Оак Баррель - Десять поворотов дороги
— Это интересно… Где остановились в столице? — сказал он, глядя прямо на оробевшего общественника, и достал другой бланк, живо перечеркнув старый.
На новом в верхнем правом углу значилась какая-то подозрительная клякса в кружке, внушавшая нервическое любопытство. Рассмотреть ее Киру никоим образом не удавалось, и от того внутреннее его состояние сделалось вовсе шатким.
Сурово и молча регистратор переписал со старого бланка в новый, а затем передал Киру другой со словами: «Заполняется лично. Там внизу, где черточка, подпись. Сумеешь?» Юноша принял из рук служителя карандаш и переступил ту воющую угрозой черту, за которой невозможно спасение, обнаружив себя в официальных бумагах мэрии. Ноги его сделались словно вата, ладони и шея взмокли.
После удушливой вечности в конторе Кир, сам не помня как, оказался на улице, стоящим у перил какого-то шаткого крыльца, с которого шагали вездесущие тетушки с кульками, отчаянно мешая взбираться туда тетушкам без оных.
Сколь же велико было его удивление, когда в графе «род занятий» на регистрационном бланке, выданном им серым распорядителем, значилось убористое «маляр». Подозрительная клякса в углу бланка содержала загадочное «ЛОСТ», расшифровать которое помог давешний нищий за кружку отдающего мочой пива. Его единственный зуб, цеплявший за верхнюю губу, делил надвое радостную улыбку, словно тот сообщал парню о выигрыше в лотерею:
— Лицо с ограниченной способностью к труду! — и тут уличный прощелыга достал из кармана штанов такую же справку, по виду побывавшую в желудке минимум трех овец с проблемами перистальтики. На ней среди полос и пятен читалось едва различимое «Л…С…». — Давай, братишка, махнем еще по одной! Нам, неполноценным, лучше держаться вместе.
* * *Уже в сумерках, наступавших в дымном густо застроенном городе быстрее, чем на равнине, он бежал к мосту, плечами расталкивая дома. Чужой неприютный угол в «Утиной будке» казался ему теперь родным, как родительская колыбель, ибо то было место, куда его пускали без пытки и где он мог найти краткий покой ото всей мучительной дневной круговерти.
Кир прижался лбом к шершавой боковой двери, глубоко вздохнул и потянул ее на себя, шагнув на узкую лестницу, ведущую к съемным квартирам, чтоб забыться сном.
Глава 16. НОЧНЫЕ БЕСПОКОЙСТВА
— Аврил!
— У-ук?
— А? Что тебе?
— Ты опять выпустила обезьяну?
— У-ук!
— Э… Извини, ладно.
— Закрой дверь, придурок! Я хочу спать. Ох…
— Извини, да… Отличная ночнушка… Извини…
Тень отвалилась от хлопнувшей перед носом двери и протопала по коридору в комнату, из которой только что вышла.
— Хвет?
— Что?
— Это ты?
— Нет, блин, святой барсук.
— Там пес изводится, я подумал…
— То есть это не Педант?
— Нет.
— О-о-о!..
— Который час?
— Часа два-три.
— Аврил опять…
— Нет.
— Ублюдский кабысдох!
Во дворе, бросаясь на ворота, заливался лаем косматый пес. С рассохшейся створы на него без всякого интереса смотрел огромный дымчатый кот. Если бы у пса хватило наблюдательности и капли здравого смысла, чтобы сделать неутешительные прогнозы, он бы ни за что не стал доставать пушистика с когтями длиннее собственных клыков. Но Бегемот не обладал ни тем ни другим и продолжал хрипло надрываться.
Кошачьи глаза светились двумя полными лунами, разглядывая убогое жилье, постройки, двор и шевелящийся на ветру куст, украшенный оставленной на просушку сорочкой в синий горох, которая могла принадлежать Бандону и только Бандону. Где-то в темноте лениво роптали утки.
Пес ни на секунду не унимался, пытаясь растерзать наглую тварь, но его четвероногая природа не позволяла не только летать, но и достойным образом карабкаться (что немало роднит собак с лошадьми, как бы ни обижались убежденные кинологи). Кот оставался высокомерен, грациозен и совершенно недосягаем.
Наконец, вдоволь насладившись пейзажем рабочего пригорода, он потянулся и, балансируя подобно канатоходцу, прошел по створкам рассохшихся ворот, заставив притихшего было пса разразиться новой порцией ругательств.
Вскоре ко всему тому добавился ор кровельщика из соседней халупы, предлагавшего каждому немедленно издохнуть в ужасных судорогах, самого обещавшего издохнуть, а миру перевернуться вверх дном, где у него дырка, куда солнце не светит и рожь не родится! — редкая смесь космогонии, анатомии и сельского хозяйства.
