Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
происшествия, озвучил первоначальные выводы, полицейские оперативники вкратце
доложили о беседах с коллегами погибших. Факты и данные судмедэксперта подтвердили
версию самоубийства, но оставались еще вопросы, без ответов на которые Леднев не был
готов поставить в деле жирную точку. Его прожженная в боях с человеческими пороками
интуиция не позволяла остановиться на достигнутом, и в казавшемся таким очевидным
деле он искал подводные камни, но не находил. Как не находил и поддержки у
представителей местной власти.
Никто не оспаривал право Василия Петровича возглавить следствие, но амбиции, а
скорее даже страх показать всему миру исподнее власть предержащих едва не свели
конструктивное обсуждение к банальному базару.
– Что здесь рассусоливать?! – Илья Ильич Панов оттолкнул лежавшую перед ним на
столе распечатку дневника Алены Соболевой. – Что это, скажите мне, если не явка с
повинной?! Приревновала своего… хм… хахаля, за то, что трахнул проститутку… да не
одну даже, и в сердцах вальнула его. Чтоб, значит, не совал свой…хм… куда не попадя.
Бытовуха чистой воды. Ну да, на беду оказался ее любовник персоной краевого масштаба,
так что ж, не люди что ли? Кто из нас девок за причинные места не щупал?
Признаваться, что да, щупал, никто не спешил. А Панов продолжал:
– Мужика завалила, а как увидела, как осознала, что натворила, так испугалась и в
окошко-то и вышла. Были б в деле рядовые граждане, так сразу бы и закрыли в связи со
смертью фигуранта. К чему сотрудников от работы отрывать, если и без того приговор
очевиден? Здесь же аффект чистой воды!
– Предумышленное убийство, – непроизвольно поправил шефа следователь
Лосневский, пребывавший в раздумье, за что тут же был одарен испепеляющим взглядом.
Леднев кивнул, соглашаясь с квалификацией Виталия.
– Если верить дневнику, то пистолет она приобрела у неустановленного лица задолго
до убийства…
– Так для самообороны ведь! – возразил Панов, играя желваками.
– Может да, а может, и нет. Это точно знает только один человек, но, боюсь, что нам
она уже ничего не скажет. Если дневник вообще принадлежит Соболевой, а не подброшен
нам специально в качестве оправдания убийства Штурмина.
– Нууу, – протянул Панов, сложив пухлые губы трубочкой, – ты загнул, Петрович.
Таким макаром преступление на бытовой почве в государственный заговор превратится.
Хватит искать черную кошку в темной комнате, и без того работы – вал. Ты знаешь,
сколько дел у одного Виталия в производстве находится? А у всего Следственного
управления? При твоих запросах, где я тебе людей найду?.. Нет, Виталий, скажи, сколько?
– Много, Илья Ильич, – глухо ответил Лосневский, не отрывая глаз от закрытой папки
с документами, но в голосе его не было непреклонной уверенности, не прозвучало
желание отстаивать точку зрения своего руководителя.
– То-то и оно, что много. – Панов нуждался в поддержке и настойчиво искал ее в
своем лучшем следователе. С убийством советника губернатора он остался один на один:
глава СУ по Южноморскому краю, вернувшись из Москвы, слег в госпиталь с сердечным
приступом, оставив своего зама за старшего. И Илья Ильич небезосновательно
подозревал, что болезнь того – чистой воды симуляция, попытка отсидеться, вернее,
отлежаться, пока ситуация не разрешится в ту или иную сторону. Потому и он, полковник
юстиции Панов, хотел быстрее отделаться от столь неприятного дела, понимая, что если
облажается, то головы ему не сносить.
Понимали это и все остальные, но у каждого был свой интерес.
Чем дальше, тем больше срывался Панов, не внимая никаким доводам со стороны,
упирая на то, что не стоит усложнять дело.
– Труп – есть. Признание – вот оно, – он хлопнул ладонью по распечатке дневника. –
Убийца совершил суицид. Сейчас отрапортуем наверх, успокоим высшие умы. Нам потом
воздастся.
Леднев спорить не собирался. Его не столько интересовала личность человека
нажавшего на курок – криминалисты однозначно заявили, что «пальцы» на орудии
убийства принадлежат Алене Соболевой – сколько подноготная преступления.
