Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Санне Келефа
Как кто-то может это слушать?!
В 2001 году британский писатель и критик Ник Хорнби опубликовал в журнале The New Yorker эссе, ради которого пошел на необычный для себя эксперимент – он отслушал десять самых популярных альбомов в США по данным, представленным в выпуске Billboard от 28 июня. Это, разумеется, не были малоизвестные записи, но Хорнби раньше не слышал ни одной из них. Он был известен как меломан: в его библиографии есть роман “Hi-Fi” 1995 года о владельце музыкального магазина, легший в 2000-м в основу одноименного фильма. Но Хорнби, по собственному признанию, не был в курсе современных вкусов. Он с горечью признавался, что тяготеет к своему “частному топ-10”, полному “до отвращения чувствительной” музыки с “вежливой, вдумчивой иронией”; в качестве образца он упомянул инди-группу Pernice Brothers, писавшую песни на богатом литературном языке, и джазового музыканта Олу Дара. “Народный” топ-10 был для него сродни аттракциону ужасов, и он написал остроумное эссе об услышанном. В нем нашлась “жизнерадостная” поп-панк группа, певшая о мастурбации, а также пара хип-хоп-команд, радостно попирающих “либеральные ценности” (“Мы не очень любим оружие, хвастаться безудержным потреблением и мизогинию”, – пояснил Хорнби от лица либералов). В нем нашелся унылый хард-рок и “качественный покладистый R&B”. Единственный альбом, который он смог вытерпеть от начала до конца, принадлежал Алише Киз; остальной список заставил его почувствовать себя окончательно оторванным от реальности. Хорнби задумался о своей с любовью собранной музыкальной коллекции – о том, как здорово звучали для него все эти пластинки и как далеки они были от современной популярной культуры: “Я больше не буду обманывать себя, считая их поп-музыкой – сегодня это определенно не она”.
Двадцать лет спустя актуальности не потеряли ни текст Хорнби, ни кое-какие альбомы, не сумевшие произвести на него впечатление (поп-панк-группа называлась blink-182, и с тех пор она стала краеугольным ансамблем для целого поколения, R&B-проект назывался Destiny’s Child, и сегодня его обычно считают не просто “качественным” и “покладистым”). Те, кто пишет о музыке в наши дни, как правило, делают это не столь бесцеремонно – а может быть, просто не так честно описывают свою реакцию на прослушанное. Скептики вроде Сола Аустерлитца когда-то беспокоились, что так называемый поптимизм приведет к тому, что взрослые люди станут расхваливать песни, записанные для тринадцатилеток, превратив музыкальных критиков в лакеев тин-попа. Вместо этого музыкальные критики принялись хвалить буквально все на свете. Сайт Metacritic с 2001 года отслеживает профессиональные оценки культурных продуктов, переводя каждую рецензию в цифровой показатель – оценку от 0 до 100, – а затем подсчитывая и маркируя тем или иным цветом средний балл. Результаты оказываются чрезвычайно интригующими – они показывают не только то, что любят критики, но и то, как они работают. К концу 2010-х тенденция была очевидна: отзывы на фильмы, телешоу и видеоигры широко варьировались – средние баллы оказывались зеленого (61 и выше), желтого (от 40 до 60) или красного цвета (39 и ниже), а многие позиции вызывали полярные оценки. Музыкальная же секция выглядела совершенно иначе: почти любой альбом в любом жанре получал зеленый средний балл – обычно в районе 70–80 пунктов. Желтый встречался реже, а красный – почти никогда. Этот феномен никак не был связан с подростками и с жанром “поп”; он говорил лишь о том, что музыкальные критики, когда-то знаменитые своей придирчивостью, практически перестали писать отрицательные рецензии.
Можно предложить несколько подходящих объяснений этого феномена. В индустрии, где авторами все чаще были фрилансеры, редакции, как правило, поручали рецензировать ту или иную запись журналисту, которому она уже была так или иначе интересна – а не тому, кто должен будет потратить пару недель на погружение в незнакомую дискографию (в 2010-е годы самым влиятельным критиком в США можно было назвать Энтони Фантано, самопровозглашенного “самого трудолюбивого музыкального гика в интернете”, который предпочитал не писать, а говорить, – его веские и вдумчивые суждения о музыке публиковались в виде полемических видео на персональном YouTube-канале). В соцсетях армии фанатов порой набрасывались на критиков, ругавших их любимых артистов, – возможно, некоторые авторы стремились избежать такого рода внимания к себе, по крайней мере на подсознательном уровне. А еще по мере того, как культурный климат оказывался все более политически поляризован, музыканты научились позиционировать себя в политических или псевдополитических терминах – как визионеров и вдохновителей. Бывает непросто сказать, что ты равнодушен к альбому, если записавший его артист известен как борец за равноправие темнокожих, за более справедливую репрезентацию женщин, за бодипозитив или лучшую осведомленность в вопросах ментального здоровья. Куда проще сосредоточиться на написании текстов о музыке, которая тебе нравится.
