Максим Кравчинский - Музыкальные диверсанты
Здесь ведущая допустила обычную для того времени ошибку — приписала авторство и исполнение другому. Песенку «Про Париж» написал не Юлий Ким, а Юрий Кукин во время работы вместе с Глебом Горбовским в геологических экспедициях. По причине никудышного качества записей и отсутствия официальной информации о менестрелях из-за железного занавеса такие оплошности случались сплошь и рядом. Иногда они выходили боком (как с Владимиром Высоцким, на счет которого журналист «Советской России» отнес песни из репертуара Аркадия Северного!), а порой и наоборот — спасали от расправы.
Патриарх жанра Александр Городницкий [30] в мемуарах «И вблизи и вдали» с улыбкой реконструировал события далекого прошлого:
«.. Вспоминается история, произошедшая со мной в начале 1977 года на борту научно-исследовательского судна “Академик Курчатов”, пересекавшего Атлантический океан. Мне в каюту неожиданно позвонил начальник радиостанции и сказал: “Ну-ка иди скорей в радиорубку — тебя Би-би-си передает…” Не слишком обрадовавшись этой новости, я все же пошел в радиорубку, а когда вошел, то увидел, что там уже сидят капитан, первый помощник и еще один член экспедиции “в штатском”, которого в команде называли “Федя — лохматое ухо”. Из динамика несся мой голос, поющий песню. Все присутствующие обратили на меня свои участливые взоры — так смотрят на дорогого покойника. Сесть никто не предложил. Наконец песня кончилась, и диктор Британского радио произнес: “Мы закончили очередную передачу из цикла “Русский магнитофониздат”: поэты-певцы, не признаваемые советским правительством…”Взгляд первого помощника, устремленный на меня, приобрел стальную жесткость и непримиримость. “Перед вами только что прозвучала, — продолжал диктор, — песня Юрия Визбора “Чистые пруды” в исполнении автора…” “Ну что, слышали?” — сказал я присутствующим и ушел».
Но вернемся ненадолго в студию радио «Свобода».
Ведущая программы о бардах Галина Николаевна Зотова и сама хорошо пела. Частенько на «свободных» волнах можно было услышать в ее исполнении переделки на мотивы известных песен (прием знакомый, не правда ли?):
Ехали на тройке с бубенцами,Вдруг колеса отскочили прочь,Долго торговались с кузнецами,Обещали парни нам помочь.Рублями длинными, им заплатили мы,И наша тройка снова мчится вдаль,Колеса крутятся, в мозгах распутица,Но нам рублей растраченных не жаль.Ехали на тройке члены тройки,Чтоб невинным что-нибудь пришить,Как сказал Ляксей Максимыч Горький,Не сдаешься — значит задушить!Годами длинными им заплатили мы,Как буря, тройка пронеслась,Но благородные суды народные,Как прежде тройки, вновь сажают нас.
Израильская пластинка «Неизданные песни русских бардов». 1975
С приходом в редакцию Галича программу Зотовой прикрыли, справедливо посчитав, что личное присутствие «символа магнитиздата» вполне утолит культурный голод.
Интерес слушателей к живому слову был достаточно велик, и его по мере сил старались удовлетворять.
В 1975 году в Израиле меломанам предлагаются «Неизданные песни русских бардов» [31]: «Современные русские барды удивительнейшее и вместе с тем закономерное явление советской действительности. Песни их, прорвавшиеся сквозь самый совершенный в мире аппарат удушения общественной мысли, сквозь дурман массового оболванивания и демагогии, несут в себе мысли чувства, будоражащие сердца и умы.
Александр Галич, Булат Окуджава, Юлий Ким, Владимир Высоцкий, Юрий Кукин, Евгений Клячкин, Юрий Визбор, Александр Дулов, Александр Городницкий, Юзеф Олешковский (орфография сохранена. — М. К). Официально непризнанные, часто старательно замалчиваемые, исполняемые чаще всего где-нибудь на дому, их песни пользуются огромной популярностью в Советском Союзе. Став одной из ветвей “самиздата’’, они распространяются в бесчисленных магнитных записях…»
Двумя годами позже в Париже, не где-нибудь, а в издательстве «ИМКА-пресс», издается уже не пластинка, а целых 30 кассет и трехтомник «Песни русских бардов»:
«Три маленьких сборничка — тексты песен с тридцати имеющихся в распоряжении издательства кассет современных русских, можно сказать, бардов, а можно и шансонье, трубадуров, разве что “барды” более обрусевшее слово.
