Оак Баррель - Десять поворотов дороги
Любому путешественнику, решившему остаться здесь надолго, предстояло освоиться в этой неписаной географии, которая делит город не на улицы и районы, а на известные жителям сектора, нарезаемые невидимой рукой по дороговизне, благоустройству и безопасности, находящимися в прочной связи между собой.
Пришельцы, покамест далекие этой науки, миновали никем не охраняемые ворота и начали подъем по одной из расходившихся в стороны улиц в надежде найти приют после долгого путешествия. В последние несколько дней, увлеченные азартом пути, они почти безостановочно продвигались в сторону столицы, вконец измотав себя и лошадь, с трудом тащившую за собой повозку. На лицах читалось только одно: какой хрен мы это затеяли? Обувь разлетелась в ошметки, а постоянно мокрая одежда слежалась до такой степени, что снимать ее приходилось целиком в надежде хоть немного подсушить у костра. Надежда эта, по большому счету, не оправдывалась, и на рассвете вы получали ровно то же, да еще и холодное, как щека покойника.
Широкая улица, ведущая от ворот, быстро разошлась на капилляры узеньких переулков, верхние этажи домов в которых почти соприкасались карнизами. Утром можно было поздороваться за руку с соседом из дома напротив, сидя за столом у себя на кухне. Между многими обшарпанными конурами в самом деле были уложены широкие доски с веревочными перилами или без оных, служившие мостами для обитателей чердаков. Весьма остроумное усовершенствование, немало экономившее время любовникам и ворам.
От всего этого хитросплетения стен, переходов и балконов внизу царил почти полный мрак, а неподвижный воздух, что использовался поколениями от отца к сыну, обладал помимо запаха собственным болезненно-коричневым цветом и, не удивимся, прескверным старческим характером.
— Ну… что теперь? — спросил сам себя Хвет, когда от осыпающейся стены отделилась сутулая растрепанная тень, направившись в сторону повозки.
Его рука медленно потянулась к поясу, на котором висел нож. Потом еще нож. И еще несколько узких метательных ножей в кармашках на спине. А также шило с деревянной ручкой и легкий медный кастет, подогнанный по руке. Бежать в узком изогнутом переулке было некуда, и что бы ни грозило свершиться, теперь этого было не миновать.
Бандон стянул с себя отяжелевший плащ, являя миру ядовито-желтую рубаху с ободряющей надписью «Не ешь натощак!», и сунул его в повозку.
Тень на секунду остановилась, словно осмысливая увиденное, а затем продолжила зигзагами двигаться навстречу. Сама она не выглядела угрожающе. Оптимизма не внушали еще четыре, мелькнувшие у нее за спиной. Если хотя бы у одной из них имеется арбалет, желтую майку Бандона будет несложно перекрасить в красный.
Из-под конской морды перед Хветом вырос сутулый человечек в лохмотьях и с целой связкой цепей и амулетов на шее и запястьях с воспаленной шелушащейся кожей. Его рот в струпьях был кругло открыт, а дебиловатые глазки щурились во мраке, как от яркого света, сочась ненавистью.
Тени за ним тоже пришли в движение, не особенно скрываясь от потенциальных жертв. Одна из них что-то отрывисто сказала другой, и та метнулась на противоположную сторону переулка. Было ясно, что уродливый бродяга лишь тянет время, чтобы остальные удобнее приготовились для атаки.
Хвет неожиданно и сильно толкнул чужака в грудь, не дав ему проронить ни слова. Тот кучей тряпья свалился в лужу, проехав в ней на спине и став, безусловно, гораздо чище от соприкосновения с водой. В переулке послышался неприятный смешок, а сутулый в луже зашипел как змея, тряся взлохмаченной головой.
Несколько секунд ничего не происходило, пока в Бандона с крыши не полетел камень, в кровь пропахав плечо.
Тени как по команде неспешно двинулись вперед, вынимая спрятанное оружие, когда впереди раздался приглушенный цокот тяжелых, добротно подкованных копыт. Кляча, до того смирно стоявшая под дождем, громко заржала, вскинув морду, и с треском въехала повозкой в стену табачной лавки. Уже напавшая было на труппу шайка, испустив в воздух несколько воняющих, как сточная канава, ругательств, мгновенно растворилась в тумане. Над головами громко хлопнула затворяемая ставня.
Очень скоро из-за поворота прямо на растерянных комедиантов двинулась лавина черных всадников с плюмажами. Бандон едва успел отвести кобылу, убрав ее с дороги вместе с повозкой в какую-то подворотню.
Строем по двое не меньше полусотни стражников с каменными лицами проскакали мимо, даже не взглянув на притаившихся оборванцев.
