Виталий Дмитриевский - Шаляпин
Теперь Федор и сам это чувствовал и сказал Мамонтову:
— Мой Мефистофель сегодня не удовлетворяет меня. Я вижу его иначе, в другом костюме, в другом гриме, вне сложившихся на сцене традиций…
— Ради бога! — воскликнул Мамонтов. — Что именно вы хотите сделать?
Вместе с Мамонтовым Федор идет на Кузнецкий Мост, в магазин Аванцо, смотреть альбомы и старинные гравюры. В иллюстрациях немецкого художника Вильгельма Каульбаха к «Фаусту» Гёте Шаляпин увидел возможность обновления музыкальной и пластической драматургии роли Мефистофеля. В работу включается Поленов — по его эскизам выполнен новый сценический костюм. «Явившись на сцену, я как бы нашел другого себя, свободного в движениях, чувствующего свою силу и красоту… Играл я и сам радовался, чувствуя, как у меня все выходит естественно и свободно».
…На сцене возник могучий блондин, в облике его ощущалась зловещая инфернальность: Шаляпин играл Мефистофеля не Гуно, а Гёте, как тогда же заметила Т. Л. Щепкина-Куперник. Гибкой пластикой, резким и точным жестом, выразительной интонацией, полной смысловых оттенков, рисовал артист обобщенный символ потусторонней силы зла…
Публике Частной оперы запомнились выступления Шаляпина в «Фаусте» вместе с французским певцом Жюлем Девойодом, исполнявшим партию Валентина. Девойод начинал свою карьеру в драме и привнес в музыкальный театр высокий актерский профессионализм. Партнерство с ним увлекало Шаляпина, их выходы в «Фаусте» становились состязанием мастеров, соперничеством принципиально различных исполнительских манер, традиций, стилей — французской школы открытого романтического пафоса, эффектной позы, жеста и русской проникновенной сценической игры, почерпнутой Шаляпиным у великих мастеров отечественной драмы. Девойод любил броскую аффектацию, демонстрировал виртуозную технику, силу темперамента. Шаляпин шел от глубинного содержания роли, от психологических мотивировок характера и выражал их в динамичной пластике, в мизансцене, в интонации.
Французская игра, говорил Мамонтов, хороша до тех пор, пока не пришел и не стал рядом талант «милостью Божьей». «Шаляпин ничего не делает на сцене, стоит спокойно, но посмотрите на его лицо, на его скупые движения: сколько в них выразительности, правды, а француз всю роль проплясал на ходулях, на шарнирах, старается, а не трогает, не волнует, не убеждает…»
Выступления с разными партнерами, в том числе и с теми, кто был воспитан в иных художественных традициях, обогащали Шаляпина. Жюль Девойод, например, давал ему уроки вокальной техники. С благодарностью вспоминал Федор итальянского тенора Анжело Мазини, которого услышал в опере Г. Доницетти «Фаворитка». «Он пел… как архангел, посланный с небес для того, чтобы облагородить людей. Такого пения я не слыхал никогда больше. Но он умел играть столь же великолепно!»
Репертуар Шаляпина быстро расширялся. В октябре он спел Странника в «Рогнеде», в ноябре — Нилаканту в «Лакме» и Галицкого в «Князе Игоре», но все это были, по существу, лишь шаги к значительной, этапной работе — к роли Ивана Грозного в «Псковитянке».
Опера Н. А. Римского-Корсакова впервые ставилась в Мариинском театре еще в январе 1873 года, но не продержалась на сцене, несмотря на прекрасный исполнительский состав. Когда Шаляпин познакомился с клавиром оперы, его испугали нетрадиционность музыкального языка, отсутствие развернутых арий и вокальных ансамблей. Как создать характер Грозного, какими красками выявить его силу, своеобразие, эмоциональность? Мамонтов погружает его в историю.
Кремлевские соборы, Василий Блаженный, монастыри, часовни, площади, улицы, переулки старой Москвы… В Третьяковской галерее Федор подолгу простаивает перед картиной «Иван Грозный и сын его Иван»: «Вот где я воскликнул великое спасибо Илье Ефимовичу Репину. Совершенно подавленный, я ушел из галереи. Какая силища, какая мощь! Хотя эпизод убийства не входил в играемую мной роль, однако душа Грозного (несмотря на все зверства, им творимые), как именно и хотелось, представлена была Душой Человеческой, то есть под толщею деспотизма и зверства, там где-то, далеко-далеко, я увидел теплящуюся искру любви и доброты».
Шаляпин собирал черты Грозного по крохам: что-то взял у Репина, что-то и у Аполлинария Васнецова (эскиз васнецовского портрета Ивана IV певец видел дома у инженера С. П. Чоколова, знакомого Мамонтова). Илью Ефимовича Репина Мамонтов привлек к репетициям: художник обладал уникальной коллекцией иконографии эпохи Грозного. Пригодились Шаляпину и впечатления от исторических картин В. Г. Шварца, знаменитой скульптуры М. М. Антокольского. Так постепенно складывалась целостность монументального сценического образа.
