Алан Уильямс - Человек, который бросил Битлз
На первом этаже, вдоль стен и у столиков, стояли скамьи. Здесь посетители сидели и пили свой кофе, заедая его бутербродами или тостами. Везде царила дружеская атмосфера, все знали друг друга — хотя бы визуально. Закрывались мы, когда последний полуночник начинал клевать носом над своим кофе или кока-колой. Когда я задергивал шторы, над городом обычно уже занималась заря.
Здесь, в «Джеке», в конце 50-х я впервые увидел Джона Леннона, Пола МакКартни, Джорджа Харрисона и Стюарта Сатклиффа. Стюарт был «пятым битлом»; он умер, не дожив до 22-х лет.
Джон Леннон был центральной фигурой в компании бездельников и мечтателей — авангарда хипического движения, — которые жили в маленьких комнатках на Перси-стрит и Гамбиер-Террас. Там не было мебели, потому что в холодную погоду их обитатели жгли столы и стулья прямо в центре комнаты (это было любимым развлечением Модильяни и, я думаю, ребята ловили могучий кайф, приобщаясь таким образом к богемному миру). Комнаты были завалены всяким хламом — коробками из-под чая, дорожными знаками, светофорами, старым тряпьем и бог знает чем еще. Где-то они раздобыли даже гроб, и Джон спал в нем, удобно устроившись на мягкой шелковой обивке. В те дни юмор Джона был довольно мрачным.
Разумеется, в Ливерпуле было много разных странных типов, и Битлы были далеко не единственными «чудаками». Мне, например, нравился Артур Дули — знаменитый скульптор, жилище которого было еще чуднее, чем джоновское. Поскольку он работал (и работает) с металлом, на его стенах вместо обычных картин висели мотки колючей проволоки. По его комнате было трудно передвигаться: вы повсюду натыкались на полузаконченные «объекты» и груды металла.
Комната, которую снимал Артур, находилась совсем рядом с «Джеком», и очень часто, закрыв свое заведение на ночь, я с друзьями шел к Артуру. Мы его как следует встряхивали (он был, как всегда, пьян) и до утра пили с ним пиво.
Битлы постоянно бывали в «Джеке». Они считали большой честью сидеть рядом с такими знаменитыми ливерпульскими группами, как Рори Сторм (Шторм) и Харрикейнз (Ураганы) или Дэрри Уилки и Сеньоры. Джон, Пол, Джордж и Стюарт объединились в группу и, поскольку Джон со Стюартом учились в городском Художественном Колледже, им удалось выбить себе ангажемент играть там на танцах за несколько шиллингов на брата. Играли они страшно плохо, чему немало способствовал Стюарт, который на своем басу не мог сыграть ни одной правильной ноты. Он был ужасно беспомощен и никогда не считал себя музыкантом. Остальные его «прикрывали».
Я считал Битлов обыкновенными бездельниками. И не один я. Конечно, они чем-то отличались от других и производили какое-то необычное впечатление, трудно определимое словами. И все-таки я считал их бездельниками, принадлежащими к миру богемы. Во мне, наверное, есть что-то такое, что привлекает ко мне потерянных людей, а Битлы казались мне как раз такими. Днем в «Джеке» было неуютно и грязно, почти как в зале ожидания на вокзале. Люди сидели часами, глядя в окно и лишь изредка обмениваясь кивками или одним-двумя словами, произносимыми почти шепотом. Изредка кто-нибудь вскакивал, увидя через окно своего друга, и выбегал выпросить у него на бутерброд или кока-колу. И только вечером, когда приходили музыканты из Вест-Индии, наше заведение приходило в себя и начинало «вибрировать».
В 1959 году все газеты писали про художественные вечера в Челси, и я решил устроить что-нибудь вроде этого у нас в городе. Я снял «Сент-Джорджз Холл» («Зал Св. Георгия») в центре города и попросил Стюарта Сатклиффа и Джона Леннона сделать несколько декораций, которые, согласно старой традиции, должны быть в полночь разбиты на куски. Джорджа и Пола я тоже привлек к этому делу. Я обещал им всем бесплатные билеты и еще по 15 фунтов каждому.
