Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1979 год
За несколько дней до вынужденного отхода с ливанской территории в июне 1978 года тель-авивские «ястребы» решили, как писали тогда газеты, «показать мускулы». Выбрав ночку потемнее, израильские десантники атаковали эту мирную бухточку, объявив, что в ней находилась «военно-морская база террористов», как Тель-Авив именует Палестинское движение сопротивления (ПДС).
Вместе с другими журналистами, аккредитованными в Бейруте, я побывал в июне на месте очередного преступления сионистов. Гидами нам служили бойцы ПДС. Они показывали руины взорванных налетчиками домов, разбитые рыбачьи баркасы, простреленную надувную лодку. Показывали и рассказывали о «дебюте генерала Эйтана», которым он ознаменовал свое вступление на пост начальника генерального штаба израильской армии. В 1968 году Эйтан лично командовал сионистскими террористами, напавшими на бейрутский международный аэропорт и уничтожившими там почти всю ливанскую гражданскую авиацию. Тогда Тель-Авив заявил, что это была «операция возмездия», операцию же «Сарафанд» там назвали «превентивной».
Началась она около двух часов ночи. Израильские десантники бесшумно подошли к берегу на надувных лодках, надеясь захватить врасплох небольшую заставу из девятнадцати бойцов ПДС, расположившихся на берегу в нескольких маленьких домиках. Они высадились на пляж и стали подкрадываться к погруженным в сон домикам. Но когда израильтяне были уже почти у цели, их остановил окрик часового:
— Стой! Кто идет?
Террористы молча бросились вперед. Их встретила автоматная очередь. И сегодня известны далеко не все подробности ночного боя. Один из раненых бойцов ПДС, 15-летний Абу Айман, отправленный сразу после битвы в госпиталь в Сайду, рассказывал:
— Раздался окрик одного из часовых, услышавшего какой-то подозрительный шорох на берегу. Когда ему не ответили, он открыл огонь. И тут затрещали автоматные очереди.
Я, помню, выскочил из дома, стал на колено и выстрелил во врага, бежавшего прямо на меня. Увидел, что попал, но в этот момент другой террорист выстрелил в меня — и я потерял сознание.
Да, израильтяне не ожидали, что встретят сопротивление! Три израильских вертолета поспешили со стороны моря на помощь несущим потери командосам, которые под огнем бойцов ПДС уничтожали «военно-морскую базу»: взрывали рыбачьи домики и старые баркасы. Затем тела убитых и раненых израильтян были спешно погружены в вертолеты, а террористы, прикрываемые огнем катеров, начали отступление.
Уже потом стало известно, что их было сто пятьдесят человек. 150 против 19! Итог налета на «базу»: пять взорванных баркасов и три дома. Погибло пять бойцов ПДС, и десять было ранено. Убито также шесть рыбаков-ливанцев. Молодая ливанка и пятеро ее малолетних детей остались под обломками взорванного дома, в котором не было ни одного бойца ПДС!
Тель-Авив, что случается с ним крайне редко, был вынужден признать свои потери: два убитых офицера, восемь раненых. Позднее было заявлено, что убитых не двое, а четверо. А если учесть коэффициент «один к пяти», применяемый израильской пропагандой в подобных случаях, то цена, которую Тель-Авив заплатил за уничтожение «военно-морской базы Сарафанд», окажется куда более внушительной. В отличие от того, что бывало еще сравнительно недавно, такие «операции» сегодня не сходят безнаказанно с рук «непобедимым» израильским террористам.
«Город солнца»
За окном кричали петухи. В слабом свете, проникавшем сквозь неплотно задернутые шторы, можно было разглядеть большой платяной шкаф, пару стульев и, конечно же, круглую печку, от которой шла длинная труба: сначала вертикально к потолку, потом через всю комнату наружу, сквозь стену. Солярка, залитая в шарообразную металлическую емкость, по капле питает огонь в этом нехитром обогревательном приборе. За ночь солярка кончилась, и в комнате стоял такой холод, что изо рта при дыхании шел пар. А ведь я был в южной стране! Правда, не у теплого Средиземного моря, а в долине Бекаа, отрезанной от него хребтом Ливан, на вершинах которого уже ярко сверкал на солнце ослепительно чистый, недавно выпавший, молодой снег.
Но пора было вставать. За окном слышался голос Хуссейна Хайдара, хозяина фермы. Издалека доносилось мычание коров. Побрехивали собаки — крупные, с густой, пушистой шерстью, похожие на наших кавказских овчарок.
Вчера, услышав шум мотора, хозяин тут же появился на пороге дома.
— Добро пожаловать!
