Мария Залесская - Вагнер
Вагнер продолжал жить своей обычной жизнью: работал, писал статьи, занимался детьми, принимал участие в концертах для поддержания финансового благополучия семьи, общался с друзьями, путешествовал, причем совершенно не рвался во Францию. Зная натуру Вагнера, предположить, что он был при этом в кого-то влюблен и никто из окружающих не догадывался о его чувствах, совершенно невозможно.
Конечно, самой Юдит Готье льстило внимание немецкого гения и она сделала всё возможное, чтобы об этом стало широко известно. Вот только можно ли считать объективной подобную оценку самолюбивой творческой личности? Или она выдавала желаемое за действительное — хотела видеть себя возлюбленной, будучи на самом деле просто хорошим другом и приятной собеседницей?
Процитированные нами отрывки из писем есть не что иное, как очередной пример высокопарной и экзальтированной эпистолярной стилистики XIX века. Еще раз обращаем внимание на переписку Вагнера с Людвигом II. Общаться с другом как с возлюбленной было для того времени в порядке вещей. Рассматривать Вагнера вне среды, в которой он жил, и мерить его сегодняшними мерками — значит искажать его психологический портрет.
Но при всем этом вполне можно понять ревность Козимы; на ее месте многие жены отреагировали бы аналогично и в XIX, и в XXI веке. Козима вообще отличалась ревнивым характером и не собиралась разбираться в тонкостях этих взаимоотношений. И это тоже можно понять: после всего, что она вынесла во время борьбы за свою любовь, она считала, что имеет право ни с кем не делить своего мужа, что со времени переезда в Байройт становилось всё проблематичнее. Но такова участь всех спутников жизни публичных людей. Имея не менее страстную натуру, чем Вагнер, его жена старалась не давать волю своим эмоциям. Но и ее терпению иногда (вернее, весьма часто и не всегда обоснованно) приходил конец. Таким образом, реакцию Козимы на отношения Вагнера и Юдит Готье никак нельзя считать доказательством их любовной связи.
Весьма сомнительным нам представляется также утверждение, что Юдит была для Вагнера «музой „Парсифаля“». «Парсифаль» был задуман Вагнером еще в 1857 году, задолго до знакомства с ней, а музыкальное воплощение получал в течение пяти лет — с 1877 по 1882 год; при этом отношения с Юдит были прерваны в 1878-м. Значит, целых четыре года Вагнер творил без своей музы? Не говоря уже о том, что в самом содержании «христианской мистерии» нет ни намека на реальных прототипов, в отличие, например, от «Тристана и Изольды». А раз Юдит нет места в творчестве, значит, ей не было места и в сердце Вагнера.
Повторим еще раз — по-настоящему Вагнер любил только дважды в жизни, и его муз звали Матильда и Козима! Кем была для Вагнера Юдит Готье? Поклонницей его таланта, умной и образованной собеседницей, наконец, просто красивой женщиной, созерцание которой должно было доставлять эстетическое удовольствие мужчине, наделенному богатым художественным воображением. Но нам представляется очевидным, что никакой сердечной раны она ему не нанесла. В 1878 году Вагнер сказал Козиме: «Ты увидишь, я умру на твоих руках…»[528] Это больше, чем любовное признание. Рядом с ним меркнут все «юдит готье» вместе взятые; после него теряют смысл все рассуждения на тему неверности Вагнера.
…Торжественное открытие фестиваля состоялось 13 августа 1876 года исполнением Девятой симфонии Бетховена и спектаклем «Золото Рейна». На следующий день на сцене Фестшпильхауса шла «Валькирия», 15-го — «Зигфрид»; 16-го — «Сумерки богов». В течение фестиваля тетралогия «Кольцо нибелунга» была дана полностью трижды: второй цикл прошел с 20 по 23 августа; третий — с 27 по 30 августа.
Крайняя усталость, опустошенность и разочарования стали для Вагнера итогом первого Байройтского фестиваля. Возможность дальнейшей борьбы за высокое искусство он в те дни для себя исключал. К тому времени были подведены финансовые итоги предприятия и выяснилось, что вместо ожидаемой прибыли фестиваль принес дефицит бюджета в размере 148 тысяч марок (по современному счету — миллион 184 тысячи евро). Блестящая публика, собравшаяся в Байройте в августе 1876 года, вовсе не торопилась раскошеливаться; «патроны» молчали; взять денег снова было неоткуда. Практически сразу после первого фестиваля Фестшпильхаус на неопределенное время был закрыт, что означало поражение дела всей жизни Вагнера. В связи с закрытием театра 9 сентября Козима записала в дневнике: «Рихард крайне подавлен, говорит, что может умереть»[529].
