О Вечном (или нет) - Евгений Викторович Хромов

День рождения

Я возненавидел свой день рождения в тринадцать лет. Сейчас даже не вспомню, что именно подвигло меня возненавидеть этот праздник в столь раннем возрасте. Вариантов достаточно: письма от людей, которые вспоминали о твоём существовании только по определённым дням, чтобы их поздравили в свой черёд; подарки, что твердят: твои близкие и родные ничего не знают о тебе; иллюзии особенности рождения, то развенчивающиеся, подобно наинелепейшему мифу, то возникающие с новой силой.

С каждым годом карусель лицемерных и двуличных поступков, называемых «хорошими человеческими манерами», раскручивалась сильнее. Пока не остановилась на домашнем скандале, который вынудил меня уйти в разгар празднования собственного тринадцатилетия. Родители имели богатые планы на этот день!.. Я же хотел провести его наедине с виновником торжества, уткнувшись лицом в подушку. «Праздник рождения» впервые пришлось провести безрадостно, вдалеке от дома под проливным дождём. Ничего ужасного не произошло. Всего-навсего со временем торжество лишилось всей торжественности. От ежегодного потребления «днерождественский» торт утратил свой особенный вкус и перестал доставлять былую радость. С тех пор я прекратил празднования вовсе. Дань уважения к былым воздушно-шариковым, эмоционально-искренним минутам праздности.

Одним тёплым майским вечером, незадолго до дня рождения, я сидел на кухне и выводил формулу идеального отмечания злополучного торжества. В расчётах мне помогала близкая по духу (на тот час) подруга Анька. Сейчас мы уже не находим времени на обсуждение мирского. Несмотря на это, меня не покидает желание по-прежнему именовать её благородную персону простодушным «Анька». — Хочу отметить день рождения в обществе великих людей! — серьёзно заявил я. — Мы отправим яркие пригласительные открытки Александру Дюма-старшему, Артуру Конан-Дойлу и Жюлю Верну. Тёмную открытку — Артуру Шопенгауэру — уверен, ему больше по нраву тёмные оттенки. Теперь главное — не забыть оповестить Людвига II Бававарского и его прекрасную избранницу Сиси, ведь именно «сказочный король» подал мне идею идеального дня рождения. Уже вижу как истинно богемное сборище в праздничных колпачках, столпившись у порога, ждёт черёд, чтобы сбросить верхнюю одежду в прихожей. Как только гости усядутся за праздничный стол, напитки, что были поручены Ричарду I, польются бурной рекой. А торт непременно нарежет Аль-Малик ан-Насир Салах ад-Дунийа ва-д-Дин Абуль-Музаффар Юсуф ибн Айюб ибн Шади Аль-Курди!.. Близкие друзья из Европы, конечно, попросту его кличут «Саладином», но я говорю: «Аль-Малик ан-Насир Салах ад-Дунийа ва-д-Дин Абуль-Музаффар Юсуф ибн Айюб ибн Шади Аль-Курди». Сразу же непременно начнутся разнообразнейшие великосветские разговоры. Артур Эддингтон с Альбертом Эйнштейном затеют спор на тему бесконечности космоса. Роман Дмовский за трапезой расскажет об идеальной модели государства Примо де Ривьере. Слегка пьяный Энди Кауфман начнёт доказывать, что никогда не имел двойника, вусмерть пьяному Тони Клифтону. Марк Аврелий и Лао Цзы затеют спор, кто же из них жил «по понятиям». Фредерик Шопен, подшучивая над Вольфгангом Моцартом, спросит, смог бы тот соблазнить Жорж Санд, ну или бросить вызов самому Рихарду Вагнеру. Уже вижу: Джек Лондон, Даниель Дефо, Уильям Шекспир и Джордж Оруэлл, усевшись в углу с выпивкой, станут «травить» друг другу задушевные истории из жизни. Даже Джордж Вашингтон с Наполеоном Бонапартом найдут общий язык за этим столом. Не затевать же им квази-войну из-за посудины с едой, в самом-то деле!

— Они же давно стали частью Вечности… — испуганно возразила Анька. — Хах, в точку! Ты безумно права, подруга, — усмехнувшись, обратился я к Анне Ахматовой, выдающейся поэтессе двадцатого века.

изобр. 1. Надпись «Я люблю себя!» на стене заброшенного супермаркета. Демонстрирует роль эгоцентризма в обществе.

Предположительно нач. 20-х гг. XXI в.

Сказка о животных

— У тебя ведь прекрасное воображение, не так ли? Представь себе, что существует условное государство псов. Как лается с незапамятных времён, оно было основано на послужении вожаку собачьей стаи и сохранении мира с остальными животными. Правила изредка нарушались — на то они и правила; однако сколько бы ни прошло столетий, основа оставалась прежней.

Так сложилось, что пёсье государство сражается с котьим. Но война идёт втихую, чтобы другие животные не прознали, да птицы не разнесли слух, что сильные слабых обижают. Котики хоть и тёрлись всё время обок псов, но им, как оказалось, никогда не нравилось столь тесное соседство. Да и этот запах мокрой шерсти, брр! Коты, проводившие большую часть дня во сне, нуждались в активных добытчиках. Как животные «независимые», решили уйти под протекторат к другим животным — под крылышко воронам.

Звучное воронье карканье, напротив, всегда прельщало котов. «Как же они громко и свободно каркают! Так много каркают — небось везде летали и много чего знают!» — мурлыкали коты. Раньше за истошные ночные вопли псы могли их силой погнать. На время птичьи вопли прекращались, но природе не изменишь. «А какой синевой отдаёт их тёмное оперение на солнце — прямо как наша шерсть!» — восторженно домяукивали чёрные коты.

Вороны, хоть не без долгих коллективных совещаний, всё-таки разрешили котам держаться поблизости. Причиной тому стала появившаяся возможность перейти и перелететь дорогу своим вековым соперникам. Вражда между воронами и собаками наблюдалась с давних времён.

Эти два нелепых случая, породившие конфликт, произошли практически в одно время. Однажды выйдя из будки после грозового ливня, вожак собачьей стаи заметил, что кто-то подрал его жилище с восточной стороны. Вредитель сразу не нашёлся. На дворе стояла ночь, все животные спали. Главное подозрение пало на ворон.

Стоит сказать, вожак стаи почему-то водился с воронами чаще, чем со своими собратьями. Поэтому не побоялся сразу обратиться к пернатым с обвинительным демаршем, заявив, что благородно забудет обо всём, если те приволокут красивую медную пряжку для его ошейника.

Вороны, окружив вожака, выкаркивали c разных сторон: «А ты же ошейник не носишь!», «Мы в дождливую погоду не летаем: наши перья мокнут, и мы вовсе не махнули бы крылом в небе», «Это кто-то из псов испортил будку в отместку за то, что ты кости несправедливо распределяешь».

Птицы высмеяли Вожака, прокаркав, что он, держа собственных псов на коротком поводке, не может уследить за ними. В тот день «переговоры» закончились ничем. Вожак собачьей стаи под звуки каркающих вслед ворон удалился в будку, поджав куцый хвост.

Буквально через несколько дней тишину над вороньей ночёвкой нарушил звучный шум. Как оказалось, переполох подняла одна из птиц. Держа в клюве клочок собственных перьев, небольшой