Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

Верю

Верю я и верить буду,Что от сих до оных местБожество разлито всюду –От былинки вплоть до звезд.

Не оно ль горит звездами,И у солнца из очейС неба падает снопамиОслепительных лучей?

В бездне тихой, черной ночи,В беспредельной глубинеНе оно ли перед очиСтавит прямо вечность мне?

Не его ль необычайныйДуху, сердцу внятный зовОбаятельною тайнойВеет в сумраке лесов?

Не оно ль в стихийном спореБлещет пламенем грозы,Отражая лик свой в мореИ в жемчужине слезы?

Сквозь миры, сквозь неба крышуУглубляюсь в естество,И сдается – вижу, слышу,Чую сердцем божество.

Не оно ль и в мысли ясной,И в песчинке, и в цветах,И возлюбленно-прекраснойВ гармонических чертах?

Посреди вселенной храма,Мнится мне, оно стоитИ порой в глаза мне прямоИз очей ее глядит.

Бездарный

Эх, горе мое, – не дала мне судьбаНи черствого сердца, ни медного лба.Тоска меня душит, мне грудь надрывая,А с черствым бы сердцем я жил припевая;При виде страданий, несомых людьми,Махнул бы рукою, – да прах их возьми!Ничто б за живое меня не задело:Те плачут, те хнычут, а мне что за дело?

А медный-то лоб – удивительный дар, –С ним всё нипочем, и удар не в удар;Щелчки и толчки он спокойно выносит,Бесстыдно вторгаясь, бессовестно просит,К стене стенобитным орудьем пойдетИ мрамор с гранитом насквозь прошибет;Другие во мраке, а он – лучезарен.Ах, я бесталантен, увы, я бездарен, –Из милых даров не дала мне судьбаНи черствого сердца, ни медного лба,

Когда бы

Когда бы прихотью свободнойВооружила ты свой взор,И, в свет являясь дамой модной,Любила слушать пошлый вздор,И я, по наущенью беса,С тобою б дерзостно болтал,И, как бессовестный повеса,Над всем священным хохотал,И, сплетни света разработав,Пускал в стократный оборотЗапас нескромных анекдотовИль соблазнительных острот, –Меня бы общество щадило,И кое-кто в наш вольный векЕще б сказал: «Как это мило!Какой приятный человек!»

А ныне свет своим сужденьемМеня язвит, как погляжу,За то, что я с благоговеньемК тебе сердечным подхожу, –За то, что, позволяя видетьСвоим глазам твои черты,Боюсь и мыслию обидетьВ тебе святыню красоты, –За то, что с старческим сознаньем,Не смея юность оскорбить,Я, полный чистым обожаньем,За грех бы счел тебя любить.Увы! Наш мир мечтам не верит,И, чужд их облачных вершин,Все мысли он и чувства меритНа свой предательский аршин.Средь общей свалки грязной прозыСмешны и неуместны в немДуши божественные слезыИ сердца трепетного грезыС их поэтическим огнем.

Я помню

Я помню: была ты ребенком;Бывало – ни в вихре затей,Ни в играх, ни в хохоте звонкомНе слышно тебя меж детей.

Как звездочка в белом тумане –Являлась ты в детстве, мила,И тихо, как Пушкина Таня,Без кукол его провела.

Бывало – в коротеньком платье,В домашнем своем уголке,Всегда ты в смиренном занятье –С иголкой иль книжкой в руке, –

В гостях же – с опущенным взглядом,Стыдливо склонясь головой,Сидишь себе с маменькой рядомДа щиплешь передничек свой.

Когда ты лишь жить начинала –Уж молодость я доконал,Еще ничего ты не знала,Когда я уж многое знал.

Лет тридцать я взял уже с бою,И, вольно, небрежно, шутя,Бывало – любуюсь тобоюИ думаю: «Прелесть дитя!

Да жаль, что мы пущены розноВ дорогу, – малютка, прости!Зачем ты родилась так поздно?Тебе ль до меня дорасти?»

И гордо, спокойно, бесстрастноЯ мимо тебя проходил,Я знал, что ты будешь прекраснаТогда, как я буду уж хил.