Забегая вперед скажем, что Фестшпильхаус вновь открылся для второго Байройтского фестиваля лишь в 1882 году. С тех пор фестивали стали проводиться в июле — августе почти ежегодно (за исключением 1885, 1887, 1890, 1893, 1895, 1898, 1900, 1903, 1905, 1907, 1910, 1913, с 1915-го по 1923-й, 1926, 1929, 1932, 1933, 1935 годов и с 1945-го по 1950-й) и длились по три-четыре недели. После смерти Вагнера в 1883 году руководство Байройтскими фестивалями перешло в руки Козимы, затем в период с 1908 по 1930 год ими руководил сын Вагнера Зигфрид, с 1930 по 1944 год — жена Зигфрида Винифред, а с 1951-го — два внука композитора, Виланд и Вольфганг Вагнеры. В перипетии современных «войн за байройтское наследство» мы углубляться не будем — наша книга не об этом.
В конце сентября 1876 года Рихард и Козима отправились в путешествие по Италии — эта страна всегда благотворно действовала на душевное состояние Вагнера. 5 октября они прибыли в Сорренто, где предполагали задержаться до конца месяца, и остановились в отеле «Виктория». Здесь, в Сорренто, 2 ноября состоялась последняя встреча Вагнера и Ницше, также путешествовавшего в это время по Италии. Творческим воображением Вагнера тогда уже всецело владел «Парсифаль»; Ницше воочию убедился, что между ним и его бывшим кумиром отныне лежит пропасть…
Через три дня Рихард и Козима отправились дальше. Их маршрут пролегал через Неаполь, Рим, Флоренцию и Болонью. Тем временем из Байройта приходили тревожные вести. Покрыть финансовый дефицит, вызванный фестивалем, было нечем. Обращение за помощью к Людвигу II на этот раз не дало результата — он был занят проектами своих замков Нойшванштайна и Линдерхофа и сам нуждался в деньгах. Вагнер был близок к тому, чтобы официально объявить Фестшпильхаус банкротом, а «Ванфрид» продать за долги. По возвращении из Италии он фактически смирился с неизбежным. Свое решение он объявил 21 января 1877 года. Казалось, всё погибло…
И вдруг 25 января он позвал к себе Козиму и торжественно объявил ей: «Я начинаю „Парцифаля“ и, пока не закончу его, никуда не уеду отсюда»[530]. Финансовые проблемы были отодвинуты на второй план; Вагнер нашел в себе силы занять «выжидательную позицию», которая, как показало будущее, вполне себя оправдала. Великая «христианская мистерия» победила «презренного золотого божка»!
Вплоть до 1877 года Вагнер вслед за Вольфрамом фон Эшенбахом называл своего героя Парцифалем: и когда впервые обратился к этому сюжету в 1857 году, и когда писал первый вариант поэмы по просьбе Людвига 11 в 1865 году. Известна точная дата «переименования» Парцифаля в Парсифаля — 13 февраля 1877 года. В письме Юдит Готье композитор разъясняет его причины: «Его имя арабское. Parsi означает „чистый“, fal — „безрассудный“»[531]. Таким образом, Вагнер положил начало новой «филологической» традиции написания имени этого средневекового героя.
Работа шла быстро. 23 февраля поэма была полностью завершена и тут же отдана в печать (к Рождеству 1877 года она уже появилась в продаже). Сам Вагнер тут же начал писать музыку к своей новой драме. Но этот труд растянулся у композитора на целых пять лет…
Пять лет он шел к полному воплощению идеалов всей своей жизни, неуклонно и последовательно выкристаллизовавшихся из всего предыдущего творчества, поднимался к своей вершине, после достижения которой признался: «Больше я не напишу ни одной ноты». В 1874 году Вагнер поторопился назвать свой приют «Покой мечты». Его мечты еще не «упокоились»; они вели его дальше, туда, где ждало мистериальное вознесение Парсифаля.
Глава одиннадцатая
ВОЗНЕСЕНИЕ ПАРСИФАЛЯ (март 1877 года — 1883 год)
Грубая действительность вернула Вагнера из «страны Святого Грааля» на грешную землю. Он больше не мог продолжать работу, не обеспечив себя и свою семью материально. Несмотря на самонадеянное заявление о том, что он не покинет «Ванфрид», пока не завершит «Парсифаля», Вагнер был вынужден отправиться в новое концертное турне, иначе угроза банкротства (даже учитывая полученный за поэму гонорар) становилась всё реальнее.
В мае 1877 года Вагнер выехал в Лондон. Ему казалось, что несколько блестящих концертов в Альберт-холле, прошедших при полном аншлаге, позволят покрыть долги фестиваля, которые, напомним, составляли 148 тысяч марок. Однако довольно значительное количество репетиций (учитывая сложность исполняемой музыки) и увеличение состава оркестра до 170 музыкантов, которым нужно было платить жалованье, вновь оставили композитора практически без прибыли. Доход от лондонских концертов составил всего 700 фунтов (82 600 евро) — чуть меньше десяти процентов от общей суммы дефицита бюджета фестиваля. Единственным удовлетворением от поездки стал прием в Виндзорском замке, устроенный в честь Вагнера английской королевой Викторией.
