Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)
В другой раз, в белый день, ожидая найти менее бдительных, вторглись садами с тыла в усадьбу, потому что им, видно, шпионы донесли, что с этой стороны были апартаменты старостины и иногда в сад выходила на прогулку. Это другое нападение ещё хуже вышло у старосты, раненых и убитых казаков было десять, а милиция Гоздзкого так их преследовала, что их лошади падали в погоне, а испуганные холопы во рвы и кусты попрятались.
Уже нечего было делать. Послал пан каниовский письмо Гоздзкому, которое ночью в Ярычове прибили к двери, угрожая, ежели жены добровольно не отдаст, то его Ярычов подполит и в пепел обратит.
Назавтра в Збараже приказал Гоздзкий прилепить листок:
«Жены тебе не отдам, потому что ты её не заслужил, а я угрозам поддаваться не привык. Спалишь ты мне Ярычов, который у меня один, я с дымом пущу пять твоих местечек для расплаты».
Война так война. В Ярычове нужно было сделать формальный забор и рвы вокруг усадьбы, а на валах поставили две пушечки, больше для устрашения, чем для эффекта, потому что не очень с ними кто умел обращаться. Через несколько недель едва немного успокоилось. Староста нападал на Гоздзкого, а тот, будучи всегда бдительным, потому что его это развлекало, становился в оборону, и, потратив порох, часто покалечив себе людей, расходились ad videntum[26]. Для воеводица это было развлечением, при том, что пункт чести ему наказывал защитить несчастную старостину, а никому этой обороны сдать не мог, вынужден был, бросив свою прежнюю легкомысленную жизнь, дома сидеть и своему гостю быть товарищем. Появившаяся от этого любовь первый раз в жизни непостоянного человека была уже в судьбе. Воеводиц почувствовал уважение к старостине, свои львовские аморы забросил, стал больше домоседом и не жаловался на это. Разводный процесс шёл тупо, хотя поводов к нему хватало, а Гоздзкий об этом не жалел. Но в консистории и Потоцкий также имел своих защитников, а денег несравненно больше, чем воеводиц, которому их всегда не хватало.
Трудно поверить, а всё-таки правдивая вещь, что эта ситуация могла протянуться года два и ни староста не отрекался от жены, ни Гоздзкий от её защиты.
Дошло до того, что однажды ночью к Ярычову подошёл Потоцкий и эти две пушки, стоящие на валах, которые ни одного выстрела не дали, забрал и, отступая, вёз их за собой в триумфе.
Гоздзкого это так задело, что со всей громадой пустился в погоню, готовый снова потерять жизнь, чтобы бесчестья не иметь. Староста храбро защищался, но, прижатый, пушки бросил. Таким образом, обвязав их зеленью, с великим шумом и криком отвезли назад на валы, где спокойно себе могли дремать, потому что им охранников добавили.
Приятели Гоздзкого разными советами старались убедить, чтобы они пришли со старостой к какому-нибудь соглашению и компромиссу, потому что ему это действительно травило жизнь, не дал, однако, себя сломить:
– Несчастной женщины не брошу, в жертву её разбойнику не дам. Гоздзкий никогда никого не разочаровал и не предал. Что будет, то будет, Каниовский должен понести ответственность. Если бы уж у меня дело шло не о женщине, то о чести идёт. Не дам ему хвалиться, что меня в каше съел.
Староста, может, больше был склонен к примирению, так как не имел спокойной минуты ни в доме, ни за домом, не мог двинуться без нескольких десятков человек из милиции, ночами должен был ставить стражу и хоть иногда какой месяц проходил спокойно, Гоздзкий устраивал засады на него, поджидал и, где его меньше всего ожидали, нападал.
Ибо он постановил себе, что старосту каким-нибудь способом должен захватить в неволю и только тогда подпишет с ним трактат о мире. Нелегко это было, поскольку оба были бдительны. С обеих сторон насылали шпионов. Выбирался пан каниовский в свои владения, на дороге его стерегли, а иногда ночью, хоть без надежды на результат, поднимали тревогу. Срывалось, что жило, на ноги, к самопалам, а неприятеля уже не было. Гоздзкий так его раздражал, мучил и доводил, пока, наконец, случай не положил конца этой невыносимой войне.
Оба уже без доброй кучки вооружённых людей из дома не выдвигались. Как-то осенью Потоцкому выпал ночлег в Глинианах. Только что разместился в гостинице, когда с другой стороны подъехал претендент-воеводиц. Еврей, к которому он собирался заехать, от страха и отчаяния, чтобы его дом не уничтожили, начал кричать, что староста каниовский в городе.