Декорации получились отличные. Они показывали, что у Битлов отличное чувство цвета и линии. (Стюарт был истинным художником. Если бы он не умер, то безусловно стал бы отличным живописцем. Однажды ему удалось выставить одну свою картину на выставке, организованной Джоном Мурсом. Этот мультимиллионер купил ее потом для своей коллекции.) Одну из декораций я помню особенно отчетливо: она была выполнена в форме огромной гитары — символа их будущей славы. Я был уверен, что наш вечер (тогда это называлось «балом») пройдет с большим успехом. Мы продали несколько сот билетов. На черном рынке они стоили втрое дороже. Один мой приятель за пару билетов обещал целую неделю бесплатно поить меня пивом в своем баре, но я ничем не мог ему помочь: не осталось ни одного непроданного билета, а проводить людей просто так городские власти запретили — они не хотели видеть давку в милом их сердцу старинном зале… Мы решили устроить конкурс на звание «самой красивой медсестры» и сообщили об этом во все городские больницы. На роль судьи был выбран звезда театра и ТВ Брюс Форсайт. Я устроит также бал для высокопоставленных гостей: сидя на балконе, они могли сверху наблюдать за веселыми игрищами. В общем, все было предусмотрено, и я предвкушал триумф. В день «бала», задолго до того как мы распахнули двери перед счастливыми обладателями билетов, я вместе с Битлами втащил декорации по кусочку в зал: они были такие огромные, что целиком их невозможно было протащить через двери. Потом Джон, Джордж, Пол и Стюарт собрали их по частям и мы пошли дальше вглубь зала, чтобы взглянуть на то, что получилось.
«Чертовски здорово, ребята! Я думаю, вам стоит, пока не поздно, переквалифицироваться в дизайнеры.» «Я не против, Алан», — сказал Стюарт, истинный художник. «Слушай, Эл, получилось так здорово, что ты просто обязан нам подкинуть», — сказал Пол. «Нет», — сказал я. Вообще-то я не скуп. Просто я осторожен с пенсами. Это только фунты всегда убегают от меня. Я мелочен, когда речь идет о пустяках, но щедр, когда дело касается крупных сумм. У нас всех свои слабости, не так ли?
«Бал» превратился в форменный бардак. Красивый старинный зал лежал в руинах. Отцы города заявили, что художественных балов больше не будет — только не в зале св. Георгия, благодарим покорно. В барах шла бойкая торговля. Подвыпившие гости, шатаясь, бродили по залу. Многие валялись по углам. Когда пришло время разнести все декорации по традиции, народ совсем обезумел: крушили все подряд. Я видел, как Битлы прыгали вокруг, веселясь от души. Они пришли в костюмах Пьеро, а их подружки были в юбках из травы, как туземки южных морей.
Позже я зашел в бар и увидел там Пола. За пивом я спросил, нравится ли ему вечер.
«Мне — да, а Стюарту, кажется, нет. Он расстроен.» «Чем же? Что случилось с добрым старым Стю?» «Это из-за декораций. Ему не понравились все эти дела.» «Какие дела?» «Ну, то, что их разбили. Как все, точно безумные, бросились на них и разнесли на куски.» «Да, но такова традиция. В этом вся суть, весь символический смысл художественных балов.» «Я знаю. И ты знаешь. А Стюарту все это не понравилось. Он очень расстроился», — сказал Пол и снова нырнул в толпу — Битл-Пьеро с картины Пикассо. А я пошел искать Стюарта, чтобы утешить его. Но его нигде не было, и я решил выйти на улицу глотнуть свежего воздуха до начала центрального события — избрания королевы медсестер.
В тот поздний вечер над городом стояла полная луна. Со стороны реки на меня пахнуло запахом ила и грязи. Мимо прошла толпа норвежских моряков. Они пили «из горла» и орали песни. У здания ливерпульского пресс-клуба было оживленно: беспрерывно подъезжали и отъезжали автомобили, люди сновали взад-вперед. Эти мальчики из прессы любили и умели развлекаться.
Направляясь назад, к главному входу, я вдруг заметил одинокую фигуру в костюме Пьеро, прислонившуюся к колонне. Это был Стюарт.
«Стюарт! — сказал я. — Почему ты здесь, а не веселишься со всеми?» «Да так, решил выйти ненадолго», — ответил он. «Что-нибудь случилось?»
В лунном свете я видел его худое, печальное лицо. Даже костюм Пьеро как-то печально висел на нем.
«Знаешь что, Алан? Эти декорации — мы положили на них столько сил и трудов, а эта толпа разнесла их на куски, как будто они ничего не значат. Не могу понять людей.»
Я положил руку ему на плечо. «О чем ты говоришь, Стюарт? Ты же знаешь, что так было задумано.» «Да, знаю. Проклятые звериные инстинкты. Жажда разрушать. Там, в зале, я вдруг почувствовал, что ненавижу людей. Я испытал страх перед толпой. Они были похожи на огромного, отвратительного зверя, который грызет, рвет, пожирает.»
Бедный Стюарт. Такой чувствительный, такой уязвимый. Ему оставалось жить совсем недолго.
«Мы тут ничего не можем сделать, Стюарт. Вообще-то не все люди так плохи. Просто иногда они теряют над собой контроль. Во всех нас есть эта темная черточка. Хорошие люди контролируют свои темные инстинкты. Так функционирует наше общество. Надо верить, надо верить, что хороших людей больше, Стюарт. Иначе можно свихнуться. Пошли. Не бери в голову.» Я знаю: сейчас эти слова звучат, как куча банальной чепухи, но в тот момент они были в самый раз.
