Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену - Михаил Михайлович Марголис
– Он такой самостоятельный стал, независимый. Певец уже. Очень много заказов на него теперь поступает. Так что причесывает меня ныне другая замечательная стилистка – Белла Фурман. Надеюсь, она через полгода не запоет, хотя кто знает… (На правах автора книги позволю ремарку: стилистка Аллы не запела. Она в скором времени стала… моей женой Беллой Марголис). У меня многие запели. Звукорежиссер, клавишник, стилист…
– Вы как-то отслеживаете судьбу людей, считавшихся вашими фаворитами?
– Я даю им шанс, а чего мне их в дальнейшем отслеживать? Чтобы они думали, что я должна слюнявчик за ними носить, а они потом еще будут что-то странное говорить. У меня был случай, не стоит называть – с кем, когда я услышала в свой адрес: «Вот, потом будешь говорить, что это ты меня сделала…». Я после такого подумала, что лучше вообще в сторону отойти. Если уж попросят, то помогу… Сейчас есть очень интересный мальчик с «Фабрики» – Майк Мироненко, которому я хочу как-то помочь, запустить его на эти рельсы. Он нравится тинейджерам, юный совсем пацан. Но ведь выйдешь с ним, скажут: вот, она уже до внуков добралась. Не хочется лишний раз попадать в эту грязь.
– Пару недель назад на витебский «Славянский базар» вас провожал на вокзале Максим Галкин, а из Витебска в Москву – Филипп Киркоров…
– А чего ты меня не спросишь, кто меня провожает, когда их нет? Куда ж Филипп-то денется? Я ведь его с детства знаю. Когда он может проводить – провожает. Когда Максимка может проводить – провожает он. У меня не столь широкий круг общения, чтобы не дорожить такими проводами и встречами. Я как бриллиант – ценю хорошее отношение и стараюсь забывать плохое. Те люди, которые со мной идут по жизни хотя бы пять лет, для меня очень значимы.
– Ваш персональный железнодорожный вагон – просто нелюбовь к самолетам?
– Вероятно, в связи с моим сердечным состоянием я всегда плохо переносила взлет. И интуитивно чувствовала, что мне надо меньше летать. Вагончик простенький, хорошенький, но там очень широкая постель. Еще беру с собой матрас, свою подушку, чтобы высыпаться. Проводники у меня постоянные, я их знаю.
– Вы все-таки человек в большей степени одинокий или уединенный?
– Уединенный. Я не одинока. И, скорее всего, никогда не буду одинока. При всем желании. Даже ищу иногда одиночества, но… Не могу представить это состояние. Как я могу считать себя одинокой, когда у меня есть дочь, ее муж, внуки мои, Максимка, Филипп, ближайшие друзья, тот же Женя Болдин, который всегда придет ко мне на помощь. У меня брат родной есть, зрители мои, в конце концов. У меня просто есть люди, которым я могу позвонить, и они прибегут. Их немного. Это Илюша Резник, тот же Паулс. Нам порой и общаться специально не надо, для того чтобы знать, что мы вместе душою. И потом у меня есть рояль. Если буду совсем одинока, музыка меня не оставит.
Первый мой подробный разговор с Филиппом, после его расставания с Пугачевой, состоялся в старой московской квартире певца – на Земляном Валу (хотя к тому моменту он уже купил жилье и в Филипповском переулке, «где поселилась Алла»). Это был апрель 2007-го, накануне киркоровского 40-летия. Попивая «Кока-колу», Киркоров знакомо микшировал исповедальность с рассудительностью и перспективным политесом российских «нулевых», все меньше походивших на веселые российские «девяностые», когда развивался «главный роман его жизни».
– В прошлом году Игорь Крутой, объясняя твое отсутствие на очередной «Новой волне», сказал мне: «У Киркорова сейчас внутри выжженная земля».
– Он был прав. Крутой четко сформулировал то, чего я сам тогда не мог выразить. Не хотелось ни новых песен, ни новых проектов, ничего не хотелось. Душа была действительно как выжженная земля, и я благодарен ему за то, что он не стал в такой момент меня, что называется, тиражировать. Меня не нужно тогда было показывать по телевизору, мне нечего было сказать. Полное опустошение.
– Из-за сложных отношений с Аллой Борисовной?
– Безусловно, все сказалось: и развод, и скандальная история в Ростове, и творческий кризис, ощущение, что обо всем уже спето. Как петь о любви – я тогда не знал, поскольку у меня все разрушилось. А мне, чтобы петь, нужно чувствовать себя счастливым человеком.
– Предстоящий юбилей, насколько понимаю, тебе тоже особо отмечать не хочется. Или это из-за предрассудка «40-летие не празднуют»?
– Да, специально ничего отмечать не собираюсь. Не из-за предрассудков, конечно, а потому, что уже многие годы этот день омрачен воспоминанием о смерти матери, и праздновать как-то не получается. Грусть по маме я старался всегда затмевать работой и в день рождения обычно давал большие концерты. Но сейчас столько навалилось текущих дел, что не до концертов. Успел, правда, выпустить новый альбом For you… ко дню рождения, вот, пожалуй, и все.
Мыслями я уже в Финляндии, на предстоящем «Евровидении». Это ведь мой своеобразный дебют – композиторский, серьезная заявка. Что там у меня получится с Димой Колдуном – одни ждут с интересом, другие со злорадством, надеясь, что я провалюсь. Но меня заводит не столько это, сколько ответственность за Белоруссию, сложную страну, с непростым отношением к ней в Европе, и за молодого артиста. В общем, неровное сейчас состояние, молнии летают и в офисе, и дома. Дома я, кстати, провожу большую часть времени, сидя за компьютером. Всю жизнь бежал от этого. Освоил компьютер только в нынешнем январе.
– При этом ты один из главных героев Рунета. Как же ты раньше узнавал, что пишут о тебе в Сети?
– Честно скажу, гостевую книгу на своем сайте я закрыл, потому что не хотел читать всего, что про меня пишут. Я и газет практически не читаю. Иногда мне выборочно показывают какие-то материалы журналистов, с которыми я лично знаком, и, пожалуй, все. А заметки из серии «кто с кем ушел, кто пришел» загружают мой мозг. Абсолютно ненужная информация, и я ее игнорирую.
– А как же вопрос приснопамятной «розовой кофточки», ты же сам только что вспомнил о Ростове?
– Да, ситуация с «розовой кофточкой» для меня совершенно нестандартна. Это на меня не похоже. Нервный срыв, который мог произойти в любой момент при той бешеной гонке, в которой я участвовал на протяжении ряда лет. Такое могло случиться и не в Ростове, а в любом другом городе. Кому-то было надо раздуть ту историю до огромных масштабов. Это стало для меня хорошим уроком.
– То есть ты человек не ревностный, не вспыльчивый, не мстительный?
