Мария Залесская - Ференц Лист
Начало 1823 года ознаменовалось для Листа восторженной рецензией в лейпцигской газете «Альгемайне дойче Музикцайтунг» (Allgemeine deutsche Musikzeitung — «Всеобщая немецкая музыкальная газета»): «Опять перед нами юный виртуоз, который спустился к нам с небес и вызвал огромное восхищение. То, что преподносит публике мальчик, учитывая его возраст, граничит с невероятностью. Человек не понимает физическую возможность этого. И при этом — богатство чувств, выразительность, тончайшая нюансировка. Говорят, что он любую вещь играет с листа и столь же опытен в чтении партитур»[82]. Таким образом, слава «нового Моцарта» перешагнула пределы Вены. Однако юный пианист был не намерен останавливаться на достигнутом и продолжал усиленно заниматься с Черни и Сальери.
Лист готовился к новому концерту, который планировался на весну. Он давно лелеял мечту, чтобы его игру и импровизации услышал сам Бетховен. Ференц часто вспоминал портрет Бетховена, висевший в отчем доме в Доборьяне; впоследствии изображение своего кумира Лист всегда возил с собой, словно своеобразное олицетворение личного ангела-хранителя. Культ Бетховена был поддержан и Черни. По свидетельствам современников, сам Черни играл наизусть все (!) опубликованные в то время сочинения Мастера. Лист писал: «В двадцатых годах, когда большая часть бетховенских произведений была для большинства музыкантов своего рода загадкой Сфинкса, Черни играл исключительно Бетховена с таким же совершенным пониманием, как и техникой; и позднее он не отгородился от некоторых сделанных в технике успехов, а, напротив, существенно содействовал им своим преподаванием и своими произведениями»[83]. Вот почему для юного Листа было так важно, чтобы именно Бетховен стал судьей его таланту. Он считал, что уже готов выдержать столь серьезный экзамен. Было решено пригласить великого композитора на предстоящий концерт, назначенный на утро воскресенья, 13 апреля. Протекцию для визита к Бетховену составил Черни.
Точных сведений о первом посещении Бетховена Адамом Листом и его сыном не сохранилось. Если судить по дошедшим до нас «разговорным тетрадям», которыми из-за прогрессирующей глухоты композитора пользовался его секретарь Антон Шиндлер[84], оказанный прием был не особенно радушным. В «разговорных тетрадях» есть запись от 12 апреля 1823 года: «Не правда ли, тем, что Вы посетите концерт маленького Листа, Вы несколько сгладите впечатление от недавнего недружелюбного приема. Это ободрит малыша. Обещайте мне, что Вы туда придете»[85].
Впоследствии Лист неоднократно вспоминал, как в достопамятный день 13 апреля в помпезном зале Редутов[86] после его выступления Бетховен неожиданно поднялся на сцену и под бурные овации поцеловал мальчика в лоб. Лист воспринял этот поцелуй как благословение на дальнейшее служение Музыке. Если действительно было так, то это были своеобразная передача эстафеты, выбор «музыкального наследника» и полное признание молодого таланта со стороны стареющего, обремененного недугами гения. «Поцелуй Бетховена» запечатлен подавляющим большинством биографов Листа, начиная с тех, кто слышал рассказ о нем из уст самого Листа, любившего повествовать о столь знаменательном эпизоде своей жизни.
Бесспорных опровержений этой красивой легенды нет, однако сомнения в ее достоверности всё же имеются. Так, согласно исследованию биографа Бетховена Александра Уилока Тейера (Тайера) (Thayer, 1817–1897), Бетховен, вопреки просьбе Шиндлера, так и не пошел на концерт. Мы не вправе считать этот эпизод всего лишь выдумкой Листа; сомнения вызывает присутствие Бетховена на концерте именно 13 апреля. Возможно, Листа подвела память и он соединил два столь важных для него события — концерт и благословение Бетховена. Да и не так уж важно, легенда это или реальность. Лист оказался достойным продолжателем великих музыкальных традиций Бетховена. Его поцеловала сама Судьба.
