Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь
Глава II
На главной улице небольшого красивого города сразу же бросается в глаза имя Сомерс, выведенное прописными золочеными буквами над дверью большого магазина. Величественно выглядели два его зеркальных окна. В одном из них с большим вкусом были размещены всевозможные канцелярские принадлежности и образцы вышивок, в другом – с не меньшим вкусом – расставлены разукрашенные изделия корзинщика.
Кенелм вошел в магазин и увидел за прилавком все такую же миловидную, но пополневшую и с более степенным выражением лица, свою старую приятельницу Джесси. Перед ней стояли двое или трое покупателей, с которыми она занималась. В это время сидевшая на стуле хорошо одетая молодая женщина весело и приветливо сказала:
– Не обращайте на меня внимания, миссис Сомерс, я могу и подождать.
Быстрый взгляд Джесси скользнул по вошедшему посетителю, но она не успела рассмотреть черты его лица, тем более что он в тот же миг отвернулся к окну и стал разглядывать корзинки.
Вскоре покупатели закончили свои дела и вышли из магазина. Тогда молодая женщина вновь обратилась к хозяйке:
– Теперь, миссис Сомерс, покажите мне ваши игрушки и книжки с картинками. Сегодня у меня детский бал, и мне хотелось бы доставить удовольствие детям.
– Где-то, в каком-то месте этой планеты, или раньше, когда моя монада еще летела к ней, я уже слышал этот голос! – пробормотал Кенелм.
Между тем Джесси, проворно доставая игрушки и книжки с картинками, обратилась к нему:
– Мне очень жаль, сэр, что я заставляю вас ждать, но, если вам угодно купить корзинку, я позову мужа.
– Позовите, – сказал Кенелм.
– Уильям, Уильям! – закричала миссис Сомерс, и через некоторое время, достаточное для того, чтобы накинуть пиджак, из задней комнаты вышел Уильям Сомерс.
На его лице не было и следа прежнего болезненного и страдальческого выражения, но оно все же было немного бледно и сохраняло выражение, говорившее о достаточно высоком умственном развитии.
– Какого совершенства вы достигли в своем искусстве! – тепло произнес Кенелм.
Уильям вздрогнул и в ту же минуту узнал Кенелма. Бросившись к нему, он крепко сжал обеими руками протянутую ему руку. В его голосе слышались и слезы и радость:
– Джесси, Джесси, ведь это он! Тот, за кого мы молимся каждый день. Да благословит вас господь! Да благословит и да сделает вас таким же счастливым, каким он позволил вам сделать меня!
Не успел Уильям срывающимся голосом произнести свою маленькую речь, как Джесси была рядом с мужем и тихо, с глубоким чувством, дополнила эту речь:
– И меня тоже!
– С вашего позволения, Уил, – сказал Кенелм и, наклонясь, коснулся белого лба Джесси поцелуем, таким спокойным и холодным, как если бы это был поцелуй ее дедушки.
Между тем молодая покупательница тихо встала и, незаметно подкравшись к Кенелму, заглянула ему прямо в лицо.
– Сэр, – сказала она, – перед вами еще один друг, который тоже имеет причину быть вам благодарным.
– Не случайно ваш голос показался мне знакомым, – ответил Кенелм, с удивлением глядя на нее, – но извините меня, я никак не могу припомнить ваше лицо. Где же мы с вами встречались?
– Когда будете уходить, возьмите меня под руку, и я напомню вам о себе. А впрочем, мне не следует так скоро уводить вас отсюда. Я зайду еще раз через полчаса. А пока попрошу вас, миссис Сомерс, завернуть вещи, которые я тут отобрала. Все это я захвачу с собой на обратном пути из дома священника, где я оставила свой кабриолет.
Улыбнувшись Кенелму, она ушла, оставив его в полном недоумении.
– Кто эта дама, Уил? – опросил он.
– Некая миссис Брэфилд. Она здесь недавно.
– Тут нет ничего мудреного, Уил, – сказала Джесси, улыбаясь, – ведь она всего только полгода назад вышла замуж.
– А какая же у нее девичья фамилия?
– По правде сказать, сэр, я и сама не знаю. Ведь и мы всего-то три месяца как переехали сюда. Она всегда к нам очень добра. Это постоянная наша покупательница. Все здесь любят ее. Мистер Брэфилд – известный негоциант и очень богат. У них самый лучший дом в городе, и там часто собирается светское общество.
– Ну, я знаю теперь не больше прежнего, – сказал Кенелм. – Кто много спрашивает, не станет от этого умнее.
– Но как же вы нас-то отыскали, сэр? – спросила Джесси. – О, я догадываюсь, – добавила она с плутовской улыбкой, – вы, конечно, виделись с мисс Трэверс, и она вам сказала.
– Совершенно верно. О вас я узнал от нее, и мне вздумалось повидаться с вами и представиться малышу. Кажется – мальчик? И похож на вас, Уил?
– Нет, сэр, вылитый портрет Джесси.
– Ничего подобного, Уил! Он весь в тебя, до кончиков ногтей.
– А как ваша матушка, Уил? Как вы оставили ее?