Но мог ли я думать в то время,Что после, как в виде цветкаРаспустится чудное семя, –С ума ты сведешь старика?

Во многом дожив до изъяна,Теперь не могу не тужить,Зачем я родился так рано,Зачем торопился я жить.

Посмотришь на юность – завидно!Судьбой всё не так решено, –И всё бы я плакал, да стыдно,И всё бы рыдал, да смешно.

Старому приятелю

Стыдись! Ведь от роду тебе уже полвека:Тебе ли тешиться влюбленною мечтойИ пожилого человекаДостоинство ронять пред гордой красотой?Ты жалок, ты смешон, отчаянный вздыхатель, –И – знаешь, что еще? – уж не сердись, приятель:Ты вор; у юности ты крадешь сердца жар.Ты – старый арлекин, проказник седовласый,В лоскутьях нежности дряхлеющий фигляр,Ты дразнишь молодость предсмертною гримасой.

Тогда как в стороне роднойХлопочут все об истребленье взятокИ всё отрадною блеснуло новизной –Ты хочешь представлять минувшего остаток,И там, где общество суровых просит думИ дел, направленных к гражданскому порядку,Ты ловишь призраки; сорвавши с сердца взятку,Молчит подкупленный твой ум.Когда и юноши, при всем разгаре крови,В расчеты углубясь, так важно хмурят брови,Тебе ль свой тусклый взор на милых обращать,И, селадонствуя среди сердечных вспышек,С позором поступать в разряд седых мальчишек,И мадригалами красавиц угощать,И, в жизни возводя ошибку на ошибку,Весь век бродить, блуждать, и при его концеТо пресную слезу, то кислую улыбкуУродливо носить на съеженном лице?

Опомнись наконец и силою открытойВосстань на бред своей любви!Сам опрокинь его насмешкой ядовитойИ твердою пятой рассудка раздави!Взглянув прозревшими глазами,Смой грех с своей души кровавыми слезамиИ пред избранницей своейПредстань не с сладеньким любовных песен томом,Но всеоружный стань, грянь молнией и громомИ оправдайся перед ней!«Я осудил себя, – скажи ей, – пред зерцаломСуровой истины себя я осудил.Тебя я чувством запоздалым,Нелепым чувством оскорбил.Прости меня! Я сам собой наказан,Я сам себе пощады не давал!Узлом, которым я был связан,Себе я грудь избичевал –И сердце рву теперь, как ветхий лист бумагиС кривою жалобой подьячего-сутяги».

Оставь!

«Оставь ее: она чужая, –Мне говорят, – у ней есть он.Святыню храма уважая,Изыди, оглашенный, вон!»

О, не гоните, не гоните!Я не присвою не свою;Я не во храме, посмотрите,Ведь я на паперти стою…Иль нет – я дальше, за оградой,Где, как дозволенный приют,Сажень земли с ее прохладойПорой и мертвому дают.

Я – не кадило, я – не пламень,Не светоч храма восковой,Нет: я – согретый чувством камень,Фундамент урны гробовой;Я – тень; я – надпись роковаяНа перекладине креста;Я – надмогильная, живая,Любовью полная плита.

Мной не нарушится святыня,Не оскорбится мной она, –И бог простит, что мне богиня –Другого смертного жена.

Посещение

Как? и ночью нет покою!Нет, уж это вон из рук!Кто-то дерзкою рукоюВсё мне в двери стук да стук,

«Кто там?» – брызнув ярым взглядом,Крикнул я, – и у дверей,Вялый, заспанный, с докладомПоявился мой лакей.

«Кто там?» – «Женщина-с». – «Какая?»– «Так – бабенка – ничего».– «Что ей нужно? Молодая?»– «Нет, уж так себе – того».

«Ну, впусти!» – Вошла, и села,И беседу повела,И неробко так глядела,Словно званая была;

Словно старая знакомка,Не сочтясь со мной в чинах,Начала пускаться громкоВ рассужденья о делах.

Речь вела она разумноПро движенье и застой,Только слишком вольнодумно…«Э, голубушка, постой!

