Анна Герман - Мы долгое эхо

Несмотря ни на что, я растроганно вспоминаю свое пребывание в клинике профессора Вейсса. (Пишу «несмотря ни на что» потому, что больница есть больница. Стоит мне услышать это слово, как на меня и сейчас еще нападает тоска.) Все были добры ко мне, на всех уровнях медицинской иерархии – начиная от врачей и кончая нянечками.

Помню старшую медсестру, пани Басю – молодую маму маленькой Агнешки. Помню сестру Терезу, наделенную редким чувством юмора; Мариолу с ее всегда изысканной прической; Весю – маму маленького Кшиштофа, и других, чьих имен я не помню, но их родные фигурки в накрахмаленных халатиках как живые стоят у меня перед глазами.

С особой благодарностью вспоминаю нянечку, пани Адамскую, очень красивую женщину, чья красота не поблекла, несмотря на тяжелую работу. Ко всем больным она относилась с одинаковой добротой и терпением, всегда доброжелательная, милая, улыбающаяся. Если бы судьба ее сложилась удачнее, она могла бы стать врачом, каких мало – из тех настоящих врачей, которые видят в пациенте не «интересный случай», а прежде всего человека. Живого человека.

Каждое утро в коридоре раздавалась команда: «Все на гимнастику». Но ко мне эта команда не относилась. Я делала свои упражнения в палате под руководством врача. Состояли они главным образом из ежедневно применяемой «вертикализации» и пассивных упражнений руки и ноги.

Поясню, что такое «вертикализация». Производится она с помощью стола, на который укладывают пациента, привязывая его ремнями. Стол медленно, вместе с больным, перемещается из горизонтального положения в вертикальное. Конечно же, не сразу, а постепенно, пока организм полностью адаптируется.

Вначале эти восстановительные упражнения проводил магистр Войцех Хидзиньский, высокий брюнет, очень славный, спокойный человек. Я сразу отметила, что у него необыкновенно «легкая» рука.

Первые месяцы были очень трудными. Привыкшие в течение длительного времени к бездействию мускулы сильно болели. Но плакать я разрешала себе только при самых жестоких болях, ибо знала, что пан Войтусь, будучи настоящим мужчиной, не выносит женских слез, что ему это крайне неприятно.

Однажды я подняла свою руку над одеялом самостоятельно, без его помощи. Мы оба невероятно обрадовались. Похвалив меня, доктор дал мне новое «домашнее задание» – так я в шутку называла упражнения, которые должна была выполнять без него. На другой день состоялся «коллоквиум» и последовал новый урок. Так продолжалось изо дня в день, до самого моего отъезда. У пана Войцеха хлопот со мной было предостаточно – нужно было пробудить к жизни, к движению, всю левую половину тела. Ведь даже после нескольких недель неподвижности образуются пролежни, атрофируются мышцы. Плечевой сустав и лопатка, а также локоть, колено, тазобедренный сустав, суставы левой руки и стопы не двигались вовсе. Когда пан Войцех уехал отдыхать в горы, меня передали пану Казимиру Баблиху, который до сих пор приезжает ко мне из Констанчина и руководит моим выздоровлением. Я всегда радуюсь приезду пана Казика, хоть знаю, что не обойдется без болей. Новый доктор, несмотря на свою молодость, оказался отличным профессионалом, умеющим найти чуткий подход к пациенту.

Сейчас, когда я об этом пишу, мне уже много, много лучше. Однако достаточно ловко управляться с авторучкой еще не могу. Моим суставам еще кое-чего недостает до восстановления полной двигательной способности. Мне придется еще интенсивно их разрабатывать. Во всяком случае, вытяжное приспособление, будучи весьма мало привлекательным предметом меблировки, еще послужит мне некоторое время, хотя я с удовольствием уже сейчас выбросила бы его!

Мне доводилось неоднократно видеть в фильмах (чаще всего в комедийных), как лечат разного рода комплексы с помощью психоанализа. Так вот, больной (чаще всего внушивший себе, что он болен) удобно располагается на кушетке и рассказывает обо всем, что его гнетет. Врач садится рядом и внимательно выслушивает монолог. Однажды высказанные признания становятся тем самым уже навсегда вычеркнутыми.

Перевод Рената Белло,

литературная обработка Ивана Ильичева

Сказка о быстрокрылом скворце

Месяц над нашею крышею светит,

Вечер стоит у двора.

Маленьким птичкам и маленьким детям

Спать наступила пора.

Завтра проснешься – и ясное солнце

Снова взойдет над тобой…

Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,

Спи, мой звоночек родной.

Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, —

Баюшки-баю-баю…

Пусть никакая печаль не тревожит

Детскую душу твою.

