Мария Залесская - Вагнер
С этими ранами в сердце не могу и думать ни о каком новом приюте.
Дитя мое, для меня существует одно только спасение, и спасение это должно прийти из глубочайших глубин моего сердца, а не из внешних обстоятельств. Это — покой. Покой от страстей! Безмолвие всех желаний! Благородная, достойная самопобеда! Жизнь для других — ради собственной отрады!
Теперь ты знаешь всю серьезность и решительность моего настроения. Оно окутало все мои мысли, всё мое будущее, всё, что мне близко, окутало тебя, самого дорогого мне человека. И с развалин всех страстей разреши пожелать тебе счастья!
Тебе известно, что никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволял себе никакой назойливости. Напротив, щепетильность моя доходила даже до преувеличения. Но вот в первый раз хочу предстать перед тобою назойливым человеком. Прошу тебя совершенно не беспокоиться обо мне. Посещать вас часто я не буду, ибо отныне вы должны видеть меня только тогда, когда я буду уверен, что могу показать спокойное лицо. Раньше я стучался в двери вашего дома в минуты страдания и тоски. Но я приносил беспокойство и мучения туда, откуда сам хотел почерпнуть для себя одно лишь утешение. Теперь — довольно! И если ты долго меня не увидишь, молись за меня в тишине. Знай, что я страдаю! Если же я все-таки приду, то будь уверена, что я принес в твой дом наилучший дар моей души, который только мне одному, столь много и сознательно страдавшему, суждено, по-видимому, приносить людям[332].
…И разве ты не оказала мне высочайшего благодеяния в жизни? Разве не тебе я обязан тем единственным добром, которое заслуживает истинной благодарности? И разве, в самом деле, я не должен искать возможности отблагодарить тебя за то, что ты завоевала для меня такими несказанными жертвами и страданиями?
Дитя мое, за последние месяцы волосы мои заметно поседели на висках. Какой-то голос изнутри страстно завет меня к покою, к тому покою, мечтой о котором я много лет назад наполнил душу моего Летучего голландца. Это была пламенная мечта о родине, а не о пышных наслаждениях жизнью. Только верная, прекрасная женщина могла бы дать ему такую родину. Так отдадимся же вместе прекрасной смерти! Она умиротворяет и успокаивает наши страсти и желания. Умрем блаженной смертью, с тихо просветленным взором и святою улыбкою прекрасного торжества! Для других никакого ущерба! А для нас — победа!..»[333]
К этим словам добавить нечего…
Разрыв с Везендонками Вагнер пережил очень тяжело, у него возникали даже мысли о самоубийстве — «в лучших вертеровских традициях». Ничего подобного он даже близко не переживал ни с Джесси Лоссо, ни, к сожалению, с Минной. Любовь — в вагнеровском смысле этого слова — посещала композитора, пожалуй, только два раза в жизни: по отношению к Матильде Везендонк и впоследствии к Козиме фон Бюлов. И первое потрясение было для него поистине ужасно. Вагнера спасло творчество, и только творчество! Чтобы завершить рассказ о любви Вагнера к Матильде, нам необходимо забежать чуть-чуть вперед.
Вскоре после отъезда из «Убежища», мыслями вновь и вновь возвращаясь к своей возлюбленной, Вагнер завершил вдохновенный шедевр, начатый им еще в 1857 году Он положил на музыку пять стихотворений, принадлежащих перу Матильды Везендонк, и теперь собрал их в стройный цикл, не соблюдая при этом хронологический порядок создания песен. В своем дневнике композитор записал 9 октября 1858 года (он находился тогда в Венеции): «Итак, я приступил к работе. С чего же я начал? От наших песен у меня имеются лишь беглые карандашные наброски, почти совсем не разработанные, до такой степени неотчетливые, что боюсь совершенно забыть их когда-нибудь. Прежде всего я занялся воспроизведением их на рояле по памяти, со всеми подробностями. Затем я тщательно записал их… Такова была моя первая работа. Я расправил крылья. Сам я не написал ничего, что было бы лучше этих песен, и только немногие из моих произведений могут стоять с ними рядом. „И разрешена твоя загадка, о, святая природа…“[334] Эту святую природу я с большим удовольствием окрестил бы другим именем. Мысль тут верна, но не выражение: святою природа не бывает никогда, кроме одного случая, когда она отрекается от себя, когда она отрицает себя. Но из любви к тебе я оставил всё по-прежнему»[335].