– Отрапортуем, когда время придет. Пока не будет заключения автороведческой
экспертизы, я не считаю автором дневника Алену Соболеву. И вам не советую.
Направлений движения – уйма, вот ими и будем заниматься. Основной вопрос на сегодня:
откуда взялся злосчастный пистолет? Знаю, что Заур Имранович уже занимается этим
вопросом.
Молчаливо сидевший до сих пор в тени Заур Хаджиев только развел руками:
– Работаем. Но по всему, ствол чистый. Не был, не участвовал, не отмечался…
Выдержав паузу, Леднев обвел всех присутствующих взглядом:
– Кстати, если кто еще не в курсе, оперативное сопровождение дела обеспечивает
господин Хаджиев.
В ответ полицейское начальство облегченно выдохнуло, свалив с себя груз
ответственности, а Панов только всплеснул руками:
– Еще бы ФСО и Службу безопасности Президента привлекли… – и, увидев
выражение лица негласного руководителя следственной бригады, замолчал, втянув голову
в плечи.
Белых пятен на карте следствия оставалось множество, и все их стоило проявить в
ближайшие дни. Леднев решил, что называется «плясать от печки», и взял за отправную
точку именно дневник.
– Пресловутого архива адвоката Бродника у нас нет. Доказательств преступной
деятельности Штурмина – тоже. Есть только записи Алены, которые в большей степени
могут оказаться вымыслом, основанным на ошибочных выводах. Нельзя исключать, что
некоторые факты могли быть искажены или умышленно незамечены в угоду конечной
версии. Мне потребуется профессиональное заключение по всем разоблачительным
материалам Соболевой, касаемых генерала Бирюка, Давлатяна и прочих. Отдельно – по
фактам в статье неизвестного нам Андрея Смелова, с которой все началось. – Он вперил
взгляд в Хаджиева, к которому начал даже испытывать некоторую симпатию как к
профессионалу. – Ни за что не поверю, что у вас нет своих разработок.
Заур Имранович глаз не отвел, только скупо ответил:
– Кое-что есть. На остальное нужна неделя.
– Три дня! – отрезал Леднев.
Препираться Заур не стал.
…У нее впереди было будущее, но, шагнув с подоконника пятого этажа, Алена
Соболева оставила за собой только прошлое. Теперь лишь холм на могиле, траурный
венок «от коллег и друзей» да четное количество гвоздик служили венцом плодотворного
в профессиональном плане, но короткого жизненного пути.
Все уже разошлись, оставив его наедине с черно-белым фотопортретом, с которого
на мир смотрела улыбающаяся Алена.
А девочка могла бы жить…
Несмотря на раскаленный воздух, Василия Петровича пробил озноб. Сколько он
видел поломанных судеб, сколько боли и страдания прочувствовал, пока служил в органах.
Когда мог, прятался за неприступной стеной профессионального цинизма, но иногда
нервы сдавали. Боже, если ты есть, зачем все это?..
– Ты, правда, хочешь дойти до конца?
Начальник краевого УФСБ подошел тихо и незаметно и, несмотря на зной, был
облачен в темный траурный костюм и черную футболку. Мысы его безупречно
начищенных туфель ярко сверкали на солнце.
Леднев пожевал не прикуренную сигарету, не торопясь с ответом, но видя, что
Хаджиев настроен без всякой агрессии, сказал:
– Не просто хочу… дойду… хотя бы ради нее…
Заур встал рядом, и Ледневу стало немного легче: теперь перед бескорыстным и
открытым взглядом пары глаз их было двое, старые матерые волки, унюхавшие едва
уловимый запах добычи.
– Ты знаешь, а мне она никогда не нравилась. Чужая. – Заур смотрел прямо на фото. –
Нельзя гостю с северным норовом беспринципно соваться в наш огород. Здесь – юг. Свои
законы, другие правила, иные отношения. А Соболева… прямая очень. Не скажу, что
честная – не пасли специально, но прямая – точно. У нас так не принято, сам знаешь.
– Угроза?! – насторожился Леднев, приняв последние слова в свой адрес.
– Нет, – Хаджиев продолжал, и голос его оставался беспристрастным. – Ты в
Южноморске двадцать лет оттрубил, не мне тебя стращать. Просто рассказываю… я