– О сэр! – воскликнула Джесси с укором. – Неужели вы думаете, что у нас хватило бы духу покинуть матушку, такую беспомощную, такую больную? Она с нами и сейчас нянчит ребенка, пока я в лавке.
Кенелм последовал за молодой четой в заднюю комнату, где увидел старушку Сомерс, которая, сидя у окна, читала Библию и качала ребенка, мирно спавшего в колыбели.
– Уил, мне хочется продекламировать вам одного иностранного поэта, хотя и в несовершенном переводе, – сказал Кенелм, склоняя смуглое лицо над младенцем.
Счастлив ты, крошка[180], тебе – бескрайний простор в колыбели,Вырастешь – станет тебе тесен бескрайний мир.
– Не думаю, сэр, чтобы это было справедливо, – просто сказал Уил. Счастливая семья – это огромной широты мир для каждого человека.
Слезы навернулись на глаза Джесси; она наклонилась и поцеловала – не младенца, а колыбель.
– Уил сделал это, – сказал Джесси и, покраснев, добавила: – Я говорю о колыбели.
Время летело быстро. Пока Кенелм беседовал с Уилом и старушкой, Джесси вновь вызвали к покупателям в лавку. Кенелм был удивлен, когда оказалось, что уже прошло полчаса, и Джесси, заглянув в дверь, сказала:
– Вас ждет миссис Брэфилд.
– Прощайте, Уил! Скоро я вас опять навещу; моя мать дала мне поручение накупить у вас побольше образцов ваших изделий.
Глава III
У входа в магазин стоял щегольской кабриолет с кучером в не менее щегольской ливрее.
– Ну, мистер Чиллингли, – сказала миссис Брэфилд, – теперь моя очередь увозить вас. Садитесь-ка!
– Неужели? – пробормотал Кенелм, смотря на нее большими мечтательными глазами. – Возможно ли это?
– Вполне возможно. Садитесь же! Кучер, домой! Да, мистер Чиллингли, вы опять встречаетесь с той сумасбродной девчонкой, которую когда-то собирались высечь, что было бы ей поделом. По-настоящему мне следовало бы стыдиться, напоминая вам о себе, а между тем мне ничуть не стыдно. Напротив, я горжусь тем, что могу доказать вам, какой я стала степенней, уважаемой женщиной и, как говорит муж, доброю женой.
– Я слышал, что вы замужем всего лишь полгода, – сухо заметил Кенелм. Надеюсь, что ваш муж скажет то же и через шесть лет.
– Он скажет то же и через шестьдесят, если только мы проживем так долго.
– А сколько ему теперь?
– Тридцать восемь.
– Когда ему будет не хватать всего двух лет до столетия, он, по всей вероятности, успеет обдумать свое положение. Но к этому времени чаще всего остается слишком мало ума, чтобы вообще о чем-нибудь думать.
– Сэр, оставьте ваш иронический тон и не говорите так, будто насмехаетесь над браком, когда вы только что расстались со счастливейшей четой под солнцем, обязанной вам своим счастьем. Миссис Сомерс мне все рассказала!
– Своим счастьем – мне? Нисколько! Я помог им жениться, а они, несмотря на брачный союз, помогают друг другу быть счастливыми.
– А сами-то вы все еще не женаты?
– Слава богу – нет!
– И вы счастливы?
– Нет, я не могу быть счастлив, я животное, которое вечно недовольно.
– Так почему же вы говорите «слава богу»?
– Потому что меня утешает мысль, что я по крайней мере не делаю несчастным другого.
– А вы не думаете, что, если бы любили жену, которая платила бы вам тем же, это значило бы, что вы делаете ее несчастной?
– Наверное сказать не могу, но я еще не видел женщины, которую мог бы полюбить как жену. И не будем больше углубляться в этот вопрос. Скажите лучше, что стало с бедной серой лошадкой?
– Благодарю вас, когда я слышала о ней в последний раз, лошадка чувствовала себя прекрасно.
– А ваш дядюшка, которому так хотелось навязать меня вам в мужья, если б только вы сами не защищались так храбро?
– Он живет все там же и женился на своей экономке. У него хватило деликатности подождать, пока я сама не вышла замуж и не ушла из дому.
Тут миссис Брэфилд заговорила очень торопливо, как все женщины, когда хотят скрыть сильное волнение. Она рассказала Кенелму, как она была несчастлива в продолжение многих недель после того, как нашла убежище у тетки; как мучила ее совесть и как угнетала мысль о своем сумасбродном поступке и ненавистное воспоминание о мистере Комптоне; как она уверяла себя, что ни за что на свете никогда не выйдет замуж! И вот совсем случайно в их места попал мистер Брэфилд и, увидев ее в церкви, пожелал быть ей представленным. С первого взгляда он ей не особенно понравился, но был так добр, так внимателен! А когда наконец он сделал ей предложение и она чистосердечно рассказала ему все, как было, о своем побеге, о своем ребяческом увлечении – о, как великодушие он благодарил ее за прямоту, которая, как он сказал, заставляет уважать ее так же сильно, как прежде любить.