Понимаю». После сталаПорицать весь белый свет;На судьбу свою роптала,Что нигде ей ходу нет;

Говорила, что приютаНет ей в мире, нет житья,Что везде гонима люто…«А! – так вот что!» – думал я.

Вот сейчас же, верно, взброситВзор молящий к небесамДа на бедность и попросит:Откажу. Я беден сам.

Только – нет! Потом так твердоНа меня направя взор,Посетительница гордоПродолжала разговор.

Кто б такая?.. Не из граций,И – конечно – не из муз!Никаких рекомендаций!Очень странно, признаюсь.

Хоть одета не по моде,Но – пристойно, скважин нет,Всё заветное в природеПлатьем взято под секрет.

Кто б такая? – Напоследок(Кто ей дал на то права?)Начала мне так и эдакСыпать резкие слова,

Хлещет бранью преобидной,Словно градом с высоты:Ты – такой, сякой, бесстыдный! –И давай со мной на ты.

«Ну, беда мне: нажил гостью!»Я уж смолк, глаза склоня, –Ни гугу! – А та со злостьюТак и лезет на меня.

«Нет сомнения нисколько, –Я размыслил, – как тут быть?Сумасшедшая – и только!Как мне бабу с рук-то сбыть?

Как спровадить? – Тут извольтеДипломатику подвесть!»Вот и начал я: «Позвольте…То есть… с кем имею честь?..

Кто вы? Есть у вас родные?»А она: «Мне бог – родня.Правда – имя мне; иныеКличут истиной меня».

«Вы себя принарядили, –Не узнал вас оттого;Прежде, кажется, ходилиПросто так – безо всего».

«Да, бывало мне привычноПоявляться в наготе,Да сказали – неприлично!Времена пошли не те.

Приоделась. Спорить с векомНе хочу, а всё же – нет –Не сошлась я с человеком,Всё меня не любит свет.

Прежде многих гнула крутоПри Великом я Петре,И порою в виде шутаПоявлялась при дворе.

Царь мою прощал мне дикостьИ доволен был вполне.Чем сильнее в ком великость,Тем сильней любовь ко мне.

Говорю, бывало, грубоИ со злостью натощак, –Многим было и не любо,А терпели кое-как.

Ведь и нынче без уклонокПравдолюбья полон царь,Да уж свет стал больно тонокИ хитер – не то что встарь.

Уж к иным теперь и с ласкойПодойдешь – кричат: «Назад!»Что тут делать? – Раз под маскойЗабралась я в маскарад, –

И, под важностью пустоюВидя темные дела,К господину со звездоюТам я с книксом подошла.

Он зевал, а тут от скукиОбратился вмиг ко мне,И дрожит, и жмет мне руки;«Ah! Beau masque! Je te connais».

«Ты узнал меня, – я рада.С откровенностью прямойВ пестрой свалке маскарадаПотолкуем, милый мой!

Правда – я. Со мной ты знался,Обо мне ты хлопотал,Как туда-сюда металсяДа бессилен был и мал.

А теперь, как вздул ты перья,Что раскормленный петух,Стал ты чужд ко мне доверьяИ к моим намекам глух.

Обо мне где слово к речи,Там ты мастер – ух какой –Пожимать картинно плечиДа помахивать рукой.

Здравствуй! Вот мы где столкнулись!Тут я шепотом, тайкомНачала лишь… Отвернулись –И пошли бочком, бочком.

Я к другому. То был тучный,Ловкий, бойкий на языкИ весьма благополучныйПолновесный откупщик,

С виду добрый, круглолицый…Хвать я под руку егоДа насчет винца с водицей…Он смеется… «Ничего, –

Говорит, – такого родаЭто дельце… не могу…Я-де нравственность народаЭтой штучкой берегу.

Я люблю мою отчизну, –Говорит, – люблю я Русь;Видя сплошь дороговизну,Всё о бедных я пекусь.

Там сиротку, там вдовицуУтешаю. Вот – вдвоемХочешь ехать за границу?Едем! – Славно поживем».

«Бог с тобою! – говорю я. –У меня в уме не то.За границу не хочу я,И тебе туда на что?

