Мередит Маран - Зачем мы пишем. Известные писатели о своей профессии

• Последний роман Уолитцер, «Разъединение», так понравился Сьюзи Роше из группы «Роше», что она написала на его основе песню Back in the sack («Назад в мешок»).

• Мать Мэг Уолитцер – романист Хилма Уолитцер.

Сайт: www.megwolitzer.com

Facebook: www.facebook.com/megwolitzerauthor

Twitter: @MegWolitzer

«Лунатизм», 1982

«Спрятанные картины», 1986

«Это твоя жизнь», 1988

«Друзья на всю жизнь», 1994

«Сдавайся, Дороти», 1998

«Жена», 2003

«Позиция», 2005

«Десятилетний сон», 2008

«Разъединение», 2011

«Это моя жизнь» (постановка по роману «Это твоя жизнь»), 1992

«Сдавайся, Дороти», 2006

«Кончики пальцев Дункана Дорфмана», 2011

Мэг Уолитцер

Почему я пишу

Мне как писателю приятно думать, что кто-то проводит большую часть жизни в поисках той единственной работы, которая всецело поглотит его. Большая часть моей жизни, как иногда я думаю, потрачена на неудержимое стремление избавиться от страхов. Занятие литературным трудом, особенно когда пишется легко, дает мне возможность не подпускать их к себе близко. Работа писателя, по всей вероятности, единственное дело в мире, способное сдерживать все твои тревоги. Работа становится для тебя надежным сейфом, спасающим от любых напастей, даже ядовитых газов. Наконец-то я чувствую себя большой и сильной!

Вы получаете абсолютную власть – где еще вы найдете такую возможность? В реальной жизни вы не вольны управлять чужими судьбами, не можете отвечать за личные отношения, вы даже не в состоянии наладить контакт с собственными детьми. Но вы начинаете писать – и на долгое время становитесь тем, кто полностью берет ответственность на себя.

По словам английской писательницы Зэди Смит, человек пишет, чтобы открыть свой порядок пребывания в мире, чтобы познать границы своей восприимчивости. Я человек пишущий. Что я такое, кроме собственной впечатлительности? Я сама, мой жизненный опыт? Что принесла я в этот мир? Что совершила? Что видела?

Кто-то пишет ради того, чтобы разобраться со своими призраками. Я не столь храбрая. В определенном смысле, мне лишь нужно чувствовать себя свободной, когда я пишу. Я никогда не пишу своих книг и не читаю чужих, чтобы убежать от самой себя. От себя нет спасения; я не знаю, что это даже такое. Когда я работаю, то прежде всего хочу определить свой угол зрения, создать интересный, но совершенно перекошенный мир.

Мне нравится то физиологическое состояние, что возникает во время работы над книгой. Будто я выполняю сложнейшее упражнение и впереди маячит золотая медаль. Это подстегивает меня. Мне доставляет огромное удовлетворение создавать в романе разные головоломки, а потом самой же их решать. Мой муж по роду занятия тесно связан с научными открытиями, и я мечтаю о загадках космоса и том времени, когда смогу с его помощью до них добраться, – вряд ли приблизишься к миру ближе.

Я страстный игрок в Scrabble и раньше сама создавала головоломки. Давным-давно в Нью-Йорке вместе с соавтором Джесси Грин я писала еженедельный кроссворд для журнала 7 Days. Иногда я думаю, что акт творчества сродни решению загадки – таинственное, наполненное подсказками, необъяснимое, элегантное занятие. А что делать, когда не можешь найти выхода? Когда сюжет зашел в тупик? Как выбраться из замкнутого пространства, ставшего для тебя настоящим адом? Но когда удается придумать решения для всех проблем и вывести роман на ровную дорогу, я начинаю тихонько подпрыгивать. Я же говорю: сочинять роман – все равно что выполнять упражнение, только ты сам его придумываешь и сам выполняешь, потому что посторонний здесь не справится. Писать текст – очень индивидуализированный вид домашнего занятия.

Я пишу, чтобы оттачивать замечательные идеи, которые роятся в голове, но без помощи текста их оттуда не вытянешь, потом я нахожу для них формулировки и сочиняю нечто конкретное. Это естественное продолжение внутреннего бормотания. Когда во мне звучит эта болтовня и есть внутренний императив, то получается книга.

Писать для мамы

Я росла в весьма необычной обстановке: моя мать была писательницей, хотя, в отличие от меня, она поздно к этому пришла. Мне исполнилось шесть или семь лет, когда она продала первый рассказ старейшему журналу Saturday Evening Post. Я видела, с каким душевным волнением она работала и как болезненно все воспринимала. Когда я начала писать, я писала для нее.