Носившийся кругами не юный летами Бегемот был, кажется, готов издохнуть, как велели, — но только после кота, или же вместе с ним, но никак не первым. В этом деле пес был неколебим.
В темноте пролетел, ударившись о забор, брошенный кровельщиком камень. Лай превратился в вой.
На двор явилась закутанная в платок хозяйка Бегемота, окрикнув по ходу пса и отвесив причитающееся кровельщику и его жене, показавшейся было в форточке. Некоторое время продолжался вполне содержательный диалог, из которого участники многое узнали друг о друге и своих предках. За этим хозяйка скрылась.
Кот, выслушав произошедший скандал, брезгливо передернул шкурой и спрыгнул на утоптанную глину двора перед самым носом Бегемота. Две луны уставились в собачьи страдальческие глаза. Пес, как стоял, уселся на тощий косматый зад, упиваясь этими лунами, не в силах сдвинуться с места. И тут кот медленно-медленно улыбнулся…
Одновременно что-то шелохнулось в пространстве с приглушенным «глок-к…» — словно с веревки на курицу упала мокрая простыня.
Некоторое время кровельщик тупо пялился в темноту. А затем начал узнавать собственный задний дворик, заваленный всяким хламом. Все как положено: в углу стоял узкий дощатый сортир с вырезанным в двери сердечком, а посреди блестящего от дождя бедлама валялась перевернутая угольная тачка.
Присмиревший от произошедшей ахинеи кровельщик со скрежетом почесал подбородок, вытаращив глаза на ее жестяное заржавленное брюхо. Какие бы версии ни предлагал его рассудок, не привыкший к соображениям сложнее того, чтобы колотить молотком в гвозди, а не по пальцам, приходилось признать невозможное: дом вдруг ни с того ни с сего сделал пол-оборота вместе со стоящим на крыльце владельцем и так замер. При этом даже шторы не шевельнулись.
Кровельщик протер ладонями глаза, молча развернулся, закрыл дверь и на ватных ногах вернулся в оставленную спальню, чтобы скорее забыть увиденное.
* * *Хвет второй раз за ночь подскочил от собачьего лая во дворе — под окнами архитектурного недоразумения, нанятого труппой в качестве квартиры.
— Аврил? — спросил он тихо, стоя на пороге комнатушки, которую занимала его сестра.
Вопрос повис в воздухе и висел бы там еще долго, если бы Бегемот, отдышавшись, не продолжил с новыми силами.
— Кто-нибудь! Заткните его! Пожалуйста…
Ночная история с котом надорвала силы пса, но не настолько, чтобы терпеть такое. Неизменной мишенью негодующей во дворе овчарки[11] был привнесенный на территорию макак, пользовавшийся всеми преимуществами примата, чтобы досадить окружающим.
В этот момент Педант в подпорченном голубиным пометом воротничке болтался на свесе крыши над окном комнаты, служившей спальней мужской части труппы. Хвет был первым, кто из нее выбрался в это утро под влиянием отмеченных обстоятельств. Судя по шорохам и ругательствам, остальные готовы были к нему присоединиться.
— Она опять свалила, оставив ублюдка гулять по дому…
— Убейте меня или обезьяну…
— Заткнитесь вы все!
Гумбольдт, Хряк, Бандон.
Присоединился кто-то из соседних домов. Теперь уже камень полетел через узкий переулок, в котором жались лачуги, и угодил в пустой бак, в котором мешали корм для уток или кипятили белье — смотря по необходимости. Птицы в загоне возбужденно закрякали, добавив свой голос к общему хоралу. По счастью, пресловутый кровельщик хранил молчание, еще не избавившись от ночных переживаний, несмотря на стакан свекольного самогона, призванного помочь смириться с вывертами реальности.
Скрип открываемого окна, недовольный «у-ук» и совершенная истерика у пса, пытающегося забраться на стену. В маленький квадратный дворик вышла хозяйка в изорванном переднике с кульком отрубей в руках и шикнула на пса, как гусыня, замахиваясь кульком…
Подводя сумму, скажем, что утро в доме приютившей странников вдовы снова выдалось не из самых.
Это началось с неделю назад, когда Аврил, почувствовав вдруг хозяйственную жилку, решила на рассвете ходить на рынок за свежими продуктами к завтраку. Невозможно представить ничего более невинного и полезного для общества, если бы она не отпускала при этом на вольный выпас своего хвостатого недоумка.
Тот, не теряя времени даром, разорял голубиные кладки и попутно дразнил старого хозяйского пса, провоцируя описанный бедлам, после которого, выловленный где-либо и пристыженный, впадал в сытое забытье и дрых до полудня.