Работа над «Псковитянкой» шла трудно. Артист не спал ночей, нервничал, рвал в отчаянии ноты, иногда плакал от досады — не задавалось все, даже самая первая фраза: «Войти аль нет…» Мамонтов внимательно следил за ходом репетиций, старался вселить в Федора спокойствие.
— Хитряга и ханжа у вас в Иване есть, а вот Грозного нет… — заметил Савва Иванович.
Слова Мамонтова прозвучали для Шаляпина откровением! «Интонация фальшивая! — сразу почувствовал я. Могучим, грозным, жестко-издевательским голосом, как удар железным посохом, бросил я свой вопрос, свирепо озирая комнату. И сразу все кругом задрожало и ожило… Интонация поставила поезд на надлежащие рельсы, и поезд засвистел, понесся стрелой».
12 декабря 1896 года состоялась премьера. Дирижировал И. А. Труффи, оформляли спектакль К. А. Коровин и В. М. Васнецов. Подробное описание спектакля, самой театральной атмосферы оставил художник М. В. Нестеров:
«Мамонтовский театр переполнен сверху донизу, настроение торжественное, такое, какое бывает тогда, когда приезжают Дузе, Эрнесто Росси или дирижирует Антон Рубинштейн. Усаживаются. Увертюра. Занавес поднимается. Все, как полагается: певцы поют, статисты ни к селу ни к городу машут руками, глупо поворачивают головы и т. д. Бутафория торжествует. Публика все терпеливо выносит и только к концу второго действия начинает нервно вынимать бинокли, что называется — „подтягиваться“… На сцене тоже оживление: там как водой живой спрыснули. Чего-то ждут, куда-то смотрят, к чему-то тянутся… Что-то случилось. Напряжение растет. Еще момент — вся сцена превратилась в комок нервов, что быстро передается нам, зрителям. Все замерло. Еще минута, на сцене все падают ниц. Сперва из-за угла улицы показывается белый, в богатом уборе конь: он медленным шагом выступает вперед. На коне, тяжело осев в седле, профилем к зрителю, показывается усталая фигура царя, недавнего победителя Новгорода. Царь в тяжелых доспехах — из-под нахлобученного шлема мрачный взор его обводит покорных псковичей. Конь остановился. Длинный профиль его в нарядной дорогой попоне замер. Великий государь в раздумье озирает рабов своих… Страшная минута. Грозный час пришел: „Господи, помяни нас, грешных!“ То, что сейчас происходит там, на сцене, пронизывает ужасом весь зрительный зал. Бинокли у глаз вздрагивают. Тишина мертвая. Сцена немая, однако потрясающая. Долго она длиться не может. Занавес медленно опускается… С тех дней русское общество долгие годы было под обаянием этого огромного дарования, возвышающегося порой на сцене до подлинной гениальности».
М. В. Нестеров точно подмечает достоинства и недостатки спектакля, не скрывает очевидного контраста, возникающего при сравнении Шаляпина с хором, со статистами, со всем антуражем. Как мы увидим далее, это несоответствие редко удается сгладить. Мамонтову оказалось не по силам содержать большую высокопрофессиональную труппу. Ставка делалась на художников и солистов. В остальном же приходилось искать компромиссы, экономить на хоре, на оркестре, даже на статистах. К тому же Мамонтов очень дорожил вниманием к театру интеллигентной публики и устанавливал цены на билеты ниже, чем в императорских театрах. Наличие в труппе Шаляпина подчас компенсировало все прочие недочеты. Однако, как показали будущие события, долго такое компромиссное положение сохраняться не могло…
Пожалуй, именно в «Псковитянке» зрители впервые с такой остротой обнаружили отличительную особенность творчества певца — органичную слитность вокала и драмы. В спектакле была не только безукоризненно пропета партия Грозного, но и отлично сыграна вся роль, создан живой сценический образ. Как сказал тогда артист Малого театра А. П. Ленский, «Шаляпин сделал неслыханное чудо с оперой: он заставил нас, зрителей, как бы поверить, что есть такая страна, где люди не говорят, а поют».
Любители музыки рвутся в Солодовниковский театр увидеть, услышать новый талант.
«Появление Шаляпина в театральном мире Москвы произвело мало сказать сенсацию — оно вызвало небывалое восторженное волнение среди всех людей, любивших театр, оперу, музыку, — писал художник А. Я. Головин. — Я хорошо помню всю значительность этого подъема. Чувствовалось, что вот наступил момент, когда в истории театра откроется новая страница. Выступления Шаляпина воспринимались всеми чуткими людьми как праздник искусства. Вспоминаю одну из своих встреч с Левитаном, который с первых слов забросал меня вопросами: „Видели вы Шаляпина? Слышали его? Знаете ли вы, что такое Шаляпин? Пойдите непременно. Вы должны его увидеть! Это что-то необыкновенное. Как он поет Мефистофеля! Как играет!“
