Темнейший путь - Алексей Русанов

Темнейший путь

Глава 1. В тихом Фолкрите

Кое-что он любил: гулять в одиночку в глухой чащобе, удить форель в горном ручье, разбирать под руководством наставника древние свитки. Но больше всего нравилось Мордану ходить на фолкритское кладбище, большое и старинное, бродить там среди замшелых полуутонувших в земле надгробий и в своих мыслях общаться с давно забытыми героями, похороненными там. Другие фолкритцы из суеверного страха старались на кладбище не ходить лишний раз, и это позволяло Мордану успешно прятаться там от родителей.

Любой, кто попал бы в дом Мордана и недолго понаблюдал за его семьёй, очень быстро бы всё понял. Например, рано утром Стемора, наварив клейкой и пресной овсянки, кричала зычным неженским басом: «Тефар! Лемме! Гемме! Идите снедать!». Имя Мордана не упоминалось, хотя оно вообще редко звучало, всем было достаточно «эй ты» или простого подзатыльника. Тарелок на столе стояло четыре, и когда Мордан робко садился на край скамьи, он смотрел, как черпак сначала наполняет тарелку Тефара, главы семьи, затем тарелку Стеморы, хозяйки, потом пара наполненных тарелок одновременно придвигается Лемме и Гемме, близнецам, похожим друг на друга, как две рукавицы. Перед Морданом молча ставился горшок, и он, скребя по стенкам деревянной ложкой, доедал пригоревшие остатки. После трапезы именно Мордан должен был собрать посуду, отмыть её в лохани с холодной водой и вытереть досуха, а если он вдруг взбрыкивал и убегал, не исполнив обязанность, вечером его ждала неизбежная, как закат солнца, порка. Оборонительный подъём локтя был самым обычным его жестом. Лемме и Гемме ни разу в жизни посуду не мыли, и наказывали их чрезвычайно редко. Словом, Мордан был приемыш. Впрочем, это было понятно с первого взгляда, потому что в семье чистокровных нордов — светловолосых, голубоглазых, белокожих — не мог бы родиться мальчик с алыми, словно киноварь, глазами, с пепельно-серой кожей, с жёсткими чёрными волосами и бровями, изогнутыми резким углом, словно надломленная ветка. Всякий, кто хоть раз в жизни видел тёмных эльфов, безошибочно узнал бы в Мордане типичного данмера. И если бы он полюбопытствовал, откуда в скайримском захолустье взялся этот мальчик-данмер, то услышал бы целую историю.

Тефар и Стемора родились и выросли в тихом богами забытом Фолкрите, а когда пришла пора, родители их поженили. Жили они ладно, но одна беда — Стемора никак не могла понести. Она много молилась милосердной Маре, чтобы та послала ей ребёночка. Добрая богиня вняла её молитвам, и однажды туманным апрельским утром у двери своего дома Стемора обнаружила корзину, а в ней странный мяукающий свёрток. Развернув его, она увидала младенца, с серой кожей, красными глазами и острыми ушками. Тефар, отец которого участвовал в восстании Буревестника, эльфов недолюбливал и поначалу совсем не хотел оставлять подкидыша. Но разве может мужчина устоять перед женщиной, в которой вскипело материнское чувство? Разумеется, Стемора его переубедила, и он скрепя сердце согласился, хотя и проворчал: «Смотри, как бы потом пожалеть не пришлось». И как в воду глядел. Ровно через год Стемора забрюхатела и в положенное время явила на свет двух мальчишек. Роды были тяжкими, она чуть не померла, и, наверное, поэтому так трудно давшиеся родные дети стали Стеморе особенно дороги, а к чужому красноглазому подкидышу сердце совсем охладело.

Мордан рос, как чертополох у забора, никому не нужный, никем не любимый, всем чужой. Фолкритские дети не принимали в свои игры странного мальчика, не похожего ни на кого. Братья, видя отношение родителей, тоже его не любили, часто дрались с ним, и поскольку нападали двое на одного, всегда легко его побеждали. Единственным человеком во всём Фолкрите, кто относился к Мордану без неприязни, был старый жрец Аркея Улрин. Но он относился одинаково спокойно и снисходительно ко всем живым людям. Впрочем, к неживым он относился точно так же, поскольку его долгом было провожать их в последнюю дорогу. Кроме того, старик был единственным учителем в Фолкрите и задаром обучал местных детишек грамоте. Именно на занятиях в доме Улрина Мордан ненадолго мог почувствовать себя хоть в чём-то превосходящим других детей, потому что был он сообразительным, памятливым и раньше всех вскидывал руку, желая ответить, если учитель задавал вопрос. Так же быстроумие пригождалось и после занятий, когда дети пёстрой разновозрастной гурьбой вываливали на улицу и начинали развлекаться, обзывая и дразня Мордана.

— Эй, Морда! — окликал его Фир, толстый и тупой мальчишка, который постоянно громко портил воздух на занятиях.

— Чего тебе, пень с глазами? — моментально откликался Мордан.

— Ты — Морда! — повторял Фир, считавший это очень остроумным.

— А ты бочонок с протухшей капустой. Отойди подальше, воняешь!

— Морда-а-а! — присоединялась к дразнилкам рябая Берда, которая была ещё толще, чем Фир, и училась хуже всех.

— На свою морду посмотри, Берда! — отвечал ей Мордан. — На ней драугры горох молотили!

Среди детей слышалось хихиканье, но сразу обрывалось, как только разозлённая Берта оборачивалась в их сторону.

— Ты ублюдок красноглазый! А твоя эльфийская мать — шлюха! — кричал длинный золотушный Камерат, который на уроках Улрина ковырял в носу и втихаря поедал козявки.

— А твоя — корова безрогая! — парировал Мордан. — А отец — лесной спригган, корявый да трухлявый, поэтому и ты получился тощий, как палка, которой помои в ведре перемешивают.

Теперь все смеялись над Камератом.

— Эй, ты, серая сволочь! — выходил из глубины толпы рослый Болли, сын трактирщика и главный заводила среди мальчишек. — Иди сюда и поцелуй мой кулак.

— Не буду я его целовать, он у тебя навозом воняет, — отвечал Мордан, предусмотрительно отступая на безопасное расстояние, — потому что ты с навозной кучей обнимался. Она же твоя невеста!

Громовым хохотом взрывалась вся компания детей, Болли вспыхивал от обиды и кидался с кулаками на Мордана, но тот, хотя и не умел хорошо драться, зато отлично бегал. Поначалу ему легко удавалось сбегать. Но потом, видно, Болли сговорился с Фиром и Камератом, так что все трое кидались на Мордана одновременно с разных сторон, и в итоге он оказывался лежащим на земле, а сверху на него всей тушей усаживался Фир. Не спеша вразвалочку подходил Болли, брал Мордана за волосы и подносил к самому носу немытый кулак.

— Понюхай как следует, недоносок остроухий. Разве пахнет навозом? А? Пахнет? Пахнет?! Чего молчишь, красноглазый? Отвечай!

И с каждым вопросом кулак врезался в нос, из обеих ноздрей текла юшка. Но Мордан молчал, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.