Сергей Федякин - Рахманинов
Пройдут годы. На могиле появится большой православный осьмиконечный крест. На кресте — имя, даты жизни и смерти. Латиница. Не то — место вечного упокоения, не то — лишь временное пристанище. Спустя десятилетия знаменитый пианист Ван Клиберн посадит рядом куст белой сирени, привезённый из России. И как знать, быть может, наступит срок, и цинковый гроб с прахом композитора — согласно его желанию — отправится в дальний путь, на родину. Тогда, при последнем погребении, и прозвучит особо любимое им песнопение из «Всенощной» — «Ныне отпущаеши…».
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Что такое музыка?!Это тихая лунная ночь;Это шелест живых листьев;Это отдалённый вечерний звон;Это то, что родится от сердца и идёт к сердцу;Это любовь!Сестра музыки — это поэзия, а мать её — грусть!
Набросок, найденный в бумагах Рахманинова. В этих фразах — ничего нет о нотах, тембрах, голосоведении. Музыка разлита во Вселенной.
Молитвенным тоном прозвучало о «музыке небес» и у любимого поэта Рахманинова:
По небу полуночи ангел летелИ тихую песню он пел…
Лермонтов, один из самых «серафических» лириков, поведал и о том, что ждёт душу человеческую после прикосновения к миру горнему:
И долго на свете томилась она,Желанием чудным полна;И звуков небес заменить не моглиЕй скучные песни земли.
Какое «рахманиновское» стремление здесь уловил поэт, способный слышать звёзды и видеть будущее! Именно так томился невыразимым композитор, снова и снова переделывая и переправляя сочинённое.
Музыкальность — главное мерило чуть ли не всех пристрастий Рахманинова. Одно из самых магических и самых загадочных слов. Музыкальность можно почувствовать, но её нельзя измерить. Почему одно произведение «музыкально», а другое — нет? Слух Рахманинова был редким не потому, что был абсолютным. Но потому, что в нём словно бы оживал волшебный камертон, способный уловить «звуки небес». Камертон начинал мелко дрожать и вибрировать всякий раз, когда композитор слышал не просто «последовательность звуков», но — чудо. Оно может озарить и сложнейшее симфоническое произведение, и простенькую песенку.
«Земной» композитор. Таким его чувствуют современники. Они настолько заворожены музыкальными далями, что и грандиозные созвучия — музыкальные вертикали Рахманинова — слышат «горизонтальным» слухом. Но и знаменитая «колокольная» прелюдия, и Второй концерт, и «Всенощная», и многие-многие другие его сочинения — вплоть до «Симфонических танцев» — уводят в иные просторы.
«Что такое музыка?! Это тихая лунная ночь…» Композитор не напрасно мучился с рукописями своих произведений. Наступали минуты, когда «небо полуночи» приближалось. И звуки, ему явленные, преломлялись в воздухе, дрожащем от колокольных звонов Новгорода или от зноя тамбовских степей, в воздухе «лунной ночи» и «шелеста живых листьев».
Нужны ли те невероятные гармонические или мелодические изыски, столь частые в XX веке, для того чтобы музыкальность явилась миру? Современники слишком часто поддавались сальерическому соблазну «поверить алгеброй гармонию», забыть про музыку и закопаться в сложнейшей и безблагодатной «музыкальной математике». Потому Рахманинов с недоверием относился к чрезмерно «новому», иногда не улавливая и той новизны, которая была подлинной. Он почти не расслышит позднего Скрябина, своего товарища по консерватории, который «взорвал» привычную гармонию. Хотя в раннем Скрябине, гармонически привычном, да и в «среднем», более своеобразном, будет находить бездну музыкальности. Чужды ему и попытки Стравинского или Прокофьева писать «по-новому», хотя у каждого из них он уловит и то, на что отзовётся его «волшебный камертон». И всё же знаменитым современникам предпочтёт более скромного, но в творчестве своём и более целомудренного Николая Метнера. У того в книге «Муза и мода» появится образ лиры, по которой музыканты настраивают себя и свои сочинения. И будто в ответ этому образу, почти в то же самое время, зазвучат по-рахманиновски ностальгические строки поэта Георгия Иванова:
…И Россия, как белая лира,Над засыпанной снегом судьбой.