Сбитый с ног Хветом сутулый человечек явно был ненормален или глух, как колода, или то и другое вместе. Он все также валялся в луже посреди переулка, плюясь и молотя в воздухе кулаками. Подельники, убегая, даже не позаботились его окликнуть, оставив на произвол судьбы. Строй воинов, не сбавляя хода, прошелся по нему, оставив за собой ком красного от крови тряпья. Бедолага даже не хрустнул как следует, мгновенно превратившись в хлюпающее месиво.
Ошарашенная труппа выбралась из укрытия, гадая, какое еще безумное приключение можно втиснуть в неполный час, что они находились в городе.
— Я туда не пойду! — наотрез отказалась Аврил проследовать мимо растоптанного тела. — Обойдем кругом по другой какой-нибудь улице. Какой кошмар! Они даже не пытались остановиться или объехать… А лошади? Нормальная лошадь не топчет человека, как сухостоину! Конь под этим уродом с перьями даже ноздрями не повел! Ты видел, Хвет? Что это, а?
Парень только пожал плечами, констатируя непостижимость столичных нравов. Самого его немало занимала перспектива снова встретиться с новыми знакомыми, временно отступившими в переулок. Что до оборванца на дороге, то, судя по всему, служители закона и правопорядка в Сыре-на-Вене были гораздо опаснее тех, от кого защищали общество. Еще один важный вывод — положим в копилку и двинем дальше.
Случившаяся сцена произвела на всех гнетущее впечатление. Не меньшее, чем нападение грабителей, в котором для странствующих комедиантов не было чего-то необычного. Впрочем, происходило такое, как правило, в совершенно глухих местах далеко от человеческого жилья — на перевалах, в лесу, где-нибудь на отшибе, наконец. Грабители с большой дороги в этом смысле были куда более цивилизованными, считая, что каждому овощу свое место. Здесь же, судя по всему, могли перерезать глотку прямо у лавки гробовщика, чтобы, так сказать, сократить издержки на перевозку.
Для одного утра было достаточно дождя, вони, уличных засад и всяких там красавцев в плюмажах, которых и людьми-то можно было считать с большой натяжкой. Труппа повернула назад, решив срочно найти пристанище, а уже потом разбираться со всем прочим, — например, с тем, чем им вообще заниматься в этом паршивом городе.
Глава 13. ДВЕ СЕСТРЫ
Все окна и двери Вестингарда, вечно болтавшиеся на сквозняках, разом остановились, а затем с грохотом захлопнулись, отрезав внутреннее от внешнего. Воздух сделался неподвижен, превратившись в холодное стекло, о края которого можно было порезаться, если вдохнуть слишком быстро. Пламя в камине сгорбилось и опало, прижимаясь к углям, и едва терлось о кованую решетку. На краю слуха послышались тяжелые шаги. Если бы в доме находилась сейчас экскурсия, мирно разглядывавшая старинные канделябры, то в ближайшую кардиологию поступило бы пациентов по числу туристов плюс один крайне разочарованный профессией экскурсовод с нервным тиком.
Леди Ралина всем телом повернулась к входу в библиотеку, в котором, как в раме, из темноты возникла высокая фигура в зеркально начищенных доспехах.
Фигура увеличивалась, приближаясь. На пороге она остановилась, словно пребывая в нерешительности, а затем сделала шаг вперед, снимая шлем и перчатки. По инкрустированным лилиями наплечникам рассыпались длинные бесцветные волосы (надушенные и с алыми вплетенными ленточками, если вам интересно). Двери библиотеки медленно притворились, демонстрируя выдержку старого камердинера, лишь жалобно скрипнув одной петлей, — потемневший за века дуб явно не одобрял таких гостий.
— Тебе нечего тут делать! — вскричала хозяйка Вестингарда так, что по всему дому раздалось эхо.
— Я сама решаю, где находиться, сестра.
Голос вошедшей был тяжелым, как скрежет ворота. Но спокойствия в нем было не больше, чем в морских волнах, на секунду откатившихся назад, чтоб в следующую сильнее ударить в берег.
— Ты не можешь! Чешир…
Гостья резко оборвала хозяйку:
— Он и мой муж тоже! Не впутывай его, я тебя предупреждаю!
Ее кожа, не прикрытая доспехами, словно вспыхнула белым пламенем. Она была вне себя от ярости, тщетно пытаясь сохранять хладнокровие. Это могло стать преимуществом для леди Ралины, если бы та сама не закипала, словно котел на очаге:
— Договорились, сестра. Он тут ни при чем, — выдавила из себя хозяйка и плотно сжала бледные губы.
