Анна Герман - Мы долгое эхо

Но между Ополем и Сопотом свершилось мое первое «большое заграничное турне». Поездки в ГДР для выступления по телевидению не в счет, потому что это совсем близко, всего несколько часов по железной дороге. Меня ожидала поездка с большой группой артистов в Советский Союз. Маршрут был интересный и длинный – до самого Черного моря. В программе принимали участие: Мария Котербска, Дана Лерска, Веслава Дроецка, вокально-танцевальный дуэт, Здислав Славинский, Стася Ковальчук, Януш Гнядковский, ансамбль Ежи Мильяна. На то время, когда проходил фестиваль в Сопоте, я должна была получить «увольнительную» в Польшу. Так все и вышло. Группа, сердечно попрощавшись со мной, дала мне наказ, чтобы без награды я не возвращалась.

Вот еще почему так обрадовало меня первое место за «Танцующих Эвридик» – в день польской песни, и третье – в день международной песни.

Я была в СССР четырежды и всякий раз убеждалась в необыкновенной музыкальности и отзывчивости публики. Такой благодарной, душевной, отлично разбирающейся в музыке публики я не встретила нигде. Ее нельзя обмануть. Она всегда сделает верный выбор, самыми горячими аплодисментами наградит отнюдь не самую эффектную, а именно хорошую песню. А на концертах реагируют и решают тут же – ведь времени на размышления, повторного прослушивания нет.

Нас принимали необыкновенно сердечно, приглашали домой, на семейные торжества. Будучи в одном старом грузинском доме, я увидела на стене такое великолепное холодное оружие, что даже у меня, далекой от рыцарских страстей, восхищенно забилось сердце. Подумала потом о нашем приятеле фехтовальщике Перси. Хорошо, что он этого всего не видел, иначе лишился бы душевного покоя, ибо наверняка захотел бы иметь хоть одну такую сказочно великолепную саблю, дабы по временам просто смотреть на нее, коснуться изумительной чеканной рукояти. Но эти сокровища невозможно купить нигде в мире, разве что Перси завоевал бы уважение и дружбу грузина. Грузин для друга не пожалеет даже своей жизни.

На довольно часто задаваемые мне вопросы – как в Польше, так и за границей: «Какие вы записали пластинки, где можно их купить?» – я была вынуждена со смущенной улыбкой отвечать, что моя пластинка еще не вышла, но что, несомненно, вскоре мне предложат ее записать. Ибо для певца, оказавшегося за границей, пластинка является доказательством его популярности в собственной стране, его профессионального уровня, но прежде всего – фактом, оправдывающим и объясняющим его выступления на зарубежной эстраде. Одним словом, это своеобразное доказательство признания.

Мне очень хотелось иметь такое подтверждение. Я мечтала о нем, но… Все еще не имела шансов стать «пророком в своем отечестве».

Несмотря на это, в московской студии грампластинок на улице Станкевича, 8, решили рискнуть. Мне предложили записать пластинку. Целую большую долгоиграющую пластинку! Я страшно обрадовалась. Согласилась записываться немедленно, хотя могла бы делать это после концертов. Порой у нас бывало по три концерта ежедневно, уставала я очень. Однако на студию являлась пунктуально. И усталость проходила, настолько захватывала, радовала и поднимала настроение работа. Ведь это была моя первая пластинка!

Тут я впервые познакомилась вплотную с техникой звукозаписи, приучилась петь в наушниках, слыша готовый музыкальный фон, открывала для себя заново интересные проблемы – правда, не совсем заново, кое-что я усвоила, пребывая в роли наблюдателя на римской студии. Но разница, конечно, существенная. Одно дело – смотреть, как записываются другие, и другое дело – записываться самому. Мне очень нравится работа в студии.

До сей поры состою в тесной дружеской переписке с Анной Качалиной, которая является большим знатоком музыки вообще и песни в частности, с художником, который проектирует конверты для пластинок, с Виктором Бабушкиным, звукорежиссером, способным и авторитетным специалистом. Именно Виктор отвечает за озвучивание больших политических и музыкальных мероприятий в Кремлевском дворце съездов. Мне очень легко с ними работалось!

В перерывах, когда мы проверяли запись, они угощали меня горячим чаем и пирожками с мясом и капустой. Как хорошо было бы снова съесть в обществе Ани и Виктора горячий, мягкий, пышный пирожок с мясом. Лучше два. С мясом и с капустой!

Мы гадали день и час,

Когда же снова встретим вас?

Год прошел, а вас все нет…

В ожидании шлем привет!

