Оак Баррель - Десять поворотов дороги
Впереди за перекрестком селедочным боком серебрилась река, мост через которую отсутствовал. Из воды торчали лишь два ряда обломанных деревянных опор с остатками дощатого покрытия. Идти дальше на ночь глядя нечего было думать.
Старик еще раз помахал рукой со своего насеста и скрылся в глубине дома. «Прыгающая лягушка», поравнявшись с постоялым двором, остановилась.
Вопреки ожиданиям, жизнерадостный старикан не появился ни через две, ни через пять минут. Что-либо вообще перестало происходить. Единственным событием стало пришествие все того же пса с ополовиненным хвостом, который, судя по всему, скрытно преследовал экспедицию, не сумев побороть инстинкт, требовавший быть подле человека.
– Издох он там, что ли? – раздраженно спросил Гумбольдт.
– Эгей! – крикнул Хвет, сложив рупором ладони.
Отменный по громкости «эгей» пропал даром.
– Пошли, может, случилось что… – предложил он. – Ты, Бан, сиди тут.
Силач все еще маялся сломанными ребрами и с трудом ходил. По груди и бокам у него проступили сочные лиловые синяки, почти неразличимые на черной коже. Гумбольдт остался присматривать за повозкой.
В доме царил полнейший беспорядок. Когда Хвет, Кир и Аврил пересекли его, выйдя наружу сквозь задний ход, то узрели странного обитателя развалин, как ни в чем не бывало копающегося в огороде. В сумерках он походил на бесплотный дух в разношенных сапогах и в наблюдаемый момент дергал из земли морковь, кладя ее тут же между гряд, как тела поверженных врагов. На окрик Аврил земледелец даже не повел ухом, будто напрочь лишился слуха, спустившись на этаж ниже. Несколько секунд троица безмолвно созерцала борьбу старика с морковью, не зная, что лучше предпринять, пока сзади не раздался скрежет.
– Извините, добрые люди!.. – последнее слово заглушило долгое падение чего-то тяжелого. – Ах ты! Какой был комод! Изверги!
В длинном, пахнущем вареной капустой коридоре показалась фигура с масляной лампой – точная копия огородника, совладавшего таки с особенно крупным экземпляром. Морковь размером в свиную голень легла рядом с остальными.
– Пришлось обойти, но там не протолкнуться. Представьте, какой бардак! – человек говорил так, словно извинялся за неубранную к ужину столовую, а не стоял в единственном на сотни миль уцелевшем доме. – Теперь я пользуюсь приставной лестницей, но она упала, а Грум ни олова не слышит. Если только кинуть в него чем-нибудь… Но я решил подождать, он бы и сам понял, что мне нужно помочь. Позже или раньше… Пришлось столкнуть комод с лестницы.
Для древнего старика он был необыкновенно разговорчив.
В самом деле оказалось, что седина и небольшая бородка прилично старили незнакомца, которому едва исполнилось сорок пять.
– Я – энтомолог Друм. Мой брат – вы заметили, наверное, что мы похожи, – ботаник Грум. Нелепая шутка родителей – назвать нас так, но ничего не попишешь. Почему не Осел и Лев или Дуб и Клен? Да, странные люди. Оба живут за Круглым морем. Климат, климат, климат…
– У кого есть затычки для ушей? – Аврил начала закипать.
Почуявший возвращение воительницы Педант соскочил с ее плеча, споро ретировавшись.
– Ты можешь помолчать? – спросила она энтомолога, ткнув в него пальцем.
– Да.
– Отлично.
– Всегда считал, что априорная доброжелательность весьма облегчает коммуникации, – прокомментировал неунывающий Друм.
– Не хочу знать, как ты облегчаешься! Понятно? У каждого свои проблемы. Кто ты здесь? – голос Аврил предвещал недоброе любому, кто произнесет больше трех слов (желательно шепотом).
– Я. Здесь. Постоялец.
К всеобщему облегчению (опять это слово!), Друм верно угадал, чего не следует делать в данной ситуации.
– Он тоже?
На этот раз энтомолог ограничился кивком.
С другой стороны заскрипели доски: Грум взобрался на низкое крыльцо с охапкой добытых корнеплодов, которые держал как дрова. На последней ступеньке он вдруг встал как вкопанный, заметив глядящую на него компанию. Друм радостно замахал руками, показывая глухому брату, что все в порядке. Масляный фонарь ударился о стену, подпалив единственное пережившее набег здание…
Оказалось, что двое братьев-близнецов, путешествующих по Кварте в поисках новых видов, слишком занятых своими исследованиями и близоруких, буквально не заметили, что хозяин постоялого двора превратился в толпу разъяренных гномов, ломающих террасу. Очень трудно вызвать любопытство у гнома, если только вы не держите в кулаке золотую монету, – что опасно и для кулака, и для монеты. Однако братья вели себя настолько необычно, не выражая ни страха, ни агрессии, и настолько упорно втолковывали оккупантам про особенности симбиоза жесткокрылых и водной зелени, что гномы прекратили свое занятие и уселись послушать лекцию. Нет уверенности, что они бы прошли после этого университетский курс биологии, но братья остались живы, чем вписали себя в главу о выживании видов в крайне неблагоприятной среде.
