Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену - Михаил Михайлович Марголис
И Костя Кинчев, к слову, заработал, когда участвовал в 1996-м в российском туре «Голосуй или проиграешь!». Я ему говорил тогда: если уж ты рубишься за ту или иную политическую систему или взгляды, ты должен делать это все-таки бесплатно. Деньги в таком случае добавляют гнильцы. Мы тогда много перезванивались и с Костей, и с БГ, и с другими музыкантами. У нас была какая-то дружба в рок-движении и общность взглядов. Именно отношение к туру «Голосуй или проиграешь!» разделило всех нас. Некоторые хлопцы с великими демократическими идеями поехали тогда «рубить бабло», а некоторые, типа меня, не поехали, и этого мне простить до сих пор не могут.
– Так все-таки сейчас рок-н-ролл – это ты или они?
– Я язык сломал объяснять, что подразумеваю под этой фразой личную ответственность. И когда я один, то рок-н-ролл – это, конечно, я. Потому что, никого рядом нет.
– Один против всех?
– Нет, не против всех. Просто я считаю, что один в поле – воин. И когда направляю микрофон в зал, и каждый человек кричит в него «рок-н-ролл – это я!», это тоже его личная ответственность.
– Александр Васильев из «Сплина», Гарик Сукачев, Кинчев опять-таки, другие коллеги говорят о тебе с уважением как о музыканте, но при этом замечают, что «достал Шевчук всех учить жить»…
– Не учу я никого жить. Просто высказываю обо всем собственное мнение, и им это не нравится. Видимо, сами не способны сейчас на такую позицию, к сожалению. Многие из них готовы и пиво рекламировать, и сигареты, и на корпоративах каких-нибудь выступать (я не о Кинчеве в данном случае), и в казино – перед той сволочью, что распродала Россию. При этом они вроде в бога веруют, и, значит, болит совесть-то у них, а сказать нечего. У меня, может, совесть тоже не чиста, я, конечно же, грешен, но по крайней мере русский рок не продал никому за 30 сребреников.
– Есть ощущение, что большинство твоих коллег дистанцируются сегодня от любой революции, а ты по-прежнему ищешь с ней встречи?
– Это очень тяжело. Но я легких путей никогда не искал, и ты это знаешь. Такая карма у меня, видать. Скажу простым, уличным языком: я за любой кипиш! За кипиш, где дух живет, где начинается борьба с мертвечиной.
– Недавно Филипп Киркоров откликнулся на мое предложение и поздравил тебя с грядущим 50-летием. Сказал, что «прощает тебе все». Принимаешь его прощение?
– Мы с ним живем в разных Россиях. Наши миры практически не соприкасаются. Мы говорим на разных языках. Бог ему судья, и я желаю России, в которой живет Киркоров, не испустить дух.
2011 год
– Почему в нашем роке минимум групп с более-менее равноправным и равнозначным статусом нескольких участников, как у The Beatles, Led Zeppelin или Deep Purple? В России сплошь авторские проекты. «Аквариум» равен БГ, «Алиса» – Кинчеву, «Крематорий» – Григоряну, «ДДТ» – тебе и т. д.
– Я об этом размышлял. И не нашел четкого ответа. Странная тема действительно. Наверное, то, что делаем мы, – не совсем рок-музыка. Вот, «Битлз» – настоящая рок-музыка, коллективное творчество. А у нас всегда есть лидер и ведомые им музыканты.
– Ты поэтично заметил, что, много перемещаясь по стране, замечаешь народное молчание, все более граничащее с отчаянием…
– Да. Рифмуется, ведь, даже: молчание – отчаяние… И хочется выползать из этого отчаяния, но не с допингом каким-то, не с водкой, а так, чтобы творить, использовать еще не открытые в себе резервы. У меня есть новая песня о пустоте: «Пустота в коллективной бессознательности масс, где на точки удовольствий, эрогенные места, давит точно каждой ночью пустота…». Мне не нужны такие точки. Я – не животное и ищу собственные центры ощущений.
– В другом высказывании ты признался, что общаться с коллегами-ровесниками тебе сейчас не интересно, поскольку особо не о чем? Они, пожалуй, обидятся?
– На, что обижаться-то? Я к коллегам давно уже спокойно и уважительно отношусь. Это раньше порой махал шашкой, судил кого-то. Сейчас себе такого не позволяю. Надо хорошо делать свое дело – в том и будет твой ответ всем.
Время Крутого продолжается
От эмпирических рассуждений отцов нашего рок-н-ролла вернемся к реализму российского шоу-бизнеса. На исходе прошлого столетия Игорь Крутой последовательно стал преподносить публике «тома» (то бишь, пластинки) «аудиоколлекции» своих шлягеров. Исполняли их столько популярных артистов, сколько сегодня, двадцать с лишним лет спустя, поют песни на стихи поэта-магната Михаила Гуцериева. У Игоря Яковлевича существовал тогда большой разлинованный настольный блокнот, в котором он педантично отмечал сколько песен уже написал для Пугачевой, Аллегровой, Вайкуле, Шуфутинского, Леонтьева, Буйнова, Сташевского, Лещенко… Критики подобную плодовитость маэстро воспринимали с сомнением: либо вождь «АРСа» почти гениален, либо отечественная эстрада, мягко говоря, не предполагает особого разнообразия и кропотливых творческих исканий? Самого повелителя нот эта дилемма несильно заботила. Он решал практические вопросы. Например, как комфортно рассадить всех вип-гостей на трехдневной презентации «третьей и четвертой частей» своей «аудиоколлекции» в ГЦКЗ «Россия» в октябре 1998-го. В ту, последефолтовую осень (когда слетели российские гастроли ряда мировых звезд, отменились некоторые помпезные мероприятия) «вечера Крутого» стали чуть ли не главным светским событием страны. Инсайдеры в «России» и «АРСе» сообщали мне о «звонках из администрации Ельцина, из мэрии, Госдумы, от руководителя президентской протокольной группы Шевченко…» и уточняли «все просят по 20–30 билетов». Наконец, перед одним из вечеров издали «специальное распоряжение» забронировать три кресла в 16 ряду для «высокопоставленного инкогнито». В общем, власть тянулась к Крутому. И в день, на который бронировали те самые «три кресла», маэстро не ограничился только музицированием на сцене, а еще торжественно поднял бокал шампанского, под телекамеры и аплодисменты высокопоставленной публики, отмечая закладку своей именной плиты с золотым отливом на «Площади звезд» перед главным