Полное название цикла — «Пять песен для женского голоса на стихи М. Везендонк» (Wesendonck-Lieder). Это исповедь перед лицом вечности о чувстве, которое не вправе судить людской суд, причем исповедь сразу за двоих…
Первая песня, «Ангел» (Der Angel), написанная в ноябре 1857 года, дает страждущему надежду, что когда-нибудь за ним спустится светлый ангел, своими легкими крылами развеет боль и вознесет душу на небеса. Душе суждено страдать на земле, но вера в грядущее освобождение помогает вынести земные скорби и привести душу к спасению.
Вторая песня, «Стой!» (Stehe still!), созданная в феврале 1858 года, — это заклинание земного времени, порождающего желания. Только в полнейшем отрешении от земного, вне времени можно познать сущность через другую сущность, одной душе слиться с другой и постичь священную тайну Вечности и Природы. Спасение — в высшем познании, в познании Бога. При чтении стихотворения Матильды Везендонк невольно возникает мысль о том, что ей близки постулаты герметической философии[336]. Во всяком случае, обретение спасения через познание вневременного сущего — это один из основных гностических и алхимических принципов.
Третья песня, написанная в мае 1858 года, обманчиво приземленно называется «В теплице» (Im Treibhaus). Тоска по Родине — настоящей духовной Родине — знакома лишь возвышенным душам. Они рождены не для этого мира, их счастье не здесь. Они заперты в своем теле, как тропические растения в теплице вдали от солнечного света своей истинной Родины. Стремление к Вечности — вот их удел.
Четвертая песня, «Скорбь» (Schmerzen), сочиненная в декабре 1857 года, вновь несет в себе удивительно глубокий смысл сродни знанию посвященного в таинства герметической философии. Алхимический и христианский постулат «рождение в истине через смерть» передан здесь удивительно тонким, прекрасным и простым символом ежедневной смерти солнца перед воскрешением нового дня. Смерть несет в себе жизнь, в страданиях — благословение и над всем — великая мудрость Всевышнего.
И, наконец, пятая песня, «Грёзы» (Träume), написанная в декабре 1857 года, завершает цикл духовного перерождения. Лишь стремление к горнему блаженству достойно вечности. Всё земное канет в небытие, душа же, запечатлевшая образ Всевышнего, преображается через Любовь.
Не зря Вагнер нарушил ради Матильды свой принцип не писать музыку на чужой текст. Его глубоко прочувствованная мелодия настолько неразрывно и органично слита со стихами, что уже невозможно представить себе одно без другого. Матильда была настоящим глубоким поэтом, и благодаря Вагнеру она спасена от незаслуженного забвения. Он создал вечный «нерукотворный памятник» ее чуткой, способной по-настоящему любить душе. Говорить и о музыке, и о поэзии — дело неблагодарное; говорить о музыкальной поэзии — неблагодарное вдвойне. Можно лишь посоветовать обратиться к музыкальным записям вагнеровского цикла, чтобы обрести собственный опыт познания Вагнера, получить от него урок Любви.
Такое достойное завершение ждало поистине романтические отношения между Вагнером и Матильдой Везендонк — второй главной женщиной в его жизни. (Оставим всё же пальму первенства несчастной Минне. Можно согласиться с А. Лиштанберже: «Жена его была прекрасное создание, но слишком ограниченное для того, чтобы понимать те побуждения, которые руководили поведением ее мужа, чтобы принимать участие в его интеллектуальной и чувственной жизни и создать ему очаг, у которого он мог бы позабыть горести изгнания»[337].)
Итак, три женщины в жизни Вагнера — Минна Планер, Матильда Везендонк и Козима фон Бюлов — олицетворяют собой три этапа эволюции его личности. Для Минны было важнее всего стремление к материальному благополучию, свойственное и Вагнеру в первую треть его жизни, когда он, не понаслышке знакомый с нищетой, был просто Вагнером-человеком. Матильда — воплощение возвышенной неземной Любви, Любви идеальной, Любви Сенты, Елизаветы, Изольды, Любви Вагнера-поэта, Вагнера-художника; наконец, Козима подарила ему настоящий семейный очаг, примирила потребности Вагнера-человека и Вагнера-художника и создала Вагнера-философа.
Пережитое Вагнером чувство к Матильде Везендонк долго не давало ему вновь ощутить любовное томление. Покидая Цюрих, он вообще был твердо уверен в том, что больше никогда не испытает ничего подобного. Справившись с душевным кризисом, Вагнер решил больше не искать никаких отношений с женщинами. Он жаждал творчества, новых впечатлений, путешествий — на родине ему по-прежнему не было места. Впереди его ждали три страны, три могучих оплота музыкального искусства — Италия, Франция и Россия.