Однако уже пора вернуться в Сан-Ремо. Перед тем как я вошла в репетиционный зал, я должна была по пути дать увековечить себя группе фоторепортеров, честно работающих для своих заказчиков. Эта съемка меня утомила (снимали на лестнице) и я пошла в зал, где как раз пела Конни Френсис. Я присела отдышаться не столько от усталости, сколько от волнения, которое меня вдруг снова охватило – и стала слушать. До сих пор я слышала Конни Френсис только по радио. Голос ее мне всегда нравился, но я и не подозревала, что это вовсе не заслуга высоких технологий звукозаписи.

Певец или певица не всегда поют так, как это зафиксировано на пластинке или магнитофонной ленте. Подлинной проверкой может послужить только «живое» пение, а не под фонограмму.

Во время передач по телевидению большинство певцов используют запись на студии, выполненную во всех отношениях безукоризненно. Запись включают, певец слышит ее через репродуктор – и старается возможно точнее синхронизировать движение губ со звучащей песней. Я, к примеру, тихонько пою, следя за тем, чтобы не заглушить льющейся из репродуктора собственной записи. Движение губ и мимика лица в этом случае наиболее правдоподобны.

Термин «живое» пение означает исполнение песни в микрофон перед публикой, в сопровождении оркестра, который действительно играет, а не изображает игру. И если в процессе записи можно десять раз повторить одно и то же место, исправить, применить разные технические «трюки», то во время «живого» пения могут выявиться все минусы поющего.

Именно поэтому прежде чем Конни Френсис закончила петь, я сделала приятный вывод, что она на самом деле замечательно поет. Она и держалась на сцене, и была одета, как обыкновенная нормальная девушка – черные брюки, сандалии, джемпер… Конни не преследовала цели приковать внимание зрителей к своему внешнему виду. Я сознательно подчеркиваю это, ибо о других участниках фестиваля того же сказать было нельзя. В день концерта у нас с Конни состоялся небольшой разговор. «Ты откуда приехала, Анна?» – спросила она меня, когда я, спев свою песенку, ушла со сцены. Конни выступала как раз передо мной и оставалась еще за кулисами, наблюдая по контрольному телевизионному экрану ход фестиваля. Я рассказала ей, что ее хорошо знают и очень любят в Польше. «О, это правда?» – осведомилась она с улыбкой, позволявшей думать, что ей эта новость небезразлична. Потом, коснувшись самоубийства Луиджи Тенко, она сказала: «Люди слишком многого хотят от жизни, а когда чрезмерные желания не осуществляются, происходят трагедии. Я принимаю жизнь такой, какая она есть. Меня может радовать и пустяк, и крупное, большое событие. Тем самым обретаешь если уж не счастье, то по крайней мере душевное равновесие».

Ее манера держаться, умение владеть собой вроде бы указывали на то, что она следует своим принципам и, надо признать, преуспела в этом. Однако, думается мне, спокойный тон в общении с людьми, выдержка на сцене основаны, прежде всего, на твердой уверенности в том, что дело, которое она делает, исполнено смысла и значения. На репетициях я заметила, что она просто любит свою работу, любит петь. Любовь к своему делу если не единственное, то, во всяком случае, одно из важнейших условий для того, чтобы человек чувствовал себя счастливым.

Затем на эстраду поднялась Далида. Я помнила ее по выступлениям в зале Конгресса и в «Олимпии». Она очень изменилась: сильно похудела, что, впрочем, соответствовало требованиям моды, а свои длинные волосы осветлила. Поскольку по выступлениям и фотографиям я помнила ее брюнеткой, я даже не сразу узнала ее. И лишь когда она начала петь, я осознала: да ведь эта худенькая, как подросток, блондинка в мини-юбочке – сама Далида! После Далиды выступали итальянские певцы и певицы, которых я не очень хорошо знала. Неожиданно шум в зале усилился на несколько децибелов, а все головы повернулись к дверям. В дверях стоял Доменико Модуньо, с улыбкой посылая направо и налево воздушные поцелуи. Вместе с ним на репетицию пришла его жена, молоденькая, прелестная и, как сообщил мне Рануччо, невероятно ревнующая своего знаменитого мужа. Пьетро и Рануччо вдруг заволновались. Я уже предчувствовала, что кого-то из них опять осенила блестящая мысль, которую они не преминут превратить в жизнь. И не ошиблась. «Ты должна сфотографироваться с Доменико», – сказал, наклонившись ко мне, Пьетро. «Вот это будет реклама! Разумеется, сначала мы тебя ему представим». Но синьор Доменико Модуньо между тем уселся в другом конце зала. А к лицу ли женщине расталкивать локтями толпу, чтобы представиться ему самой? Но, с другой стороны, как справедливо рассудил Пьетро, и Модуньо вряд ли пожелает проделать этот нелегкий путь ради того, чтобы познакомиться с какой-то певицей. К тому же неизвестной.