И почти в унисон самому Рахманинову (музыка — «это любовь») пропоют стихи Блока:
Россия, нищая Россия,Мне избы серые твои,Твои мне песни ветровые —Как слёзы первые любви!
Музыкой Рахманинов говорил не только за себя, но и за огромную часть земли, — в его сочинениях вставало её прошлое, настоящее, будущее. «Я — русский композитор…» — подобное признание созвучно его душевной скромности. Русские дали, колокольные звоны, ярмарки, ливни, моросняки, бег тройки, весенние воды… — эти образы слишком явственны в его звуковой живописи. Но главное — не сами «краски» звуков. А тот незримый свет, что исходит из его произведений. Тот проблеск в вечность, который ощутим в его звуках. И касание «миров иных» отразилось не только в его музыке.
«Странствующий музыкант»… Он так часто в юности повторял о самом себе эти слова, что современникам они могли показаться манерностью. Но есть заклинательная сила в этом «перепеве» — «странствующий музыкант», «странствующий музыкант», «странствующий музыкант»… — будто тот, кто их произносит, хочет заговорить судьбу. И за чертой земной жизни слова эти звучат почти как пророчество. Семёново — Онег — Петербург — Москва… Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, квартиры друзей, комнаты внаём, снова Сатины… Те же скитания и внутри собственной жизни: озорной прогульщик в Петербурге — упорный и настойчивый ученик в Москве, блестящий выпускник консерватории в начале 1890-х — потерявший себя музыкант в конце того же десятилетия, композитор из редкой плеяды тех, кого можно назвать национальным, — ярчайший пианист XX века, который лишь изредка рождал новую, хотя и неповторимую музыку.
Он был из той породы людей, кто привязан к родным местам «со страстью». Но судьба обрекла его на вечные разлуки. Лишь середина его земного пути — это дом, Ивановка, без которой он смог сочинить лишь малую часть своих произведений. Её утрата в 1917-м была равносильна утрате смысла жизни. На чужбине, с какой-то неотвратимостью, он выбрал знакомое: стал скитальцем, «странствующим музыкантом». Принёс с собой не только своё искусство пианиста, но и тот русский мелос, без которого не мог сочинять. И его судьба отразила судьбу отечества.
Россия XX века и сама пустилась в историческое странствие. Первая мировая, революция, Гражданская война, трагические и самоотверженные тридцатые, героические сороковые… И столько людского горя! Столько сиротских судеб! И столько величия!
Судьба отечества не могла не задеть его «заграничной» жизни. Помощь, посылки знакомым и незнакомым, пожертвования — всех благодеяний невозможно даже сосчитать. И музыка Рахманинова поддерживала людские души, соединяя их в эпоху общей беды и общей победы.
Жизнь началась для Рахманинова с распада дворянских гнёзд и семейного разлада. Закончилась во времена всемирных разрушений. Последние его произведения обращены и к России, и к миру, и в небесные дали. Что может сделать человек, когда рухнули земные устои? В «День гнева» можно лишь попытаться произнести молитву: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!» И — запечатлеть свой вздох в партитуре после строчек с нотами: «Благодарю тебя, Господи!»
«Ничего кроме музыки не спасёт», — заклинал Блок. Музыка стала последним прибежищем тех, кто отчаялся. Но спасётся ли она сама?
Музыка и — музыка. Та, что соткана из «звуков небес», — и та, которая записывается нотами. Если вторая теряет свою основу, то ей становятся чужды и «зовы звёзд». А без «музыки сфер», без «звуков небес» и мир не может существовать.
Словно об этом и сказали «Симфонические танцы», сочинение, способное ужаснуть — настолько ощутима в нём шаткость всего земного. Последние аккорды — и жуткое безмолвие. О чём говорит оно? О том, что за ним — провал в мироздании? Или только затишье? Финал произведения словно повторяет тревожный вопрос Гоголя: «Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?»