Ведь и здесь тебе знакомаРоскошь всех земных столиц.За границу! – Ведь и домаТы выходишь из границ.

У тебя за чудом чудо,Дом твой золотом горит».– «Ну так что ж? А ты откудаЗдесь явилась?» – говорит,

«Да сейчас из кабака я,Где ты много плутней ввел».– «Тьфу! Несносная какая!Убирайся ж» – И пошел.

К звездоносцу-то лихомуПодошел и стал с ним в ряд.Я потом к тому, к другому –Нет, – и слушать не хотят:

Мы-де знаем эти сказки!Подошла бы к одному,Да кругом толпятся маски,Нет и доступа к нему;

Те лишь прочь, уж те подскочут,Те и те его хотят,Рвут его, визжат, хохочут.«Милый! Милый!» – говорят,

Это – нежный, легкокрылыйДруг веселья, скуки бич,Был сын Курочкина милый,Вечно милый Петр Ильич,

Между тем гроза виселаВ черной туче надо мной, –Те, кому я надоела,Объяснились меж собой:

Так и так. Пошла огласка!«Здесь, с другими зауряд,Неприличная есть маска –Надо вывесть, – говорят. –

Как змея с опасным жалом,Здесь та маска с языком.Надо вывесть со скандалом,Сиречь – с полным торжеством,

Ишь, себя средь маскарадаПравдой дерзкая зовет!Разыскать, разведать надо,Где и как она живет».

Но по счастью, кров и пищаМне менялись в день из дня,Постоянного ж жилищаНе имелось у меня –

Не нашли. И рады были,Что исчез мой в мире след,И в газетах объявили:«Успокойтесь! Правды нет;

Где-то без вести пропала,Страхом быв поражена,Так как прежде проживалаВсё без паспорта она

И при наглом самозванствеЗамечалась кое в чем,Как-то: в пьянстве, и буянстве,И шатании ночном.

Ныне – всё благополучно»,Я ж тихонько здесь и тамУкрывалась где сподручно –По каморкам, по углам.

Вижу – бал. Под ночи дымкойЛюди пляшут до зари.Что ж мне так быть – нелюдимкой?Повернулась – раз-два-три –

И на бал влетела мухой –И, чтоб скуки избежать,Над танцующей старухойЗавертясь, давай жужжать:

«Стыдно! Стыдно! Из танцорокВышла, вышла, – ей жужжу. –С лишком сорок! С лишком сорок!Стыдно! Стыдно! Всем скажу».

Мучу бедную старуху:Чуть немного отлечу,Да опять, опять ей к уху,И опять застрекочу.

Та смутилась, побледнела.Кавалер ей: «Ах! Ваш вид…Что вдруг с вами?» – «ЗашумелоЧто-то в ухе, – говорит, –

Что-то скверное такое…Ах, несносно! Дурно мне!»Я ж, прервав жужжанье злое,Поскорее – к стороне.

Подлетела к молодежи:Дай послушаю, что тут!И прислушалась: о боже!О творец мой! Страшно лгут!

Лгут мужчины без границы, –Ну, уж те на то пошли!Как же дамы, как девицы –Эти ангелы земли?..

Одного со мною пола!В подражанье, верно, мнеКое-что у них и голо, –И как бойко лгут оне!

Лгут – и нет средь бальной речиОткровенности следа:Только груди, только плечиОткровенны хоть куда!

Всюду сплетни, ковы, путы,Лепет женской клеветы;Платья ж пышно, пышно вздутыПолнотою пустоты.

Ложь – в глазах, в рукопожатьях, –Ложь – и шепотом, и вслух!Там – ломбардный запах в платьях,В бриллиантах тот же дух.

В том углу долгами пахнет,В этом – взятками несет,Там карман, тут совесть чахнет;Всех змей роскоши сосет.

Вот сошлись в сторонке двое.Разговор их: «Что вы? как?»– «Ничего». – «Нет – что такое?Вы невеселы». – «Да так –

Скучно! Денег нет, признаться».– «На себя должны пенять, –Вам бы чем-нибудь заняться!»– «Нет, мне лучше бы занять».