– Неужели стрекозы действительно…
– Нет! Нет! И нет! Прекратите! – Аврил замахала руками. – План такой: спать, собирать манатки и искать брод через эту реку. Нет?
– Но ведь интересно… – не сдавался Кир, став на путь самоубийцы.
– Ничуть не интересно, – отрезала Аврил, давая понять, что обсуждение закончено.
– Я расскажу в дороге, – заговорщицки подмигнул Киру Друм.
Грум радостно закивал, воздев большой палец вверх.
Глава 42. ХРЯК ПРЕОБРАЖЕННЫЙ
Прошло больше полугода после возвращения в Сыр. Крыши домов белели первым неловким снегом, который нападал клочьями как попало, даже не закидав лужи на мостовой. Кир торопливо семенил по улице, спускающейся прямо от дверей его новой квартиры к широкой каменной набережной. Пара сотен шагов – и ты уже стоишь у кованых перил на берегу Вены с сосиской в тесте в руке, сам не понимая, как она там оказалась. Вокруг – деревья, гуляющие пары, малышня с ядовито-красными леденцами, ждущие клиентов извозчики… Одним словом, не район, а блеющая гобоем романтика, причина простуды и лишних мыслей.
Одевшись не по погоде, уже на полпути он продрог, жалея о том, что выбрался из дома, но еще недостаточно для того, чтобы признать безоговорочно поражение. О том, что на вожделенной набережной, по которой гуляет ветер, еще холоднее, чем в переулке, не хотелось думать. Может, оно как-то устроится само собой, если просто выбросить холод из головы? А если зайти куда-нибудь по дороге и там погреться, то можно будет вполне рассчитывать на приятную прогулку…
В такой ранний час многочисленные забегаловки и кафе были наглухо закрыты. «Наглухо» – это значит, что даже если стучать в окна и сулить золотые горы, тебе никто не откроет: внутри не было ни души, ни завалящего поваренка, который бы приветил путника чашкой травяного чая.
На всей улице одна только дверь овощной лавки, крашеная зеленым, то и дело хлопала, впуская-выпуская очередного покупателя и с ним – блаженное облачко мучнистого пара, говорившего лучше любого указателя о том, что посетить ее в такую погоду стоит. Было бы прекрасно, если б там разливали горячий чай и давали пироги с рубленым яйцом… На такую благодать в лавке зеленщика рассчитывать не приходилось. Максимум, что предложат, попробовать крепкую оранжевую тыкву, из каких выходят отличные пугательные маски. Кир не раздумывая двинулся на приступ зеленой двери, готовый из приличий даже купить что-нибудь ненужное вроде пучка спаржи или редиски.
***
В небольшой лавке, пахнущей картофелем и какими-то трудноопределимыми травами, среди стоящих ступенями лотков пребывала пара закутанных в кофты домохозяек.
Одна – кряжистая и низкая, тянулась к связке луковиц на самом верху, полностью игнорируя десяток ее сестер, в оправданном ожидании того, что продавец – мошенник, а лучший товар положен дальше от покупателей.
Вторая бесцветная, как осенняя лужа, не снимая вязаных грязно-серых перчаток, перебирала в корзине яблоки без видимого намерения их купить. Вполне возможно, она зашла убедиться, что товар в лавке несносно плох, как плоха снаружи погода и мир вокруг.
Кира одолела неожиданная робость: правил поведения в овощной лавке он не знал и как себя вести представлял с трудом. Перво-наперво он потянулся и помог женщине достать вожделенную связку лука, чем снискал полный негодования взгляд из-под клетчатого платка. Дама, поджав губы, свирепо шмыгнула носом и отвернулась, демонстративно переключившись на редис.
Тогда Кир, не смея положить лук обратно, проследовал к корзине с яблоками, доверительно обронив подле серой дамы: «Мда… не первый сорт яблочки-то…» – тут же сконфузившись при виде вошедшего хозяина лавки, потому что яблоки были отменны и радостно блестели вощеными боками, просясь в руки. Ни порчи, ни вмятин на плодах не наблюдалось.
Хозяин, несмотря на унылый вид покупательниц, выглядел бодро и приветливо кивнул Киру, бросаясь, как тому показалось, на сущее самоубийство: подойдя вплотную к кряжистой недоверчивой женщине, он что-то такое сказал ей и даже поддел локтем для выразительности. К удивлению Кира, суровая дама расцвела улыбкой, показав два ряда крепких желтых зубов. После чего, взяв пучок редиса и приняв из рук хозяина связку рыжего, бодрого, как болонка, лука, расплатилась и вышла, обещав передать привет «старику Гнутту», которого «зеленщик счастлив будет увидеть у себя в лавке, если почки позволят тому выбраться из дома».
