Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1988 год

Стойбище на Болокиткане

После двух часов лета на северо-восток от поселка Туры, внизу наконец появились признаки человеческой деятельности. Чахлую лиственничную тайгу с белым ягелевым подшерстком прочертила бесконечная нить изгороди — загон для гона и осеннего перерасчета оленей. Где-то неподалеку должно быть и стойбище. Вертолет немного снизился и пошел вдоль кромки пологого склона, срезая повороты и меандры маленькой каменистой речушки Чины, правого притока реки Туры. Отсюда еще около полутораста километров до поселка Эконда, что на северо-востоке Эвенкийского автономного округа.

Вдруг справа среди редких лиственниц мелькнул ярко-синий конус чума. Рядом с ним — второй, тускло-малиновый, а чуть поодаль, ниже по склону, еще один, тоже синий. Мелькнули и тотчас остались позади. Пилот повернул машину, земля полого накренилась, и я, прильнув к окну, увидел, как в сторону чумов бежит человек, и даже заметил, что он сворачивает на ходу маут.

— Володя,— уверенно сказал сидевший рядом со мной эвенк, работник окружного потребсоюза, наш проводник в этом рейсе.

Бригадира Володю, вернее, Владимира Константиновича, и его жену Олю я знал еще совсем молодыми: студентом-этнографом приезжал в эти края собирать материал для дипломной работы. С тех пор прошло почти двадцать лет.

Когда мы вышли, бригадир уже стоял у вертолета и по-хозяйски здоровался с каждым из прилетевших.

На вертолете прибыла агитбригада Туринского Дома культуры и туринский художник Казанцев, мой друг и тезка.

— А ведь мы когда-то встречались,— сказал я подошедшему ко мне Володе.— В Эконде, когда ты был парторгом.

Бригадир внимательно вгляделся в мое лицо.

— Сергей!

— Угадал.

— А мы с Ольгой недавно тебя вспоминали. Как на озера ездили уток стрелять... Я, видишь, теперь оленевод. Уже двенадцать лет в тайге.

— И сыновья, слыхал, с вами.

— Да, старшие — Виталька и Иванушка — в моей бригаде. Скоро уж и женить бы их надо, да теперь девки за оленеводов не очень идут. В тайге

жить не хотят, а порознь — какая жизнь. Ладно, пошли в чум, там поговорим.

В стойбище артисты тотчас стали переодеваться в пестрый псевдоэвенкийский реквизит, музыкант достал из футляра баян, а Сергей выставил свои работы и отправился искать место, с которого можно было бы сделать этюд с чумами.

Мне не терпелось увидеть Ольгу, и, подойдя к бригадирскому чуму, я нагнулся и заглянул в открытый проем входа. Внутри тлел костер, вокруг него сидели три женщины. Среди них были две приезжие, третья — полная, средних лет эвенка. Видимо, это и была Ольга.

— Заходите, Сергей Сергеевич,— позвала меня одна из приезжих, руководительница агитбригады.

Я влез в чум и сел у входа.

— Что ты у порога-то сел? Там гостю место,— сказала хозяйка и показала на шкуры за костром.

Я перебрался в глубину чума и очутился как раз против входа.

— Выходит, Сергей, опять к нам приехал,— продолжала хозяйка. Значит, женщины уже рассказали ей про меня.— Сколько лет прошло! Изменился ты. И меня, верно, не узнаешь... Ну ладно,— словно отмахнулась она от невеселой темы.— Словами сыт не будешь. Бери мясо.

Когда мы выбрались из чума, артисты были уже готовы. Зрителей было не больше, чем артистов. Сидя на земле и стоя, они ждали начала концерта.

Я тем временем отправился к тезке. Он устроился выше по склону, за крайним чумом. На холсте уже появились разноцветные конусы чумов, проглядывавшие сквозь прозрачные ветки лиственниц, белые и рыжие пятна лаек, бурая шкура лося, распяленная на грубо сколоченной раме.

— Не успею, наверно,— нервничал Сергей.— Времени мало, да и темнеет уже.

— А почему бы тебе не остаться? — спросил я.— Вертолет через три-четыре дня вернется, привезет товары на зиму. С ним и улетишь.

— Оставайся тогда и ты,— неожиданно предложил он в ответ.

Я легко согласился: видимо, внутренне был готов к этому. Уж очень хотелось попристальней, не торопясь, вглядеться в жизнь стойбища. Скоро ли еще представится такой случай?

— Вот только оделись мы легкомысленно,— начал рассуждать я,— да и поговорить нужно с Володей и Олей — прокормят ли нас? И жить где-то надо, чумы, я думаю, все полные...