Там – девицы. Шепот: «Нина!Как ты ласкова к тому!..Разве любишь? – Старичина!Можно ль чувствовать к нему?..»

«Quelle idee, ma chere! Он сходенС чертом! Гадок! Вижу я –Для любви уж он не годен,А годился бы в мужья!»

Тошно стало мне на бале, –Всё обман, как погляжу, –И давай летать по залеЯ с жужжаньем – жу-жу-жу, –

Зашумела что есть духу…Тут поднялся ропот злой –Закричали: «Выгнать муху!»И вошел лакей с метлой.

Я ж, все тайны обнаружив, –Между лент и марабу,Между блонд, цветов и кружевПоскорей – в камин, в трубу –

И на воздух! – И помчалась,Проклиная эту ложь,И потом где ни металась –В разных видах всюду то ж.

Там в театр я залетелаИ на сцену забралась,Да Шекспиром так взгремела,Что вся зала потряслась.

Что же пользы? – ОгневаяБез следов прошла гроза, –Тот при выходе, зевая,Протирал себе глаза,

Тот чихнул: стихом гигантскимКак Шекспир в него метал,Он ему лишь, как шампанским,Только нос пощекотал.

И любви моей и дружбы,Словно тяжкого креста,Все бегут. Искала службы, –Не даются мне места.

Обращалась и к вельможам,Говорят: «На этот разВас принять к себе не можем;Мы совсем не знаем вас.

Эдак бродят и беглянки!Вы во что б пошли скорей?»Говорю: «Хоть в гувернантки –К воспитанию детей».

«А! Вы разве иностранка?»– «Нет, мой край – и здесь, и там».– «Что же вы за гувернантка?Как детей доверить вам?

Вы б учили жить их в светеПо каким же образцам?»– «Я б старалась-де, чтоб детиНе подобились отцам».

«А! Так вот вы как хотите!Люди! Эй!» – Пошел трезвон.Раскричались: «ПрогонитеЭту бешеную вон!»

Убралась. Потом попалаЯ за дерзость в съезжий домИ везде перебывала –И в суде, и под судом.

Там – продажность, там – интриги, –Всех язвят слова мои;Я совалась уж и в книги,И в журнальные статьи.

Прежде «Стой, – кричали, – дура!»А теперь коё-кудаБлагородная цензураПропускает иногда.

Место есть мне и в законе,И в евангельских чертах,Место – с кесарем на троне,Место – в мыслях и словах.

Эта сфера мне готова,Дальше ж, как ни стерегу –Ни из мысли, ни из словаВ жизнь ворваться не могу;

Не могу вломиться в дело:Не пускают. Тьма преград!Всех нечестье одолело,В деле правды не хотят.

Против этой лжи проклятой,Чтоб пройти между теснин, –Нужен мощный мне ходатай,Нужен крепкий гражданин».

«От меня чего ж ты хочешь? –Наконец я вопросил. –Ждешь чего? О чем хлопочешь?У меня не много сил.

Если бедный стихотворецИ пойдет, в твой рог трубя,Воевать – он ратоборецНенадежный за тебя.

Он дороги не прорубитСквозь дремучий лес тебе,А себя лишь только сгубит,Наживет врагов себе.

Закричат: «Да он – несносный!Он мутит наш мирный век,На беду – звонкоголосный,Беспокойный человек!»

Ты всё рвешься в безграничность,Если ж нет тебе границ –Ты как раз заденешь личность,А коснись-ка только лиц!

И меня с тобой прогонят,И меня с тобой убьют,И с тобою похоронят,Память вечную споют.

Мир на нас восстанет целый:Он ведь лжи могучий сын.На Руси твой голос смелыйЦарь лишь выдержит один –

Оттого что, в высшей доле,Рыцарь божьей правоты –Он на царственном престолеИ высок и прям, как ты.

Не зови ж меня к тревогам!Поздно! Дай мне отдохнуть!Спать хочу я. С богом! С богом!Отправляйся! Добрый путь!

Если ж хочешь – в извещенье,Как с тобой я речь держу,О твоем я посещеньеДобрым людям расскажу».

Скажите