Иероним Ясинский - Две подруги

Болтливое возбуждение охватило её. Мало-помалу она сделала Занкевича центром разговора. Была потребность поделиться горем. И, говоря об измене своего любовника, она злилась, и голос её слезливо дрожал.

Саша курила, глубоко затягиваясь.

«Странная она какая-то», – думала она, и интерес у неё к подруге падал, по мере того, как развивались подробности несчастной истории.

Марфенька остановилась.

– Саша! – воскликнула она тревожно. – Ты меня презираешь? Скажи?.. Что ты так на меня посмотрела?.. Сашечка!

– У тебя нервы, – заметила подруга.

– Да, это правда, Сашечка, правда!

– Ах, Сашечка, что же мне делать?! – начала она через минуту с тоской, и глаза её приняли молящее выражение.

Саша закашлялась и, когда прошёл припадок, сказала:

– Ничего. И ты разлюби.

Голубова обиделась.

– Я утоплюсь, – произнесла она, бросая косой взгляд на пруд.

– Глупо сделаешь, – возразила подруга.

– Сашечка, право, я утоплюсь! – повторила Марфенька.

Подруга ничего не ответила.

Небо потухло. На месте заката бледнело жёлтое зарево. Вдали слабо рокотал город.

– Сашечка, – начала с упрёком Голубова, – мне кажется, ты ещё не знаешь, что такое горе…

– Может быть, – отвечала та.

– Ты сказала таким тоном, – заметила Марфенька, помолчав, – как будто бы у тебя есть посильнее горе… Ах, Сашечка, нет ужаснее судьбы разбитого сердца!..

– Красивое выражение, Марфенька! – прошептала подруга.

Они снова замолчали.

«Рассказать ей, что ли?» – думала Саша, которую грызли воспоминания о страданиях своих и чужих. Те муки не вытекали из неудавшихся планов личного блага. Они имели иной характер. Там было подвижничество, и оно влекло за собой действительность физических терзаний, почти всегда неминуемую… Сколько слёз, стонов, безвестных, замерших где-нибудь в каменных гробах, ледяных тундрах, и сколько пресеченных жизней!!

Знакомые лица, с суровым взглядом застывших глаз, бледные, измученные, пронеслись толпой перед нею. Ей стало жутко. Сердце её заболело, и протяжной скорбью наполнилась усталая грудь. Он, её милый муж, был в этой толпе!..

«Нет, не стану рассказывать… Зачем?»

Она горестно глянула по сторонам. Деревья казались косматыми гигантами, одетыми в траурные плащи. Они цепенели в своей унылой недвижности, с диким отчаяньем протянув друг к другу руки.

Она встала и произнесла:

– Ну, прощай, Марфенька…

Марфенька встрепенулась.

– Ты уж уходишь? – вскричала она с сожалением. – Посидим ещё… Посидим! Скажи мне что-нибудь о себе… Ну, что ж ты?.. Что поделываешь? Учишься на доктора?.. Нет?.. На педагогических курсах?.. Ничего не сочиняешь?.. Помнишь, ты прежде сочиняла…

– Да… нет… Ничего!.. Сочиняла, да не тово… плохо… Прощай, голубка!

– Подожди, – крикнула Марфенька, нежно беря её за плечо. – Заходи ко мне… Пойдём сейчас… Мамаша обрадуется… Пойдём…

– Ах, мне очень некогда! – отвечала Саша, плотно кутаясь в плед.

– Ну, так… я тебя провожу домой…

– Милая, извини меня, но я… я иду в другое место… Прощай!

– Всё равно, я тебя провожу, – возбуждённо смеясь и дрожа от холода, заявила Марфенька. – Ну, хоть до садовых ворот… Скажи мне по крайней мере, как ты… счастлива в самом деле? А?

– По-своему, – прошептала Саша угрюмо.

Подруга с завистью посмотрела на неё.

Они спустились с горки и исчезли в безмолвном сумраке аллеи.