Ты не увидишь ни горя, ни муки,

Доли не встретишь лихой…

Спи, мой воробышек, спи мой сыночек,

Спи мой звоночек родной.

Спи, мой малыш, вырастай на просторе —

Быстро промчатся года.

Смелым орленком на ясные зори

Ты улетишь из гнезда.

Ясное небо, высокое солнце

Будут всегда над тобой…

Спи, мой воробышек, спи мой сыночек,

Спи, мой звоночек родной…

Михаил Исаковский. «Колыбельная»

Незадолго до смерти Анна Герман написала сказку. Сказку для своего маленького сыночка Збышека, которого любила больше всего на свете. Сказка эта немного грустная, так как некоторые ее истории Анна черпала из своей собственной жизни, и именно того периода, когда была прикована к постели. Это мудрая, философская сказка, по сути адресованная и детям, и взрослым, написана очень простым и доходчивым языком. Она – о жажде жизни, об умении любить людей и окружающий нас мир. Эпитеты и обороты, свойственные доброй натуре Анны Герман, нашли отражение в истории жизни семьи птиц и семьи людей. Эта сказка учит любви, состраданию, отзывчивости, искренности, верности и сердечности…

…Вот я и родился… вылупился одним прекрасным майским днем рано-рано утром… Может, даже раньше раннего утра, когда в окнах домов еще не зажегся свет и ни одна из самых ранних пташек не начала петь свои прекрасные утренние песенки.

Я открыл глаза и первым делом увидел, как уютно и удобно устроен мой деревянный домик. Я лежал в теплом гнездышке, а рядом со мной были разбросаны скорлупки моего яйца, из которого я только что вылупился… Скорлупки были нежно-голубого цвета с маленькими черными пятнышками.

Никого, кроме меня, в гнездышке не оказалось… Хотя нет… неподалеку от меня лежали еще два яичка, еще не вылупившихся. «Да уж! – подумал я. – Поторопился вылупиться из своего яичка. Родители, наверное, улетели за едой, а я уже тут как тут! Уху-ху! Что там так играет в моем брюшке? Никак, обедать хочется…»

Но, не обнаружив никого рядом, я снова улегся в гнездышко дожидаться родителей, ведь, по правде говоря, я еще плохо держался на ногах. Ах, как мне было здорово и тепло… первые лучики солнца нежно ласкали мои перышки, а запах был такой, что у меня закружилась голова. Как оказалось, наш маленький домик располагался среди веток огромной старой сливы, которая в ту пору как раз цвела. Она была осыпана тысячами белых лепестков, которые вкусно пахли, нежно шумя на ветру Да-да! Ветерок покачивал наш домик, игриво светило солнышко – словом, я почувствовал себя настолько счастливым, что даже захотелось петь!

Вы, дорогие дети, когда рождаетесь, приходите в этот мир, ничего не зная. Вы должны за долгие годы жизни многому научиться. У нас, у птиц, не так. Мы сразу знаем все, что для нас важно. А самое главное (и не только для птиц), что добрый наш Господь сотворил мир и все, что в этом мире есть. Господь все очень мудро устроил. Например, то, что у нас с вами две Родины. Одна там, где мы по весне рождаемся, а другая там, куда мы улетаем, когда приходит суровая зима со снегом и холодным ветром. Мы, птицы, не должны беспокоиться о еде, о своей безопасности. Господь нас любит и помнит даже о самом маленьком воробышке и не позволит ему погибнуть.

Наш Творец очень добрый, мудрый и преисполненный любви к нам. А мы – маленькие слабые пташки, чем же можем его отблагодарить? А, оказывается, можем!

Господь любит музыку и птичье пение, поэтому все птицы с самого раннего утра начинают петь. Одни щебечут лучше, другие немного хуже, но это не важно! Господь радуется, слушая разное пение – и птичье, и человечье. Он рад всему, что для Него звучит!

Прошу прощения, дорогие дети, но мне пора прервать мои размышления. Наконец-то прилетели мои родители. Ах, какая же это была радостная встреча!.. До сих пор я только чувствовал, как бьется сердечко моей Мамы, когда она высиживала яички. Вернее, нас. Даже через скорлупку я чувствовал Ее тепло, милые прикосновения и запах Ее перьев – всегда чистых и аккуратно разглаженных. Еще там, в яичке, я узнал тепло, доброту и заботу моей Мамочки, самого близкого существа на всей Земле. Ой, что же я такое говорю! Ведь Папуню я тоже очень сильно люблю! Очень! Я, дорогие дети, люблю маму и папу одинаково сильно, только каждого по-своему…