И всё же вопрос задаёт сама музыка, задаёт одно из самых значительных произведений XX века. Ответ — вся творческая судьба композитора. В ней слышится вечное движение вдаль, к неоглядному горизонту. Но рядом встаёт и несокрушимая вертикаль колокольных звонов.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Варвара Васильевна и Аркадий Александрович Рахманиновы, бабушка и дед по отцовской линии Софья Александровна и Петр Иванович Бутаковы, бабушка и дед Рахманинова по материнской линии Онег. Усадьба Бутаковых Здесь была усадьба Онег. Современный вид Родители Сережи, Любовь Петровна (в девичестве Бутакова) и Василий Аркадьевич Рахманиновы Герб рода Рахманиновых Сергей Рахманинов. 1885–1886 гг. Любовь Петровна Рахманинова и Анна Дмитриевна Орнатская Варвара Аркадьевна и Мария Аркадьевна Рахманиновы Елена Васильевна Рахманинова, старшая сестра H. С. Зверев с учениками (слева направо): М. Пресманом, С. Рахманиновым и Л. Максимовым Московская консерватория. Здание до перестройки Диплом об окончании С. В. Рахманиновым Московской консерватории Сергей Иванович Танеев Антон Степанович Аренский Пётр Ильич Чайковский Александр Иванович Зилоти В. Д. Скалон и Н. А. Сатина — двоюродная сестра и будущая жена композитора Флигель в Ивановке, имении Сатиных в Тамбовской губернии Сергей Рахманинов. Начало 1890-х гг. Екатерининский институт в Москве Анна Александровна Ладыженская Рахманинов (сидит третий слева) в Бобылёвке. 1894 г. Сергей со своей собакой Левко на реке Хопёр близ имения Красненькое. 1890 г. Рахманинов и семейство Скалон в Игнатове. 1897 г. Сергей Васильевич Рахманинов и Фёдор Иванович Шаляпин. Конец 1890-х гг. Савва Иванович Мамонтов Сергей Рахманинов. 1890-е гг. Сергей Васильевич Рахманинов. 1937 г. Николай Владимирович Даль, врач, лечивший Рахманинова Слева направо: С. А. Сатина, С. В. Рахманинов, Н. А. Рахманинова (в девичестве Сатина), В. А. Сатин. 1902 г. Николай Андреевич Римский-Корсаков Рахманинов с исполнителями оперы «Скупой рыцарь». Большой театр. 1906 г. Сергей Рахманинов в Ивановке. 1910 г. Вид из окна гостиницы, где останавливался Рахманинов. Нью-Йорк.1909–1910 гг. Рахманинов за рулём своего автомобиля. Ивановка. 1912 г. Сергей Васильевич с дочерью Ириной в Ивановке. 1913 г. Мариэтта Шагинян Николай Карлович Метнер Александр Николаевич Скрябин. 1914 г. Антонина Васильевна Нежданова Нина Павловна Кошиц Портрет Рахманинова кисти Б. Ф. Шаляпина. 1929 г. В парке на даче у Рахманинова в Клерфонтене: Ф. Ф. Шаляпин, М. А. Чехов, Н. А. Рахманинова, Ф. И. Шаляпин и С. В. Рахманинов. Июль 1931 г. С. В. Рахманинов в студии в имении Сенар. 1930-е гг. Общий вид имения Сенар Рахманинов с дочерьми Ириной (слева) и Татьяной Сергей Васильевич с внуками — Софьей Волконской и Сашей Конюсом Слева направо: Н. А. и С. В. Рахманиновы, Н. К. и А. М. Метнеры. Лондон. 1938 г. Последнее выступление Рахманинова в Европе. Люцерн. 11 августа 1939 г. Вход немецких войск в Париж. 1940 г. 22 июня 1941 года Дом в Беверли-Хиллз, где скончался С. В. Рахманинов Наталья Александровна и Сергей Васильевич Рахманиновы на даче в Беверли-Хиллз. 1942 г. Руки С. В. Рахманинова Программа выступления Рахманинова с оркестром. Чикаго. 11 февраля 1943 г. Памятная доска, установленная в Ивановке Могила С. В. Рахманинова на кладбище Кенсико близ Нью-ЙоркаОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА С. В. РАХМАНИНОВА