Но Оля отмела все наши сомнения. И вот мы уже глядим, как улетающие, и среди них бригадир, влезают в вертолет. Володю вызвали на районное совещание.

Общий ужин по случаю неожиданно задержавшихся гостей устроили в среднем чуме. Уже стемнело. В чуме горели костер и три свечи, закрепленные на высоких деревянных подсвечниках, воткнутых острыми концами в землю. Расселись, разобрали миски с горячим супом. Спустя четверть часа все со всеми перезнакомились, и разговоры пошли оживленнее. Нам рассказали о бригадных новостях, среди которых главными были — рождение у Саши, одного из молодых оленеводов, дочки; начавшаяся починка изгороди; недавняя охота на медведя.

В свою очередь, парни спросили меня, не летал ли я в Чикты.

Говорят, там строят оленеводческую ферму. Оленье стадо будут держать в огромном «огороде», чуть ли не в двести километров по кругу. Для оленеводов строят дома. Тут же и баня, и магазин, и красный уголок. Будет дизель, а значит, и электрический свет, и телевизор. Если у них дело пойдет, то обещают и в других бригадах то же устроить. Тогда, глядишь, и невесты в бригады пойдут, не то что теперь.

Нет, в Чикты я не летал. Хотя о новой ферме слышал. Дело, конечно, интересное. Вот только не мал ли будет для оленей хоть и громадный, но все же «огород»? Не потравят ли они за короткое время весь ягель? Да и нелегко поддерживать в целости такой громадный забор, который, как мне говорили, хотят делать из металлической сетки, закрепленной на бетонных столбах.

Вопросов много. Ясно одно — оставлять все по-прежнему уже нельзя. Старые оленеводы, привыкшие к кочевой таежной жизни, уходят. Молодежь тоже работает в оленеводстве, и часто неплохо. Но жизнь в поселке, в школьном интернате приучила ребят к тому, чего нет в тайге — кино, телевизору, а главное, к более частому общению со множеством людей. Да и наладить семейную жизнь оленеводу становится все труднее. Я как-то подсчитал, что теперь в округе на десять оленеводов-мужчин приходится примерно четыре женщины, постоянно кочующих с ними, готовящих еду, шьющих одежду и обувь. А еще во второй половине 60-х годов мужчин и женщин в оленеводческих бригадах было примерно поровну.

Ясно, чтобы остаться отраслью северного хозяйства, оленеводство должно измениться. И от того, как скоро это произойдет, во многом зависят судьбы и самой отрасли, и вот этих парней.

...В чуме по-прежнему весело и оживленно. Все уже готовы к ёхорьё. Ну что ж, ёхорьё так ёхорьё. Нужно только выбраться из чума, размять занемевшие от долгого сидения ноги, найти место поровнее, встать в круг, положить руки друг другу на плечи и, раскачиваясь из стороны в сторону, плавно двинуться влево. Под «ё-хорьё — ёхорьё, ё-хорьё — ёхорьё» движемся вначале медленно, приноравливаясь к ритму, потом, поймав его, все быстрее и быстрее.

И вот уже отдельные «ё-хорьё — ёхорьё» сливаются в одну сплошную гудящую ноту, и ты, как природный эвенк, едва касаясь земли, летишь над поляной, залитой лунным призрачным светом...

Утро встало ясное, солнечное. Прямо над нашей палаткой в косых лучах солнца купались прозрачные, нежно-зеленые, еще влажные от вчерашнего дождя ветки лиственницы с редкими темными точками шишечек.

Речушка в долине перекликалась голубизной с небом. Прохладный воздух был так прозрачен, что далеко-далеко открывался длинный караван холмов, покрытых голубеющей на горизонте тайгой. Их пологие горбы местами расступались и открывали широкую долину, где бирюзовой жилкой петляла речка.

Стойбище уже проснулось. У чумов дымились костры. Женщины успели поставить на железные треноги кастрюли. Неподалеку среди редких лиственниц Виталька и Иванушка рубили сухостой, припасая топливо для начавшегося дня. У речки мы встретили младших ребят. Со смехом и криками они вели двух оленей, по бокам у которых висели привязанные ремнями за ручки канистры с водой.

Возвращаясь после умывания, я с сожалением подумал об оставленных в Туре свитере и куртке... Спасибо Оле. Увидела мою посиневшую физиономию и дала Володину меховую безрукавку. Приодели и художника — ему пришлась впору куртка из толстого серого сукна.

Пока мы пили чай у Оли, Иванушка и Виталька набросились на привезенную вчера пачку книг. И потом за те две недели, что мы прожили в бригаде, они проглотили однотомник Виктора Астафьева, повесть о геологах неизвестного мне красноярского писателя, какую-то книгу о войне и принялись за тургеневский «Дым».