Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь
Миссис Кэмпион по неосторожности поставила этот вопрос перед Сесилией и, увидев, как девушка переменилась в лице, преисполнилась тревоги, что сердце ее ответило «да».
Глава XVIII
Пока происходил этот разговор, Кенелм пошел навестить Уила Сомерса. Все препятствия к браку были теперь устранены: передача контракта на лавку состоялась, и оглашение в церкви о предстоящем браке Уила и Джесси назначено на следующее воскресенье. Нет нужды повторять, что Уил был на седьмом небе от счастья. Кенелм также нанес визит миссис Боулз и просидел у нее около часа.
На обратном пути, проходя парком, Кенелм увидел Трэверса, который шел не спеша, потупив глаза и заложив руки за спину (он всегда ходил так, когда размышлял). Трэверс заметил приближение Кенелма, когда тот находился уже в нескольких шагах от него, и приветствовал гостя небрежным тоном, вовсе не похожим на его обходительный тон.
– Я был у человека, которого вы осчастливили, – сказал Кенелм.
– Кто это?
– Уил Сомерс. Или вы осчастливили столько людей, что потеряли им счет?
Трэверс слабо улыбнулся и покачал головой.
– Я видел также миссис Боулз, – продолжал Кенелм, – и вам, наверное, приятно будет узнать, что Том доволен переменой места жительства. Он скорее всего не вернется в Грейвли, и миссис Боулз очень охотно приняла мой совет, чтобы маленький участок земли, который вы желали приобрести, был продан именно вам. В этом случае она переедет в Ласкомб, чтобы жить подле сына.
– Очень благодарен, что вы подумали обо мне, – сказал Трэверс, – этим делом надо заняться сейчас же, хотя теперь эта покупка не имеет для меня существенного значения. Мне следовало сказать вам еще три дня назад, но я как-то забыл об этом, что соседний сквайр, молодой человек, только что получивший в наследство это имение, предложил мне обменять превосходную ферму, гораздо ближе к моему дому, на мои земли в Грейвли, включая ферму Сэндерсона и коттеджи, они совсем на рубеже моего имения, но вклиниваются в земли этого соседа, и обмен был бы выгоден для нас обоих. А все-таки я рад, что здесь избавились от такого зверя, как Том Боулз.
– Вы не назвали бы его зверем, если бы знали. Но меня огорчает, что Уил Сомерс должен перейти к другому лендлорду.
– Это для него не имеет значения, ведь с ним заключен контракт на четырнадцать лет.
– А что собой представляет новый землевладелец?
– Я его мало знаю. Пока был жив его отец, молодой человек оставался на военной службе и только теперь появился в здешних краях. Однако он уже известен как любитель прекрасного пола, и хорошо, что миловидная Джесси скоро будет замужем.
Трэверс опять задумался. Кенелму долго не удавалось заставить его заговорить. Наконец Кенелм ласково обратился к нему:
– Дорогой мистер Трэверс, не считайте меня дерзким, если я позволю себе предположить, что сегодня утром что-то взволновало или рассердило вас. Если так, то часто получаешь облегчение, когда выскажешься даже перед таким поверенным, как я, столь малоспособный советовать или утешать.
– Вы славный малый, Чиллингли, и я не знаю, по крайней мере здесь, человека, которому охотнее излил бы душу. Признаюсь, я расстроен, обманут в самых дорогих моих ожиданиях, и, – прибавил он с легким смехом, – меня всегда злит, когда что-либо идет не по-моему.
– Меня – тоже.
– Не находите ли вы, что Джордж Бельвуар – прекрасный молодой человек?
– Конечно.
– Я считаю его красавцем. Кроме того, он гораздо степеннее многих молодых людей его возраста и состояния, а вместе с тем у него нет недостатка ни в боевом задоре, ни в знании жизни. Ко всем этим достоинствам у него прибавляются еще энергия и честолюбие, которые так помогают людям достигнуть отличия в общественной жизни.
– Совершенно справедливо. Неужели он отказывается от выборов?
– Боже милостивый! Нет!
– Так каким же образом он мешает вам поступить по-своему?
– Не он, – сердито сказал Трэверс, – а Сесилия. – Разве вы не понимаете, что Джордж именно такой муж, какого я выбрал бы для нее! Утром я получил от него прекрасно написанное письмо, в котором он просит у меня разрешения высказать свои чувства Сесилии.
– Ну, пока все идет по-вашему.
– Да, а тут-то и нашла коса на камень! Разумеется, я должен был сообщить об этом письме Сесилии, и она решительно отказывается от Трэверса, не приводя никаких причин. Она не отрицает, что Джордж хорош собой и умен, что предпочтением такого человека всякая девушка могла бы гордиться, но говорит, что не может любить его, а когда я спрашиваю, почему, не дает никакого ответа. Это очень досадно.