Эти процессы хорошо сочетались с возникновением новой модели поп-музыкального успеха. В 2010-е, после того как музыкальные магазины устарели, то, как люди слушают музыку, стали определять стриминговые сервисы, и это изменило звук поп-мейнстрима. В теории популярность платформ типа Spotify могла привести к еще большей фрагментации, потому что они позволяли слушателям с легкостью исследовать в том числе и самые далекие жанровые пространства. Но на практике Spotify вместе с конкурентами, Apple Music и YouTube, способствовали, наоборот, консолидации поп-музыки. Освободившись от необходимости принимать решение, за какие альбомы они хотят платить деньги и добавлять их в свои коллекции, миллионы слушателей стали тяготеть к одним и тем же звукам. В эпоху стримингов поп-чарты заполнились мрачноватыми, атмосферными песнями, в которых разговорные, охотно задействующие сленг тексты сочетались с битами, вдохновленными хип-хопом. Новые поп-звезды черпали вдохновение в самых разных источниках, но их записи отлично сочетались друг с другом в онлайн-плейлистах, вытеснявших альбомы в качестве доминирующей формы музыкального потребления: подростковый клубный идол Джастин Бибер, томящийся от любви поющий рэпер Дрейк, юное дарование с печальными песнями Билли Айлиш, наблюдательная певица и автор песен Лорд, грустный тусовщик Пост Мэлоун. Именно эта эволюция натолкнула меня на написание книги, которую вы держите в руках; как вы наверняка заметили, многие ее главы заканчиваются примерно одинаково – портретами широко известных артистов, стремящихся сбросить с себя бремя жанровой идентичности. “Я вообще-то не умею петь, но попытаюсь, – сказал мне Пост Мэлоун. – Если есть классная мелодия, никто не сможет перед ней устоять”. Некоторые критики поначалу скептически отнеслись к эксперименту музыканта, но по мере того, как Пост Мэлоун утверждался в качестве хитмейкера, рецензии стали более благосклонными. Согласно отчету Nielsen, компании, аккумулирующей статистику прослушивания музыки в разных форматах, его третий альбом “Hollywood’s Bleeding” стал третьим в списке самых прослушиваемых записей 2019 года. На агрегаторе “Metacritic” он сиял зеленым цветом, как и почти все остальные альбомы, выпущенные в том году, – с оценкой 79 баллов из 100.
Мне не с руки слишком резко критиковать этот тренд, потому что я и сам был его частью. В 2008 году я покинул The New York Times, где в основном писал короткие рецензии, и устроился в The New Yorker, где стал сочинять более длинные тексты об интересовавших меня людях. Некоторые из них были музыкантами – но я ни разу не написал ни слова о музыкантах, которые казались мне плохими. Подобно все большему количеству музыкальных критиков, я практиковал именно тот подход, который проповедовал Карл Уилсон: холил свои критические обиды и антипатии втихомолку, наедине с собой, а энтузиазм охотно выставлял на всеобщее обозрение. За десятилетие с лишним, прошедшее после того концерта Джеймса Бланта, я больше ни разу не употребил в печати слово “отталкивающий”. Иногда я задумывался – а не стала ли поп-музыка, вопреки постоянным опасениям по поводу ее упадка, наоборот, лучше за последние лет двадцать? Или, по крайней мере, ближе к моим вкусам? В 2000-е рок-н-ролл отступил, в 2010-е аккуратненькие песни о любви тоже практически исчезли; пришедшие им на смену хип-хоп-биты хорошо попадали в мои многолетние пристрастия (я вспоминаю, как в конце 1990-х обрадовался, найдя в музыкальном магазине Кембриджа, штат Массачусетс, бутлег DJ Screw, первопроходца из Хьюстона, создававшего замедленные психоделические ремиксы хип-хоп-треков, – кто бы мог подумать, что его туманные эксперименты во многом предвосхитят саунд поп-музыки 2010-х). Многие сетовали на однообразие “спотифай-попа” – но еще большее количество людей, очевидно, не имело с этим никаких проблем. Возможно, новые технологии сделали поп-музыку более эффективной – то есть более точно предоставляющей людям то, чего они на самом деле хотят. Возможно, нам всем стоило бы меньше жаловаться.