Придирчивый эстет мог бы вздохнуть по поводу поверхностности и эпигонства бардов второго, третьего и п-го разряда по поводу разрыва между ними и такими настоящими поэтами, как Окуджава, Галич, Ким, Высоцкий (парадоксально выигрывающий в чтении — даже не любитель его песен обнаруживает стихийную изобретательность его поэтики). Но издание не задумано как антология, как лучшее из лучшего, оно верно и объективно отражает картину того, что поют сейчас в России. И кто поет сейчас в России. Каждый — особенно каждый юный — читатель сам разберется, что ему нравится, что он сам запоет, зная теперь точный текст и подыгрывая себе на гитаре, или подпоет одной из подобных же кассет. Кажется, особенно полезно будет это издание для “эмигрантских детей”: даже у бардов малого калибра они найдут сегодняшний, живой, иногда забористый, насыщенный уличным жаргоном русский язык.
Одно обидно: кассетные барды полностью отождествлены с текстами, которые они поют. Только одному Хлебникову повезло: над песней Евгений Бачурина “Как по речке по Ирану” написано: “стихотворение Велимира Хлебникова” (вероятно, эти слова взяты прямо с пленки, все остальные песни Бачурина — на его собственные тексты). Но Бертольт Брехт и Иосиф Бродский, Борис Слуцкий и Андрей Вознесенский, прелестный детский поэт Эдуард Успенский и совершенно офальклоренный Юрий Алешковский (и снова орфография сохранена.) — вот первые попавшиеся имена не удостоенных упоминания авторов текстов. Даже “Очи черные” и “Утро туманное, утро седое” попали в песни Высоцкого, раз уж он их спел и записал. Конечно, не всегда легко установить реальное авторство некоторых песен, но стоило, во-первых, сделать это во всех поддающихся определению случаях, во-вторых, поместить хотя бы краткое издательское примечание о том, что наличие песен на кассетах того или иного барда не всегда означает авторство текстов. К слову, об авторстве двух песен, то признаваемых за лагерный фольклор, то оспариваемых разными авторами. Уже упомянутому Алешковскому принадлежит написанная в начале 1960-х годов песня “Товарищ Сталин, вы большой ученый”. Знаменитая песня “Стою я раз на стреме” сочинена в 1946 году ленинградским филологом-германистом Ахиллом Левинтоном, который в тот момент отнюдь не предполагал, что и ему придется скитаться по тюрьмам, но вскоре получил свои двадцать пять (свидетель обвинения — провокатор Север Гансовский). Обе песни, войдя в фольклор, обросли многочисленными вариантами, не всегда совпадающими с изначальным текстом».
Портрет Булата Окуджавы на титульном листе книги стихов издательства «Посев». /97/. Художник Я. Трушнович
Конечно, наши советские барды никакими «диверсантами» не являлись, но их песни, изданные на Западе эмигрантами, на пластинках с совсем несоветскими названиями обретали, согласитесь, иной смысл. Этот реэкспорт заставлял искать подтекст даже во вполне безобидных текстах. И видеть скрытые символы там, где их, может, и нет.
Но участники холодной войны с той стороны баррикад делали свою работу и старательно искали подрывные мотивы во всем.
Например, казалось бы, вполне лояльного режиму и признанного Окуджаву, воспевшего «Комиссаров в пыльных шлемах», издавали в семидесятых в таком одиозном издательстве, как «Посев». Чего добивались инициаторы подобных акций? Создать еще одного Солженицына или Галича? Столкнуть поэта лбом с властью и потом переманить на свою сторону? Может, и так… А скорее всего, тонко чувствующие конъюнктуру эмигранты просто искали возможность необременительного заработка на известных именах. Ведь ничто не привлекает так сильно, как запреты. Все «подпольное», «замалчиваемое», «урезанное цензурой» тут же разжигало любопытство и окутывалось привлекательным флером недоступности и тайны…
Справедливости ради замечу, что, по свидетельству коллекционера Владимира Ковнера, в первых записях Окуджавы (которые относятся к 1959 году) звучала не только лирика, но и, например, старинная тюремная песня «Течет реченька». Да и в целом ранние песни Окуджавы («А мы швейцару…», «Девочка плачет», «На Тверском бульваре») были явлением совершенно необычным для того времени. Недаром секретарь ЦК комсомола С. Павлов заявил в 1961 году:
