Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1982 год
Он говорил о том, что борьба с паводками в Закарпатье имеет давние традиции — в архивах сохранились описания катастрофических паводков прошлого столетия, а в фольклоре бытуют легенды о наводнениях-потопах, когда приходилось спасаться на горных вершинах.
— Но о какой борьбе, если всерьез, могли думать водохозяйственники в те годы?—горячился Литвинов.— Что тогда можно было противопоставить паводку? Лопату и телегу? Нет, старики мыслили правильно, делая основной упор на защитные сооружения. И работали, надо сказать, на совесть. Шлюз на канале Чаронда видели? Ему почти сто лет и простоит еще двести...
В наши дни борьба с паводками в Закарпатье начинается задолго до возможного бедствия. И речь идет не о защитных мерах — строительстве противопаводковых сооружений, а именно о борьбе. Точнее, о подготовке к ней. В области создана противопаводковая комиссия, и такие же комиссии есть в каждом районе — на них лежит ответственность за организованную встречу стихийного бедствия.
В один из вечеров Литвинов вынул из портфеля документ, на титульном листе которого было написано: «План мероприятий по безаварийному пропуску через гидротехнические сооружения паводков 1981 года».
На дворе стоял май этого самого 1981 года. Паводками в Закарпатье пока еще и не пахло. А план их встречи был уже готов — и какой план! По нему сумел бы встретить паводок, пожалуй, даже инопланетянин, если бы знал русский язык,— так исчерпывающе и четко была изложена программа действий тысяч людей в аварийной ситуации.
Я перелистывал страницы плана и представлял себе, как в грозовую ночь люди, разбуженные стуком в дверь или тревожными звонками телефона, срываются с постелей, ощупью одеваются и выбегают из домашнего тепла под хлещущие струи ливня; как в темных окнах зажигаются огни, хлопают двери, торопливо чавкают по грязи сапоги, лязгают гусеницы тракторов, ревут моторы и режут тьму лучи слепящих фар; как открываются, скрипя, ворота складов, где заготовлены на этот случай лопаты, кирки, доски, колья, мешки с песком, и люди быстро, по-солдатски, разбирают нехитрый аварийный инструмент; как у невидимого в темноте прорыва дамбы мечутся светлячки карманных фонарей, движутся смутные фигуры, перекликаясь хриплыми спросонья голосами, звенит металл, грохочет камень — то самосвалы, задирая кузова, ссыпают свой тяжелый груз в черную, бешено несущуюся воду, чтобы не допустить ее к полям, где зреет хлеб, к домам, где в этот поздний час не спят дети...
В плане, естественно, всего этого не было. В нем были перечни гидрологических постов и наиболее возможных мест прорыва дамбы, сборных пунктов противопаводковых бригад и складов аварийных материалов, списки бульдозеров, тракторов, экскаваторов, автомашин и даже конных подвод с указанием районов сосредоточения, фамилии сотен людей с их адресами, номерами телефонов и очень точные инструкции о действиях с учетом обстановки. Однако весь этот сухой служебный текст был от начала до конца пронизан духом напряженной, чуть ли не воинской готовности людей в любой момент вступить в отчаянную схватку со стихией...
— Именно так и только так,— сказал Литвинов.— С нашими паводками миром не поладишь.
— Но не всегда же паводок катастрофический? Есть же какая-то закономерность в чередовании больших и малых паводков?
— Чисто теоретическая. А на практике за одно лишь последнее десятилетие мы пережили три таких высоких паводка, каким положено случаться раз в сто лет. И пожалуй, они стали более бурными...
— Почему?
— Мы в свое время вырубили много леса и оголили склоны гор. Снег на безлесном склоне тает быстро, вода несется вниз со страшной скоростью. И талая и дождевая. Ей просто негде задержаться, не во что впитаться — нет лесной подстилки... Кроме того, мы стали больше строить, больше осваивать земель. Оттого и ущерб от паводков больше.
— Какой же выход?
— Выход один: строить и строить,— сказал Литвинов и показал мне черновик письма в Совет Министров Украинской ССР.
Письмо начиналось словами: «Закарпатское управление мелиорации и водного хозяйства просит рассмотреть возможность включения в план одиннадцатой пятилетки проведение следующих противопаводковых работ в бассейне реки Тисы и других рек области...»
Л. Филимонов Ужгород
Саркофаг без тайн
Широкое асфальтовое шоссе вырывается наконец из тесноты и сутолоки жилых кварталов Вилья-Эрмосы (Вилья-Эрмоса — столица мексиканского штата Табаско) и, минуя мост, переброшенный через мутную от недавних дождей величественную Грихальву, идет строго на юго-восток. Вокруг плоская болотистая равнина с бесчисленным множеством рек, озер и ручьев. Лишь изредка мелькнет за окном автомобиля одинокая усадьба земледельца или бензоколонка с красочными вывесками реклам. Огненный шар тропического солнца лениво ползет вверх по небосклону, заливая все вокруг слепящим белесым светом. Повсюду царит сонный покой.