В доме уже накрывали на стол. Хозяевами были Хуссейн и его брат Фараздык. Женщины хлопотали на кухне, и лишь юная красавица, девятнадцатилетняя жена Хуссейна, появлялась время от времени с очередным блюдом. Ночевать меня хозяин отвел в собственную спальню, где пожелал спокойной ночи и пообещал, что после «душного и грязного Бейрута» я просплю в здешнем чистом и свежем воздухе до следующего полудня. Перед уходом Хуссейн вытащил из-под матраца предложенной мне постели американскую автоматическую винтовку и внушительного вида кольт. Он взял их с такой естественной и привычной простотой, как берут пижаму и ночные туфли.
— В нынешние времена в Ливане каждый обеспечивает собственную безопасность, как может, — сказал он, заметив мое удивление. — У нас ведь практически нет ни властей, ни полиции, ни правосудия...
В гости к братьям Хайдарам, знатным представителям одного из феодальных кланов, правивших некогда долиной Бекаа, я приехал из Гелиополиса, как назывался в глубокой древности город Баальбек, «жемчужина, — как пишут в путеводителях, — долины Бекаа, Ливана и всего Ближнего Востока». Сюда полюбоваться руинами, самого большого из известных древнеримских храмов Юпитера (от него остались сегодня лишь шесть величественных колонн, ставших символом Баальбека) приезжали до начала гражданской войны около полутора миллионов туристов в год.
На следующее утро, когда я вышел во двор, Хуссейн перелопачивал мелкую стружку сахарной свеклы, рассыпанную толстым слоем на площадке перед домом. На нем была шапка-ушанка и теплый пиджак: долина Бекаа, эта житница Ливана, называвшаяся когда-то «хлебной корзиной Римской империи», расположена выше уровня моря на тысячу метров, и в зимние месяцы это дает о себе знать.
Хуссейн кончил сельскохозяйственные курсы ФАО — ооновской организации, занимающейся проблемами продовольствия, где его обучали современным методам ведения сельского хозяйства. Теперь он кормит своих коров свекольной крошкой, выращивает телят строго по-научному, удобряет, опыляет, подрезает, окучивает, орошает... Официально ферма принадлежит его матери, но она живет в Бейруте, и Хуссейну поручено хозяйствовать на земле от имени всего семейства. Разделу эта земля не подлежит — и так это уже крохи того, чем владела раньше эта ветвь Хайдаров.
Мы шли по большому яблоневому саду к экспериментальному полю капусты, которое обязательно хотел показать мне Хуссейн. Пребывание на курсах ФАО пошло ему впрок. Он собирает хорошие урожаи, но...
— Мы были вынуждены скормить и помидоры и яблоки урожая этого года скоту, — грустно говорит он. — Перекупщики не брали у нас ничего даже за гроши, чтобы сохранить высокие цены в Бейруте.
— А почему бы вам самим не организоваться, не отвезти ваш урожай в Бейрут или в соседние страны — Сирию, Иорданию, Саудовскую Аравию, где такая нужда в овощах и фруктах?
— Пробовали, — горько усмехается Хуссейн. — В прошлом году я уговорил соседей, мы наняли два грузовика-рефрижератора и отправили их с яблоками в Саудию. Но «большой человек», — тут он невольно понизил голос, хотя и не назвал имени того, кто держит, видимо, в кулаке всю округу, — узнал об этом и послал туда же пять рефрижераторов с яблоками. Он продавал их в два раза дешевле. Мы потеряли 400 тысяч лир. Он больше миллиона. Но для него это капля в море, а для нас удар, от которого мы до сих пор не можем оправиться. Больше мы никуда рефрижераторов не посылаем.
— А если создать кооператив?
— Я пытался. Но мне не верят, да к тому же боятся «большого человека». Мне говорят: ты Хайдар, твой род правил когда-то всей округой, вот ты и хочешь опять подчинить нас себе. А другие опасаются иного: у тебя, Хуссейн, два брата — коммунисты. Вы хотите лишить нас собственности!
— А ведь я встаю до рассвета, работаю до темноты, — продолжал он. — Нанимаю трех работников. Плачу им по 350 лир в месяц плюс питание, одежда, жилье и социальное страхование. Да еще из тех 10 гектаров, что есть у нашей семьи, выделено им по гектару на собственные нужды. Конечно, я эксплуатирую работников, присваиваю часть их труда, — хитро улыбается Хуссейн, показывая, что кое с какими положениями марксистской политэкономии все же он знаком, хотя и говорит о себе, что «он — фермер без убеждений». — Но иначе мне не продержаться...
