Генрих Фольрат Шумахер - Береника
– Уходи, – резко сказала она.
Ее дерзость привела его в бешенство. Одним прыжком он очутился около нее.
– А что, если я не уйду, – проговорил он, задыхаясь, – если я тебя заставлю покориться мне, как ты готова покориться цезарю. Что, если ты будешь принадлежать не цезарю?
Как прекрасен он был в своей страсти, как дрожали его руки! Он стоял, готовый броситься на нее.
Она медленно отступила и подошла к воде.
– Там, в глубине, покойно и тихо, не правда ли? – проговорила она беззвучно.
– Ты хочешь… – сказал он взволнованным голосом.
– Разве этот родник не чище рук несвободного? Он вольный сын гор. Лишь спустившись в долину, он смешивает свои воды с чужими… Я уже сказала: только рука свободного может коснуться царицы.
– Царицы?
– Ты не веришь, конечно, – перебила она. – Да как тебе поверить? Ведь ты римлянин, ты видишь царей, только когда они появляются, окруженные блестящей свитой, в Риме поклониться императору. Что же это за царица, которая одна, без свиты и телохранителей, бродит по горам? Не так ли? Но знай, иудейские царицы не походят на других: они не любят льстить язычникам из-за мимолетных выгод.
– А Друцила, сестра Агриппы, вышла ведь замуж за римского прокуратора Феликса.
– Она полюбила его.
– Ну, так полюби меня…
Он сказал это, смеясь, и все-таки в его шутливом тоне слышалась глубокая страсть.
Она взглянула на него с насмешкой.
– Ты хочешь, чтобы Береника…
Он вздрогнул, и величайшее изумление выразилось на его лице.
– Береника! Так это ты была…
Она кивнула головой.
– Это ты была в корабле, за которым я мчался?
– Значит, ты тот римлянин, которого я видела на берегу рядом с Агриппой? – равнодушно спросила она.
Его снова оскорбил ее тон. Он гордо назвал себя.
– Я – Тит!
– Тит? – переспросила она с пренебрежительным равнодушием. – Кто это Тит?
– Тит – сын Флавия Веспасиана, – резко сказал он. – Имя отца ведь ты слыхала?
Она не изменила тона.
– Веспасиан, – повторила она, как будто припоминая что-то. – Ах да, это посланный Нероном полководец. Он хочет завоевать Иерусалим.
– Он его завоюет.
– Да?
Он гневно топнул ногой. Она не обратила на это внимания и медленно сказала, как бы только для того, чтобы не молчать:
– Так ты – Тит. И больше ничего. Только сын Веспасиана?
– Германия и Британия могли бы тебе рассказать о подвигах Тита, а Галилея и Иудея, надеюсь, будут помнить тот день, когда Тит переступил их границы.
Она не расслышала последних слов.
– Германия и Британия? Ах да, это какие-то дикие страны на севере? – Она подняла руку и потянулась за висящим над головой листом.
Он почувствовал скрытую иронию в ее словах и не мог сдержать закипавшей злости.
– В чем цель твоих вопросов, – проговорил он, – и этого тона? Ты хочешь вывести меня из терпения или оскорбить? Не забудь, что я римлянин, а римляне умеют мстить.
Он схватил ее руку и насильно опустил ее, глядя прямо в глаза. Береника выдержала его взгляд.
– Разве римляне мстят и женщинам? – медленно проговорила Береника.
Она улыбнулась, когда он отпустил ее руку. Его замешательство росло. Сначала она казалась ему только прекрасной, прекраснее всех, кого он знал и чьей любви добивался. Теперь же он увидел, какой мощный дух в этом прекрасном теле. Странный, жестокий, своенравный и обаятельный дух. Береника казалась ему подобной таинственному богу ее народа, неприступному, холодному… Но она не была холодна, когда отдавала свои губы его поцелуям. Это было во сне, и она думала о ком-нибудь другом. Кто же был тот, кому предназначалась любовь этой божественной женщины? Им овладело страстное желание узнать его имя. Не в силах сдержаться, он спросил об этом Беренику.
Она не подняла глаз и, сорвав листик, стала теребить его в руках. Мягкая мечтательная нега разлилась по ее лицу. Она снова показалась ему такой же обаятельной, как в первую минуту, когда он увидал ее спящей. Он не мог отвести от нее глаз.
– Кого я люблю? – повторила она задумчиво. – Да разве я сама это знаю?
– Но когда ты спала, – проговорил он смущенно, – ты так потянулась ко мне, как девушка, которая ждала своего возлюбленного…
– А если бы я тебе сказала, что было бы?
Странный гнев овладел им.
– Я бы этого человека… – вспылил он и вдруг остановился, увидав, что Береника смеется.
– Неужели так легко овладеть твоей любовью? – проговорила она с насмешкой. – Ты отдаешь ее первой встречной женщине, которую увидел в лесу. Ну да, темные глаза и золотистые волосы! Бедный мальчик. Береника может полюбить только одного человека.
– Кто он?
– Цезарь, – ответила она, глядя ему прямо в лицо.
Он с изумлением взглянул на нее.
– Цезарь? – пробормотал он. – Нерон?
– Разве Нерон цезарь? – спросила она в ответ.
– Я тебя не понимаю.