В этом ему игра. Не давая времени тем собраться к обороне, не слезая с коней, в ту же минуту Гоздзкий бросился и велел окружить корчму. Поскольку от него Потоцкий сам несколько раз ушёл тыльной стороной пешком, а казаков напрасно перебивать ему уже было противно, воеводиц часть своих отделил и в тыльной части гостиницы устроил в хмельнике засаду. По данному знаку бросились на корчму с трёх сторон, четвёртую, как бы от поспешности и недосмотра оставляя свободной. Таким образом, по-старому, из окон старостинки дают огня, а тут окна и ворота Гоздзкого штурмует милиция. Не обошлось без кровопролития, ибо с обеих сторон научились храбро нападать и защищаться. Но, как всегда, люди воеводица взяли верх, больше нечего было делать, только бежать живым.
Дали знать старосте, что в тылах от хмельника есть свободный проход. Пан каниовский, один выскочив из калитки, прямо в гущу хотел умыкнуть, когда сидящие во рву в засаде люди, которым сам почти бросился в руки, схватили его.
Окликнули добычу и воевода подбежал, дабы собственными глазами в ней убедиться.
– Ну, пане староста! – воскликнул он. – Ты в моих руках, ничего не поможет… прикажи людям сложить оружие. Война окончена, нечего уже увиливать, нужно сдаться. Не однажды и короли бывали взяты в неволю. Честью своей ручаюсь, что вам никакого оскорбления не будет.
Стрельба прекратилась. Староста рад не рад сдался своей судьбе. Пошли они тогда вместе в комнату в корчме, а воеводиц вино и водку велел принести, дабы и люди, и он после боя подкрепились. Однако же вокруг стояли стражи. С великого гнева и ужасной ярости как-то сразу пришло к особенной дружбе.
– Не могу отрицать, – сказал Гоздзкий пленнику, – что вы мне порядочно потрепали шкуру. Вам легче было вести войну, чем мне, который денег в сундаках не имеет, и милицию должен удерживать остатками, гоняя, чтобы не выдать их. Значит, составим трактат о перемирии, а условия, какие продиктую, подпишите, иначе будет плохо.
Староста молчал.
– Пиши, милостивый государь, условия, посмотрим.
– Я с чернильницей и пером редко имею дело, – сказал Гоздзкий, – презираю их, пошлём за каким-нибудь писакой.
Староста также не был силён в письме. Отправили посланца в местечко, которое всё стало на ноги, чтобы выискать письменного человека… как раз наткнулись на бедного адвоката, некоего Атамановича, эти подробности я слышал из его уст. Находился он в то время в Глинианах на ночлеге и собирался есть фаршированную по-еврейски рыбу, когда на него указали и просили к старосте. Не очень ему хотелось класть пальцы между дверями, но два плечистых верзилы взяли бы его под руки, хотя бы он упирался. Таким образом, Атаманович пошёл в гостиницу. Два антогониста, уже сидя у одного стола, пили, один другому припоминая разные случаи и события двухлетней войны.
– Как тебя зовут? – начал Гоздзский.
– Атаманович.
– Неинтересная фамилия, казаком пахнет, но что делать! Умеешь писать?
Тот возмутился.
– Я адвокат.
– Это ничего не доказывает, – сказал Гоздзкий, – адвокату только рот нужен.
– И голова, – прибавил Атаманович.
Этим его себе приобрёл, дали ему рюмку.
– Вот видишь, милостивый государь, – отозвался Гоздзкий, – дело в следующем: я с паном старостой каниовским веду два года войну, не за прекрасную Елену, но за замечательную женщину, которая была его женой. Summa summarum, когда много пороху истратили, я пана Потоцкого взял в неволю. Составляем трактат, а ты займёшься написанием его, чтобы это было сильным и непоколебимым.
Атаманович, человек прозорливый, который имел тот добрый обычай, что всегда носил с собой чернила в роговой чернильнице, перо и бумагу, молча пошёл на угол стола и разложил свои инструменты, начиная, чтобы не тратить времени, с шаблона: Между ясно вельможным паном Миколаем Базилем Потоцким, старостой каниовским, с одной стороны и ясно вельможным Ёзефом, графом Гоздзким, с другой.
– Sine titulo[27], – вставил воеводиц. – Составлена сегодня, дня, месяца, года, в местечке Глинианах, вместе с упрошенным свидетелем.
– Прекрасно меня попросили, – вставил Атаманович, – потому что меня двое верзил подталкивало…
Гоздзкий рассмеялся.
– Это в гонорарах ликвидируется… следующие добровольные соглашения.
– Прекрасно добровольные, – прервал староста, – когда милиция Гоздзкого над шеей стоит.
– Но ни к чему не принуждает, – отозвался Гоздзкий, – предпочитаешь, пан староста, в Ярычове сидеть в тюрьме, я не против.