После двух блистательных выступлений Ференца Адам Лист посчитал, что время частных уроков для его сына прошло. Мальчик «перерос» Вену; теперь его путь лежал в Париж — в знаменитую Парижскую консерваторию. То, что поступление туда является делом практически решенным, Адам не сомневался: Ференц доказал, что обладает исключительным музыкальным талантом, приобрел известность и заслуженную популярность; к тому же директором Парижской консерватории состоял давний знакомый Адама Луиджи Керубини. Отец заранее настраивал сына на победу именно в столице Франции — ведь если Вена была музыкальной столицей Европы, то Париж тогда считался музыкальной столицей мира, без покорения которой настоящая карьера музыканта не могла состояться. А после Парижа можно было бы подумать и о гастролях в Англии. Адам Лист открыто делился с Ференцем планами на будущее, чем заронил в душу ребенка надежду на настоящее чудо: «Я еще прекрасно помню не поддающееся описанию волнение, охватившее меня, когда мой отец… сказал мне: „Франц, ты уже знаешь больше меня. Но через полгода мы будем в Париже. Там ты поступишь в консерваторию и будешь работать под наблюдением и руководством знаменитых учителей“»[87].
Адам не вспоминал тогда, что в апреле 1823 года подошел к концу годичный отпуск, данный ему князем Эстерхази. Вену нужно было покидать не для поездки в Париж и Лондон, а для возвращения в Доборьян… Пока же он получил от главного управляющего княжескими имениями разрешение еще немного повременить с выходом на службу, чтобы продемонстрировать талант молодого Листа на родине. Отец и сын через Пожонь направились в Пешт, куда прибыли в самом конце апреля.
Перед первым концертом на улицах Пешта было расклеено весьма показательное обращение на немецком языке: «Милостивые государи! Высокочтимое дворянство, достопочтенное воинство, уважаемая публика! Я венгр, и сейчас, перед отъездом во Францию и Англию (судя по всему, его отец нисколько не сомневался, что получит от князя новый продолжительный отпуск. — М. З.), для меня нет большего счастья, как благоговейно преподнести моей дорогой родине эти первые плоды моего воспитания и образования. Пусть это будет первым приношением родине в знак моей искреннейшей привязанности к ней и благодарности, которую я к ней питаю. Эти плоды еще недостаточно созрели, но настойчивое прилежание позволит мне достигнуть большего совершенства. И может быть, когда-нибудь и на мою долю выпадет счастливейший удел — стать одной из веточек лаврового венка моей дорогой родины»[88].
Концерт, состоявшийся 1 мая в пештском зале «У семи курфюрстов» (Hét Választófejedelem), принес Листу громкий успех — первый настоящий успех на родине. Пештский Королевский театр тут же заключил с юным артистом контракт еще на два концерта, 10 и 17 мая. Не успев как следует отдохнуть, 19 мая Лист дал уже закрытый концерт, о котором сохранился весьма интересный отзыв: «Развлечения этого веселого вечера он заключил известным „Ракоци-маршем“ и изданными Агоштоном Мохауптом произведениями венгров — Чермака, Лавотты[89] и Бихари, добавив к ним, к нашему полному всеобщему восхищению, собственную приятную „фантазию“»[90].
Таким образом, в неполные 12 лет Лист не только любил слушать, но и прекрасно знал и исполнял вербункоши тогдашних главных представителей национальной венгерской музыки; более того, ему уже был известен «Ракоци-марш». Если классический репертуар, включавший произведения Бетховена, Моцарта, Вебера[91], Гуммеля, Мошелеса, он изучал с педагогами, то музыка венгерских скрипачей-виртуозов была им освоена самостоятельно. Можно сказать, что с первых же шагов в искусстве Лист не терял связи с родной Венгрией и старался изучать и развивать традиции ее музыкальной культуры.
Двадцать четвертого мая Лист дал прощальный концерт в Пеште. Перед самым отъездом из города Адам Лист с сыном посетил францисканский монастырь, в котором в то время служил отец Иоанн (как мы помним, до принятия сана его звали Йозеф Вагнер). Друг и духовный соратник Адама, глубоко растроганный игрой Ференца, дал ему свое францисканское благословение.
И тут Адама Листа постиг тяжелый удар. По возвращении в Вену (по пути Ференц дал еще один блестящий концерт в Пожони) он подал очередное прошение в канцелярию князя Николауса II о предоставлении отпуска, необходимого для сопровождения сына в Париж. На этот раз ответ не заставил себя ждать: безоговорочный отказ. Взбешенный Адам решил навсегда оставить службу и положиться на судьбу. К тому моменту его «рабочий стаж» составлял почти четверть века…
Настало время более подробно разобраться в причинах конфликта между князем Николаусом II Эстерхази и Адамом Листом. Впоследствии биографы Листа единодушно стремились заклеймить князя позором за якобы упорное противодействие развитию таланта, волею судеб находившегося в унизительной зависимости от княжеской власти. Во многом такое отношение было санкционировано самим Листом. Но он не мог относиться к данной ситуации по-другому!