Но уже через 30—40 километров пути картина резко меняется. Местность становится выше. Исчезают болота. Чаще встречаются аккуратные домики селений, укрытые в зелени садов. А затем справа, у самой линии горизонта, возникает из знойной дымки темная гряда лесистых холмов — предгорья Чьяпасской Сьерры. Наш путь лежит именно туда, в горы. Мы едем в Паленке — одну из самых блестящих столиц цивилизации древних майя.
Я давно мечтал побывать здесь, и не только потому, что архитектурные памятники и скульптура Паленке отличаются особым изяществом и красотой. Меня как профессионального археолога интересовал прежде всего тот природный фон, та естественная среда, на основе которой вырос некогда столь многолюдный и процветающий город. Правда, была и еще одна веская причина посетить эти заповедные руины, но о ней я скажу позже.
Дорога пошла вверх, завиваясь в причудливые спирали, и через несколько минут наша машина стояла уже на краю широкой зеленой площадки, перед входом в археологическую зону Паленке.
Древние майя выбрали для строительства города удивительно удачное место. Основная его часть расположена на платформе-плато, возвышающейся над окружающей равниной почти на 60 метров, и на склонах окружающих гор. С юга город защищен стеной скалистых горных хребтов, где берут начало многочисленные реки и ручьи с кристально чистой водой. Древние строения с поразительной гармоничностью вписываются в складки горного пейзажа. А буйная зелень леса служит для них необычайно эффектным фоном.
В самом центре, где был когда-то «священный квартал» с храмами богов и жилищами царей, и сейчас еще можно видеть целое созвездие архитектурных шедевров — святилищ и дворцов. Пепельно-серые, с каким-то неясным фиолетовым оттенком, они словно застыли в вековом сне под бездонным голубым небом. И кажется, что время не властно над ними. Вот сейчас опять зашумит толпа на городской площади, взовьется душистый дымок сжигаемых на алтарях благовоний, и из дверей главного дворца покажется торжественная процессия сановников и жрецов, сверкая яркими красками одежд и головных уборов из перьев диковинных птиц.
Но жизнь давно ушла отсюда, не оставив после себя никаких осязаемых следов, если не считать этих седых руин. «Какой же народ построил Паленке? — спрашивал в 1840 году один из первооткрывателей города, американский путешественник Джон Ллойд Стефенс. — ...Архитектура, скульптура и живопись, все виды искусства, которые украшают жизнь, процветали когда-то среди пышно разросшегося леса. Ораторы, воины и государственные деятели; красота, честолюбие и слава жили и умирали здесь, и никто ничего не знал о существовании подобных вещей и не мог рассказать об их прошлом».
Ученые не располагают пока какими-либо историческими данными о Паленке в виде свидетельств из летописей, преданий и хроник. Мы не знаем до сих пор даже подлинного названия древнего города.
Слово, которое впервые употребили для обозначения этих забытых руин испанцы в конце XVIII века — «Паленке», переводится с испанского как «палисад», «деревянная ограда», «укрепление». С другой стороны, индейское название местного ручья Отулум можно перевести как «укрепленные дома». В таком случае испанский термин «Паленке» был, видимо, прямым переводом старого майяского названия города. Есть также предположение, что в далеком прошлом Паленке называли «Начан», или «Город змей». Вместе с тем следует помнить, что все эти названия появились сравнительно недавно, не раньше XVII века, и были даны людьми, не знавшими ничего реального о жизни давно погибшего города и его обитателях...
Купив билеты у строгого сторожа-индейца, мы попадаем наконец на территорию Паленке. Древнейшие археологические находки, обнаруженные здесь, относятся к концу I тысячелетия до н.э. А расцвет города приходится лишь на VII—VIII века н.э. Его правители не раз покрывали себя славой на полях сражений. Его архитекторы воздвигали величественные дворцы и храмы. Его жрецы терпеливо изучали небесный свод, проникнув в глубокие тайны мироздания, а художники и скульпторы воплотили в камне и алебастре свои гуманистические идеалы. Но в IX веке Паленке переживает глубокий упадок. Внутренние неурядицы и особенно нашествие воинственных племен тотонаков и нахуа с побережья Мексиканского залива подорвали его жизненные силы, и город затем погиб, а безмолвные руины были надежно спрятаны природой в непроходимой лесной чаще.
