Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену - Михаил Михайлович Марголис
– Если возникнет ситуация, когда у тебя ни группы, ни оркестровой фонограммы – отработаешь под гитару?
– Так уже приходилось делать, когда по ходу концерта ломалась аппаратура. Для меня это хуже, но зрители, кажется, особо не замечают и так же аплодируют «Родине», «России», другим моим песням.
– Ты недавно выступал в Гамбурге. Собрал зал?
– Да, был полный зал. Причем немцев, а не эмигрантов…
– Пел на русском?
– На русском. Но мои песни переводились. Перед каждым исполнением на сцену выходил профессор Гамбургского университета и читал литературный перевод. Был успех. Я привез тридцать моих кассет, их раскупили в считанные минуты, по двадцать пять марок за штуку. Для примера, диск Фила Коллинза стоил пятнадцать марок.
– А как насчет собственного диска? Собираешься выпускать?
– Конечно, собираюсь. Была масса предложений. Но до конца прошлого года я на них не отвечал из-за съемок в нескольких фильмах. Не было возможности поехать в студию.
– Наиболее заметной твоей работой в кино, наверное, должна быть роль князя Серебряного. Удовлетворен сделанным?
– Я абсолютно не удовлетворен съемками. Не удовлетворен режиссером, организацией, создавшей этот фильм, во главе с Исмаилом Таги-Заде, который кричал, что он – миллионер и потратит уйму денег на такую картину, такую тему, а сам экономил даже на гвоздях. Мне просто стыдно, как одели князя Серебряного, такое чувство, что на «Мосфильме» собрали все половики и сшили из них наряд. Еще хуже обстояло с костюмами массовки. Бутафорские сабли держались, простите, на резинках от трусов. Или, представь, въезжаю в кадр на черной лошади, выезжаю на белой. В общем, царил дух полнейшего наплевательства со стороны тех, кто отвечал за этот фильм. Я был поражен и даже отказался в нем досниматься.
– И что же теперь? Как он будет выходить?
– Не знаю. Вот так и будет. Сцены с Иваном Грозным там вообще ни одной нет.
– Чем тебя заинтересовала тема этого фильма?
– Хотел показать, какими были наши предки: бояре, князья. В образе князя Серебряного подчеркнуть благородство, величие русского духа. То, что унаследовала русская дворянская интеллигенция. И что истреблено и утрачено в современных поколениях.
– Считаешь себя патриотом?
– Да, считаю. Потому что мне не безразлично, что происходит с Россией.
– Патриотизм приобретает сейчас различные формы. Например, члены «Памяти» тоже считают себя патриотами.
– Я просто скажу, что к тем, кто насилует мою Родину, пытается разрушить ее традиции, культуру, отношусь примерно так же, как к оскорбляющим мою мать.
– Любовь к Родине и патриотизм, для тебя – разные вещи?
– Нет, почему? Любовь к Родине – компонент патриотизма.
– То есть, патриотизм более объемное понятие, нежели любовь?
– Да, более. Потому что любить и бездействовать – это не патриотизм. Патриот – человек любящий и действующий.
– Есть созвучные тебе по духу люди в сегодняшней российской музыке?
– Есть. Шевчук, покойный Цой…
– Как думаешь, с Шевчуком у вас одно творческое направление?
– Направление одно, язык разный. Я менее жесткий. Менее революционен, чем Шевчук. Я скорее более философичен.
– Есть площадка, где бы очень хотелось выступить, но пока не удалось?
– Конечно, есть. Допустим, очень хочется выступить в парижской «Олимпии» для русских эмигрантов. Там еще сохранились настоящие дворяне.
– Сколь широк круг тех, кому ты доверяешь?
– Таких людей очень мало. Я теперь крайне осторожен в контактах. Меня часто предавали, и я сильно разочаровался как в мужчинах, так и в женщинах. Всегда пытался открыть свою душу тому, кого считал другом, но порой мне в нее просто плевали. После чего душа вновь замыкалась. Правда, время, что называется, вылечивало, понемногу приходил в себя, но следовал какой-то новый удар, и все повторялось. Сейчас, если я кого и хочу видеть, то только тех, кого давно знаю, кто хорошо ко мне относится и относился так же, когда я не был известен. Но, повторяю, их очень мало.
Пугачева – Киркоров. Вместе и порознь
Наиглавнейшей российской светско-музыкальной новостью в самом начале 1994-го стала помолвка Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова. Под Старый Новый Год стране сообщили о формировании весьма неожиданной «ячейки общества» и многие восприняли это как эпатажный рекламный трюк, эффективный в «младенческий» период отечественного шоу-бизнеса. Реалити-шоу получалось громкое, с ускользающей гранью между его режиссурой и естеством. Народ следил за сюжетом. 26-летнего Филиппа, когда-то покинувшего «Театр Аллы Пугачевой», чтобы доказать сомневающимся свою значимость и независимость, теперь воспринимали как нового фаворита Аллы Борисовны, вернувшегося к своей покровительнице. Он – рвется в короли, она – поможет ему обрести титул. А любовь тут или расчет – это на усмотрение каждого. Скажу лишь, что, по крайней мере в первые годы своего семейного союза, Пугачева и Киркоров выглядели азартно и воодушевленно. Я периодически общаюсь с ними уже тридцать лет, и, пожалуй, именно тогда замечал у них наибольший, если хотите, неподдельный кураж.
За полторы недели до того, как мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак торжественно вручил молодоженам Алле и Филиппу паспорта со штампом об их бракосочетании, Киркоров пять дней подряд презентовал в Москве свою самую масштабную и претенциозную на тот момент программу «Я не Рафаэль». Премьерный показ 4 марта 1994-го в ГЦКЗ «Россия» длился пять часов! Два отделения. 60 номеров на английском и русском. Богатые декорации, балет, президентский симфонический оркестр на сцене. Аншлаг. Бомонд в зале. Приглашенным на премьеру выносили даже дополнительные стулья. Стоимость постановки – примерно 120 тысяч долларов, солидная сумма по тем российским временам.
«А как же? – сказал мне Филипп в премьерный вечер – люди заплатили по 100 тысяч рублей за билет и имеют право получить товар на такую сумму».
Песню «Я поднимаю свой бокал» Киркоров исполнял, глядя со сцены вдаль и вправо. Потом шел в эту даль, к подножию директорской ложи (я, к слову, тоже располагался в ней, на расстоянии вытянутой руки от Аллы Борисовны, и в деталях наблюдал ключевую мизансцену действа). Софит выхватывал из темноты Пугачеву, Киркоров кричал ей несколько раз «Я люблю тебя!», она бросала ему с балкона букет. Интимная, серенадная зарисовка. Публика умилялась и удивлялась.
Первое отделение завершалось итальянской песней Guarda che luna в исполнении отца Филиппа – Бедроса Киркорова. Чуть раньше, под кавер на песню Мадонны «Hanky Panky», на сцене
