сердце предчувствовало встречу с девушкой. Ксюша бежала, сосредоточившись на своих мыслях. Малиновые губки поджаты, тёмные бровки сведены вместе. Смотрю на девушку и не могу оторвать взгляд от идеального овала лица. Не могу поверить, что спустя семь лет снова вижу своего ангела. Свою Дюймовочку. Девушка вздрогнула, когда завыла сигнализация, и вскинула глаза прямо на меня. Безошибочно находя мой взгляд. Я с размаху нырнул в океан её глаз. Глубокий, утягивающий в свою глубину. Широко улыбаюсь, желая увидеть до боли в груди любимую солнечную улыбку Ксюши. Мечтая увидеть, как голубые глаза потеплеют. Но малышка запуталась в ногах и упала на землю, из-за чего шапка слетела с гладких тёмных волос, которые рассыпались по плечам. Сам не успел осознать, как оказался рядом. Как подхватил подмышки и поставил на ноги. Как взволновано рассматривал стесанные в кровь ладони. Поборол в себе желание коснуться их губами. Смотрю в личико малышки, не веря, что она так близко. Что я касаюсь её, чувствую холодную от ветра кожу под ладонями. Хочу обхватить ладонями ледяные ладошки и согреть своими руками. Хочу коснуться губами румянца на её щеках. Требовательно поцеловать сводящие с ума пухлые губы. Она повзрослела. Детская угловатость сошла. Перед собой я видел невероятно привлекательную, сводящую меня с ума девушку.
Ксюша пятится назад, будто боится. Вскидываю брови, хотя всё внутри скручивает от боли. Она меня не узнала. Выхватила из моих рук шапку и убежала. С трудом остановил себя от того, чтобы побежать следом. Чтобы узнать, где она живёт.
Но искать не пришлось. Столкнулся с ней в подъезде. Ксюша смотрела растерянно и заинтересованно. С жадностью рассматривал её. Впитывал в себя её образ.
— Что Вы тут делаете?
Понял, что слышу её голос впервые. Мелодичный, тихий. Счастливо рассмеялась. Она заговорила со мной первая. Заметил, что глаза Дюймовочки увлажнились. Перестал улыбаться. Шагнул бы вперёд, приобнял бы, но кресло мешало. Не успел опомниться, как след Ксюши простыл. Снова упустил. Мысленно пообещал:
«Но ничего, маленькая моя, ты станешь моей. Больше я не упущу своё счастье».
Глава 10. Сердце на куски
Михаил
Днём ко мне примчалась Лерка, тут же внося в дом шум и гам.
— Привет, мой котёночек. Я пришла наводить у тебя в доме порядок, — стягивая с плеч светлый пиджак и вешая на крючок, сказала она.
— Может не надо? — протянул с сомнением, зная, что у сестры редко что выходит по плану.
— Надо, Миша. Надо! Я Нику на маму оставила. Зря что ли я к тебе через половину города ехала? Нет уж, сокол мой сизокрылый, — пропела она, направляясь на кухню. — Сейчас я буду приводить твой дом в божеский вид.
Через пару секунд оттуда раздался грохот, шум воды и вопли. Закатил глаза и пошёл на кухню. И тут же мысленно начал материться. Горячая вода струёй была в потолок, а всю кухню заволокло дымом.
— Мишенька, я только хотела руки помыть, — испуганно пролепетала Лерка, полотенцем пытаясь прикрыть струю воды. Но тут же отдергивала руки, обжигаясь кипятком.
— Заодно решила полностью помыться, как погляжу, — прорычал я, кидаясь в ванную комнату и перекрывая вентиль подачи воды.
Шум на кухне стих. В проёме показалась виноватая мордашка сестры, которая дула губы и смотрела на меня огромными глазами побитой собаки.
— Прости, Мишенька. Я не хотела. Я повернула, а оно как-то вот так получилось… — развела виновато руками. — Прости, прости, прости. Я обещаю, что больше тебя «котиком» называть не буду, — протягивает руку с оттопыренным мизинцем. — Мир?
— Мир, — тяжело вздыхаю и обхватываю мизинцем её тоненький пальчик. — Иди, переоденься. В шкафу найдешь какую-нибудь футболку. Одежду повесь на полотенцесушитель. И молю, не оборви хоть его. Второго потопа я не выдержу.
— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась сестра.
— За маленького вредителя, — пощекотал её под рёбрами, вызывая заливистый смех. — Иди давай, — подтолкнул её в сторону комнаты. — Нам ещё воду собирать и кухню проветривать нужно, пока обои не отклеились.
Лера убежала, а я, стянув мокрую футболку через голову и сменив штаны на шорты, взял в руки швабру и ведро и пошёл на кухню. Удручённо оглядел помещение. Помогла называется…
Лерка была ходячей катастрофой с раннего детства. Когда родители оставляли меня приглядывать за ней, я с огромным трудом с ней справлялся. Обязательно она залазила куда ни надо, ломала даже то, что невозможно было сломать. Но самая большая беда заключалась в том, что она падала. Головой вниз. И именно тогда, когда её оставляли со мной. По пальцам не сосчитать количество сотрясений и набитых ею шишек. Папа шутил, что у Лерки столько мозгов, что голова перевешивает пятую точку. Лера действительно оказалась смышлёной не по годам. В школу её отдали в пять лет, что стало роковой ошибкой, которая принесла много проблем, слёз и психологическую травму...
Но несмотря ни на что, к Лерке испытывал особую