– Досадно, – ответил Кенелм, – но любовь – самая тупоголовая из всех страстей: она никак не хочет слушаться рассудка. Ей неизвестны основные законы логики. «У любви нет почему»[130], – сказал один из тех латинских поэтов, которые писали любовные стихи, называемые элегиями, – это название мы, современные люди, даем надгробным песням. Что касается меня, то я не могу понять, чтобы кто-нибудь добровольно решил лишиться рассудка. И если мисс Трэверс не хочет лишаться рассудка только оттого, что Джордж Бельвуар его лишился, вы не сможете убедить ее, хотя бы говорили до дня Страшного суда.
Трэверс невольно улыбнулся, но ответил серьезно:
– Конечно, я вовсе не желал бы, чтобы Сисси вышла замуж за человека, который ей не нравится, но о Джордже этого сказать нельзя: какой девушке он может не нравиться? А если бы даже он был ей безразличен, такая благоразумная, такая любящая и так хорошо воспитанная девушка непременно полюбит после свадьбы доброго и почтенного человека, особенно если у нее нет другой привязанности, чего, конечно, у Сесилии быть не могло. Словом, хотя я и не желаю принуждать дочь, я не хочу отказаться и от своих намерений. Понимаете?
– Вполне.
– Я тем более желаю этого брака, столь приличного во всех отношениях, что, когда Сесилия начнет выезжать в свет в Лондоне – она еще не представлена ко двору, – вокруг ее красоты и предполагаемого наследства, наверно, столпятся все смазливые искателя приданого и титулованные бездельники. И если в любви не бывает «почему», как я могу быть уверен, что она не влюбится в негодяя?
– Мне кажется, это совсем не должно вас тревожить, – сказал Кенелм, мисс Трэверс слишком умна.
– Да, теперь. Но разве не сказали вы сами, что в любви люди лишаются рассудка?
– Правда, я это забыл.
– Поэтому я не хочу отвечать на предложение Джорджа решительным отказом, а между тем было бы недобросовестно возбуждать в нем пустые надежды. Словом, пусть меня повесят, если я знаю, что ему написать.
– Вам не кажется, что Джордж Бельвуар не неприятен мисс Трэверс, и если она чаще станет видеться с ним, может быть, он понравится ей еще больше? Таким образом, было бы хорошо и для него и для нее не лишать их этой возможности.
– Вот именно.
– Почему же не написать в таком духе: «Любезный Джордж, от всей души желаю вам успеха, но моя дочь еще не намерена выходить замуж. Позвольте мне считать ваше письмо ненаписанным и продолжать наши прежние отношения». Поскольку Джордж знает Вергилия, вам могут пригодиться здесь ваши школьные воспоминания, и вы можете прибавить: «Varium et mutabile semper femina!»[131][132] – это избито, но справедливо.
– Дорогой Чиллингли, это предложение бесподобно. Каким образом в ваши лета вы успели так хорошо узнать свет?
Кенелм ответил патетическим тоном, столь ему свойственным:
– Увы, будучи лишь простым зрителем!
Написав ответ Джорджу, Леопольд Трэверс почувствовал большое облегчение. Когда он высказывал Чиллингли свои сомнения, он далеко не был так простодушен, как могло показаться. Сознавая, как все гордые и любящие отцы, привлекательность своей дочери, он опасался, что сам Кенелм, может быть, питает мечты, идущие вразрез с намерениями Джорджа Бельвуара. И если так, этим мечтам следовало, пока не поздно, положить конец – отчасти потому, что его слово уже было дано Джорджу, отчасти потому, что по знатности и состоянию Джордж был лучшим женихом, далее – потому, что Джордж принадлежал к одной партии с ним, а сэр Питер и, вероятно, наследник сэра Питера держались другой стороны. И, наконец, при всем своем личном пристрастии к Кенелму, Леопольд Трэверс, как благоразумный и практичный человек, не был уверен, надежный ли муж и приятный ли зять выйдет из наследника баронета, который странствует пешком в одежде мелкого фермера и вступает в кулачные бои со здоровенными кузнецами. Слова Кенелма, а еще более его тон убедили Трэверса, что все его опасения увидеть в Кенелме соперника Джорджа Бельвуара были совершенно неосновательны.
Глава XIX
В тот же день после обеда (в этот прелестный летний месяц в Нисдейл-парке обедали не по обычаю рано) Кенелм в обществе Трэверса и Сесилии поднялся на небольшой пригорок в конце сада, где находились живописные, обвитые плющом развалины древнего приората[133] и откуда можно было любоваться великолепным закатом на фоне долин и лесов, ручейков и отдаленных холмов.