– Да разве я себя понимаю? Я не о таком цезаре говорю. Пред ним весь мир склоняется, а он все-таки дрожит, боясь кинжала кого-нибудь из своих рабов. Мой цезарь не таков.
– Каков же он?..
Она посмотрела куда-то вдаль.
– Быть может, он еще не родился, – проговорила она задумчиво.
Он не знал, что думать о ней; его ослепляла ее душа, ежеминутно менявшая свой цвет. И все-таки его влекло к ней, как бабочку, которая летит на огонь и сгорает.
Наступило долгое молчание, только слышны были журчание ручья и жужжание жуков. Издали раздался громкий звук труб.
Это означало, что Веспасиан прибыл на Кармель и приближался к алтарю иудейского бога.
Береника поднялась и направилась к опушке леса.
– Куда ты? – спросил Тит.
– Посмотреть на римлянина перед алтарем нашего бога, – ответила она с усмешкой. – Если хочешь, можешь идти за мной.
В один миг он подбежал к ней и заглянул в ее спокойное лицо.
– Ты еще гневаешься на меня, Береника? – спросил он мягким, вкрадчивым голосом.
– За что? За то, что ты поцеловал меня во сне? Я уже об этом забыла.
– Будет время, когда ты об этом вспомнишь, – сказал он мрачно.
– Вот как?
– Да. Это будет тогда, когда Рим украсит меня вот этим за разрушение Иерусалима, – ответил он, вынимая лавровую ветвь, которую Береника не заметила раньше.
Она посмотрела на нее и побледнела.
– Лавровая ветвь… – пробормотала она. – Где ты нашел ее?
Он с некоторым удивлением взглянул на нее.
– Ручей пронес ее мимо меня, когда я выслеживал исчезнувшую мореплавательницу.
Она сжала губы и пошла вперед. Глубокая складка легла между ее тонко очерченными бровями, придавая лицу что-то демоническое. Он не обратил на это внимания, думая все время только об одном: кого она любит?
Когда они приближались к поляне, где был сооружен алтарь, Береника вдруг обернулась к Титу.
– Отдай мне ее, – глухо проговорила она и потянулась за веткой.
– Зачем?
– Эта ветка моя, я бросила ее в ручей. Значит…
Быстрым движением он спрятал ветку за спину.
– То, до чего дотронулась рука Береники, – сказал он с улыбкой, – драгоценно для Тита. Я ни на одну минуту не расстанусь с твоей веткой.
– Все-таки я требую отдать ее. Она предназначается не тебе.
– А кому?
– Победителю!
– Значит, мне.
В ее упрямстве было для него что-то обаятельное. Она капризничала, как ребенок.
– Когда же ты мне ее отдашь? – спросила она.
– В тот день, когда уста Береники прильнут к устам Тита.
– Никогда.
Они вышли на широкую поляну. Навстречу им шел Агриппа. Он удивленно смотрел на них.
Тит рассказал царю, где они встретились, но не сказал о том, что между ними произошло.
Когда Агриппа после обратился к сестре, прося объяснений, она только пожала плечами. И все-таки Агриппа успокоился, потому что Береника странно улыбалась, когда она останавливала свой взгляд на Тите. Когда Береника так смеялась…
Глава VII
Воины Веспасиана окружили опушку леса широко раскинутым кругом. Их щиты и копья сияли в солнечном свете. Веспасиан вместе с Агриппой и Титом стояли у алтаря. Недалеко от полководца двое слуг держали на пурпурных шнурах двух годовалых козлов и теленка. Принося их в жертву, Веспасиан надеялся снискать благосклонность единого Бога и отвлечь его благоволение от избранного народа.
– Базилид!
Пророк не появлялся.
Приняв приглашение Веспасиана, Береника заняла место в его носилках и с усмешкой следила за тем, что происходило вокруг. Она знала, что Базилид, знаменитый пророк горы Кармель, тот, которому язычники приписывали сверхъестественную силу, на самом деле ничтожный служитель господнего храма в Иерусалиме Его некогда изгнали из храма, и он лишен был права взывать к имени Бога. Веспасиан, видимо, этого не знал. Но если бы он даже и знал, то все-таки, как все греки и римляне, готов был видеть во всяком, даже ничтожном, иудее существо особенное, одаренное необычайными способностями, состоящее в сверхъестественных отношениях к творцу мира. Идея иудейства – жертва всеми земными благами ради единого высшего существа. Веспасиан при всей своей насмешливости был очень суеверен и считал самое незначительное событие своей жизни предусмотренным божественной волей. Он видел во всем предзнаменование будущего. Все, казалось, оправдывало его веру. В одном из поместий семьи Флавиев старый освященный Марсом дуб пустил новые отростки при рождении трех детей Веспасии – матери полководца. Каждый из отростков был ясным предсказанием будущей судьбы детей. Первый отросток был слабый и скоро засох, и девочка, рожденная Веспасией, не прожила и года. Второй был очень сильным и обещал счастливый рост. Третий отросток стал деревом. И тогда отец Веспасиана, Сабиний, укрепленный в своей вере изречением оракула, повез своей матери известие, что у нее родился внук, который некогда будет императором. Та расхохоталась и удивилась тому, что сын ее уже стал слабоумным, когда сама она еще при полном рассудке.