В первом классе у меня была учительница, которая подзывала меня к своему столу, и я диктовала ей истории, потому что она могла записать их быстрее меня. Мать сохранила все эти рассказы, и сейчас, когда я на них гляжу, то понимаю, что начала писать, чтобы понять мир. Когда я стала старше, я любила бежать со всех ног домой и показывать матери написанное, зная, что она меня подбодрит.

Однажды, когда я вела публичные чтения, встала пожилая женщина и сказала, что дочь пытается писать пьесы, а ее это беспокоит: сможет ли она сочинительством зарабатывать себе на жизнь. Я посоветовала ей поощрять талант девушки, поскольку и окружающие, и мир сделают все, чтобы его уничтожить, но мать не должна так поступать.

В Университете Брауна я училась с великим писателем Джоном Хоуксом, которого мы еще звали Джеком. Однажды я наткнулась на него в кампусе, и так как хотела ему понравиться, то зачем-то выпалила: «А я только что закончила рассказ». Конечно, это была ложь. Мне пришлось мчаться домой и на самом деле его писать.

Когда ты уже опытный и известный писатель, с регулярно появляющимися книгами, тебе не надо до одержимости пытаться кому-то понравиться. Уже нет того волнующего момента, как у Хелен Келлер с ее «водой»[48], но есть целая серия минут: волнение от знания, что пишешь не в пустоту, и для твоей работы есть надежный сосуд. Это наставничество – путь к писательству, и потом в конечном счете в этом не будет необходимости.

Стыд

В годы учебы в Брауне я продала первый роман издательству Random House за пять тысяч долларов. Он появился на свет через восемнадцать месяцев.

Я намеревалась поехать в Стэнфорд, чтобы получить степень магистра, но решила переехать в Нью-Йорк и посмотреть, получится ли у меня вместо этого стать писателем. Я жила в богемном районе Нью-Йорка и ела тонны индийской еды. Меня совершенно не волновали деньги. Я знала одно: роман пристроен, и я хотела жить как писатель.

Сразу как я переехала в Нью-Йорк, я пошла в колонию MacDowell. Как давно это было! У меня была еще с собой фолк-гитара с наклейкой No-nukes[49], я сидела под деревом и наигрывала «Воды широкие»[50]. Смогу ли забыть ту девочку? Конечно, нет. Писателям приходится жить с собственными странностями.

Несколько следующих лет я продавала романы за слегка растущие авансы. Была другая эпоха, мне и в голову не приходили мысли о проданных тиражах. Я считала себя везучей – ведь меня публиковали. Я была очень благодарна и счастлива. Я и ведать не ведала, что эта радость может быть под угрозой. Разумеется, она всегда под угрозой. Некоторые писатели, с которыми я сравнялась в тиражах и популярности, внезапно исчезли. Было ли это связано с тем, что их больше не публиковали? С тем, что они просто перестали писать? В некоторых случаях я правда не знаю.

У меня никогда не было денег. Первые хорошие деньги появились в 1992 году, когда по одной из моих книг сняли фильм. Идеальное совпадение во времени. У меня был ребенок, а я совсем не знала, как умудриться растить его и одновременно писать книги. Контракт на фильм дал мне время. Он освободил меня из круговорота вечного писания и преподавания – я себя чувствовала как белка в колесе.

Сейчас я вернулась в свое беличье колесо, потому что один мой ребенок учится в колледже, а второй стремительно к этому приближается. Я уже упоминала мужа, так вот, он тоже писатель, поэтому мы оба живем этой хрупкой жизнью, стоя одной ногой на банановой шкурке. Мы вносим поправки, когда необходимо. Я считаю, что нет ничего постыдного в том, чтобы делать то, что нужно, чтобы зарабатывать, будучи писателем. Это утомительно, но интересно.

Однажды я была в машине, полной писателей, нас везли на какое-то мероприятие, и все на заднем сиденье говорили о провалах и разочарованиях. Водитель обернулся и рявкнул: «Вы все такие талантливые! Почему вы должны испытывать такой стыд?» Мы посмеялись над собой. Мы знали, что описывали чувство, которое испытывают многие писатели.

Иногда Зевс. Иногда нет

У меня бывают разные писательские дни. Работая над некоторыми книгами, я получаю немыслимый, продуктивный опыт, будто выпрыгиваю прямо изо лба Зевса. Может быть день после помолвки, когда весь мир уменьшается, а содержимое мозга перерабатывается в миниатюру на странице. Когда я писала роман «Позиция», у меня было чувство, будто я секретарша для самой себя. Вся работа над романом свелась к тому, чтобы просто успевать за своими мыслями. И быстро записывать. Ту книгу я сделала молниеносно.